Пиши и продавай!
как написать статью, книгу, рекламный текст на сайте копирайтеров

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

перечислять нас следует в случайном порядке, а поскольку имена достаются людям случайно, перечислять нас надо в случайном алфавитном порядке. Этот принцип в культуре 2 частично остается, но применяется он лишь к рядовым членам Политбюро. Имя Сталина с точки зрения культуры не случайно и не может быть включено в отвлеченный алфавитный порядок

С этого времени и в области переименовании начинается обратный процесс: в качестве имен реставрируются имена. Растяпино переименовывается в Дзсржинск (1929), Благодатная в Ворошиловск (1930), Мотовилиха в Молотово (1931), Тверь в Калинин (1931), Владикавказ — в Орджоникидзе (1931), Нижний Новгород — в Горький (1932), Новокузнецк — в Сталинск (1932), Бобрики — в Сталиногорск (1933), Цхинвали — в Сталинир (1933), Дюшанбе — в Сталинабад (1929), Голодаевский район — в Куйбышевский (1937). В Москве: Тверская улица переименовывается в улицу Горького (1932), Новинский бульвар — в ул. Чайковского (1940), Гимназический пер. — в Чапаевский (1931), Гранатный — в ул. Щусева (1949), Спиридоньевка — в ул. Алексея Толстого (1945), Вокзальная — в ул. Клары Цеткин (1930-е), Мертвый — в ул. Н. А- Островского (1937), Малая Ордынка — в ул. А.Н. Островского (1948), Малый Кисловский — в Собиновский (1937), Нововаганьковский — в пер. Павлика Морозова (1939), Большой Кисловский — в Семашко (1949), Триумфальная пл. — в пл. Маяковского (1935), Пушкарев — в ул. Хмелева (1945) и, наконец, Большая Дмитровка, Страстная площадь и Нескучная набережная получают имя Пушкина (1937).

В 20-х годах города и улицы тоже, разумеется, назывались именами людей, но, во-первых, таких переименований было сравнительно немного (Дзержинский, Герцен, Воровский, Бауман, Бакунин, Урицкий, Володарский и некоторые другие), во-вторых, многие имена, данные городам и улицам в культуре ?, новой культурой были аннулированы и заменены другими именами. Иными словами, культура 2 не санкционировала значительного числа переименований предыдущих лет, и окончательная замена понятия на имя произошла все-таки в культуре 2.

Так, в 1929 г. Троцк был переименован в Чапаевск, Каменский — в Днепродзержинск (1936), Бухаринский район — в Дзержинский (1937), Рыковский район — в Кировский (1937) и т. д. Троцкий был изгнан за пределы СССР в 1929 г., а городу его имени немедленно присваивается имя другого военного деятеля — наполовину

187

;. Цитирую по памяти.

2. Номера ЛЕФа с этим объявлением были вскоре изъяты из продажи, и большая часть тиража печаталась уже без объявления. В моей домашней библиотеке чудом сохранился один из первых экземпляров.

мифического Чапаева, которым (вместе с Фрунзе и другими) культура пыталась заткнуть историческую дыру, оставшуюся от «никогда не существовавшего» Троцкого. Точно так же можно заметить, что города, носившие имена «контрреволюционеров», заменяются либо именем того «революционера», которого они, как считает культура 2, уничтожили (Киров), или именем главы организации, созданной как раз для борьбы с «контрреволюцией» (Дзержинский).

Имена должны как бы проиграть ту же драму, что и их носители. За этим стоит, во-первых, мифологическое отождествление имени и его носителя, во-вторых, представление о возможности почти самостоятельного функционирования имени. Имя в культуре 2 немного напоминает Тень из сказки Е. Шварца, оно одновременно и может и не может существовать без своего носителя.

Культура 1 отрицательно относилась и к тому и к другому: и к отождествлению имени и носителя, и к возможности самостоятельного функционирования имени. Имя в культуре 1 было скорее чем-то вроде символа (Электрификация) или чем-то вроде условного кодового названия. Последнее подтверждается дважды провозглашенным в культуре 1 правом граждан свободно менять имена и фамилии (СУ, 1918, 37, 488; 1924, 61, 60). Имя как бы не прирастало к человеку, можно было взять любое имя, поносить его какое-то время, как платье, а потом снова сменить — ситуация, описанная в пародийном стихотворении Н. Олейникова:

Пойду я в контору «Известий»,
Внесу восемнадцать рублей
И там навсегда распрощаюсь
С фамилией прежней моей.
Петровым я был Александром,
Им больше я быть я не хочу.
Я буду Козловым Никандром,
За это и деньги плачу!.

Представления культуры 1 о невозможности (или неправильности) самостоятельного функционирования имени косвенно подтверждаются ее отношением к самостоятельному функционированию изображения — поскольку изображение и имя имеют до некоторой степени сходную природу (Лотман, Успенский, 1973, с. 299). «Не торгуйте Лениным, — писал журнал ЛЕФ сразу после смерти вождя, — не печатайте его портретов на плакатах, на клеенках, на тарелках, на кружевах, на портсигарах» (ЛЕФ, 1924, 1, с. 2—3). Это, конечно, крайняя позиция, и не все в культуре 1 ее разделяли2. Государственная власть, например, через несколько

188

месяцев после призывов ЛЕФа опубликовала декрет, где, наоборот, эту торговлю Лениным предлагала ввести в некоторые государственные рамки. То, что появилось много изображений Ленина, тоже огорчает авторов декрета, но совсем по другой причине: эти изображения «во многих случаях не имеют с ним никакого сходства» (СУ, 1924, 76, 768). Если сходство будет достигнуто, полагают авторы декрета, то изображение сможет кочевать по портсигарам и клеенкам. Это по сравнению с крайне антимифологичсской позицией ЛЕФа уже серьезный шаг к культуре 2. Характерно, что государственная власть делает этот шаг именно в сфере отношения к имени (изображению) вождя, то есть в той сфере, где две культуры приближаются друг к другу больше всего.

В культуре 2 происходит внешне парадоксальный, но, по существу, единый процесс прирастания имени к человеку и одновременно освобождения имени, приобретения именем возможности самостоятельного функционирования, приобретения им права представлять своего носителя, даже заменять его. Имя «хорошего» с точки зрения культуры человека само по себе начинает обладать положительным качеством и может быть перенесено на другие объекты в виде своеобразного «знака качества» или, точнее, в качестве репрезентанта положительных качеств своего носителя.

Улица в Москве называется не Щукинской, даже не улицей Щукина (по аналогии с улицей Горького, что тоже неестественно для русского языка; естественно было бы Горьковская улица), но «улицей имени Щукина» (СП, 1939, 58, 623). Имя Щукина, как бы оторвавшись от самого покойного артиста Щукина (безусловно обладавшего положительным качеством, поскольку он играл роль Ленина), функционирует в культуре как репрезентант положительных качеств артиста (почти как улыбка Чеширского кота). Это улица не самого Щукина, который умер, а его имени, которое — как душа — бессмертно.

Канал Москва — Волга называется в культуре 2 не Московским каналом (и тем более не Волжским каналом), но «каналом имени Москвы». То, что Москва имеет имя, а не название, нас не должно удивлять — культура 2, со свойственной ей склонностью к антропоморфизации, представляет себе Москву живой и активно действующей; «заслуга Москвы, — скажет Сталин в 1947 г, — состоит в том, что она неустанно разоблачает поджигателей новой войны и собирает вокруг знамени мира все миролюбивые народы» (ГХМ, 1951, 1, с. 8). А раз Москва — человек, то ясно, что это хороший

189

79. Культура I уничтожает этот памятник и возводит на его месте монумент Свободы архитектора Д. П. Осипова и скульптора И. А. Андреева, что можно рассматривать как замену имени понятием (МЛ, 11,29473).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Гораздо лучше подготовлены к принятию европейской цивилизации

Октябрь
Ix пленум сса по вопросам молодых архитекторов идеалы у всех возрастов одни
9 11 пост совета министров о кооперативной торговле в городах товарами широкого потребления рппхв з

сайт копирайтеров Евгений