<<<     ΛΛΛ     >>>   

Итак, Василий II с эскортом татар двигался в Москву. А тем временем к нему навстречу приближались Федор Дубенский и Бегич. Их посольство плыло по реке Оке.[42] Через два дня после отъезда из Курмыша Василий II отправил в Москву с вестью о своем освобождении Андрея Плещеева. Дойдя до села Ивана Киселева (между Нижним Новгородом и Муромом), Плещеев встретил Плишку Образцова с конями Бегича и дьяка Федора и сообщил им, что великий князь отпущен на Русь. Тогда дьяк Федор и Бегич вернулись в Муром, где Бегича схватил князь В.И. Оболенский.[43] Такова московская версия событий.

По Ермолинской летописи, дело происходило несколько иначе. Когда Василий II подходил уже к Мурому, он получил сообщение, «яко идетъ Бигичь ко царю о всей управе Шемяке на великое княженье, а ночевати ему, псревезся Оку». Великий князь повелел «изымати» Бегича. Муромские наместники к «Бигичю выслаша меду много, он же напився и усну». Тогда посланцы великого князя «поимаше его и отведоша его во град, а после утопиша его».[44]

Узнав о случившемся, Дмитрий Шемяка бежал в Углич. Василий II в то время прибыл в Муром, откуда направился во Владимир. «И бысть радость велика всем градом Русскым», — с умилением пишет позднейший московский летописец.[45] Конечно, русские люди испытывали радость — как-никак великий князь возвращался из плена, но настроение, вероятно, было все-таки тревожное: Василия II сопровождал внушительный татарский эскорт. [107]

Торжественная встреча великого князя состоялась в Переславле, куда для этой цели прибыли великие княгини Софья Витовтовна, Мария Ярославна, сыновья Василия Васильевича Иван и Юрий, а также великокняжеский двор. На Дмитриев день (26 октября) Василий II прибыл в Москву.[46] Здесь он остановился в доме своей матери на Ваганькове, а затем у старейшего боярина князя Юрия Патрикеевича в Кремле (после сильного пожара город не успели еще отстроить).

Вкусивший сладость верховной власти, князь Дмитрий Юрьевич не собирался примириться с новым порядком вещей. Шемяка понимал, что обстановка недовольства военным поражением (пленением великого князя и протатарской политикой Василия II) сейчас благоприятствовала его властолюбивым замыслам. Поэтому он взял на себя инициативу создания блока тех сил, которые склонялись к мысли о необходимости устранения Василия II с великокняжеского престола. Прежде всего он сообщил своему старому, хотя и неверному союзнику можайскому князю Ивану Андреевичу, что отпуск Василия II ордынцами был обусловлен их планами завладеть всей Северо-Восточной Русью, за исключением, может быть, Твери, в которой они собирались посадить на княжение Василия Васильевича.[47]

Так ли это было на самом деле, мы, наверное, никогда не узнаем, но подобные планы ордынцев или Василия II кажутся все же маловероятными. Версия, распространявшаяся Дмитрием Шемякой, могла быть кроме всего прочего представлена и как нарушение докончания 1437—1439 гг., которое обязывало Василия II не соглашаться на предложение татар получить Тверь и Кашин в великое княжение. Одним из участников этого докончания с тверским великим князем был Дмитрий Шемяка.[48] Ну а раз Василий II объявлялся нарушителем докончания, то и присяга на верность ему как бы дезавуировалась.

По другой версии, Дмитрий Шемяка «почя крамолу воздвизати и всеми людми мясти; глаголюще, яко князь велики всю землю свою царю процеловал и нас, свою братью». Князь Дмитрий при этом собирался «поимати великого князя, а царю не дати денег, на чем князь велики целовал».[49]

Кроме князя Ивана Андреевича Можайского на сторону Дмитрия Шемяки перешли многие из московских [108] гостей, бояр, старцев Троицкого монастыря.[50] На сторону противников великого князя решительно стали влиятельные бояре «Константиновичи» — Добрынские, когда-то верные сторонники Василия II, связанные, правда, с князем Иваном Андреевичем.[51] С ними «коромолил с Москвы Иван Старков».[52] Широкая оппозиция Василию II питалась в первую очередь тревогой за судьбы страны, ибо великий князь «навел» на Русь татар, и, чем это могло кончиться, никто не знал.

Центрами складывавшегося заговора стали удельные столицы — Руза, куда перебрался с Углича Дмитрий Шемяка, и Можайск. Князь Дмитрий послал грамоту в Тверь к великому князю Борису Александровичу. Она была сходна с тем сообщением, которое от него получил князь Иван Андреевич. Великий князь тверской «убоявся и бысть единомысленник с ними». По версии тверского панегириста Бориса Александровича инока Фомы, зимой 1445/46 г. Дмитрий Шемяка отправил своего посла к тверскому князю со словами: «...и сталося, брате, в нашей земли, но что же брат нашь князь великий Василеи целовал тотаром, но что ж твою отчину, великое княжение Тферьское, да и наши отчины хощет предати тотаром, но и мы ж, то одумав, со своею братиею и со всею землею, но великого же князя Василия поймали, и того ради и тобе възвещаем, но да и ты бы еси нам способствовал по христианстве, но и еще же и по своей отчине». В ответ на это Борис Александрович послал к Шемяке своего воеводу князя Андрея Дмитриевича Дорогобужского «известно спытать о великом князе Василии». После этого тверской великий князь «въсхоте стати по своем брате по великом князе Василии».[53]

Думается, что рассказ Фомы заведомо искажает факты. По его версии получается, что Борис Александрович послал Андрея Дмитриевича к Шемяке уже после «поимания» Василия II. Однако известно, что великий князь тверской вступил в союз с галицким князем до этого эпизода. Скорее всего князь Андрей послан был до открытого выступления князей против Василия II. Великий князь тверской побаивался и за свой престол, и вообще татарской экспансии на Русь. В результате посылки князя Андрея оформился триумвират князей — тверского (Борис Александрович), галицкого (Дмитрий Шемяка) и можайского (Иван Андреевич).[54] Единомышленники ждали только [109] удобного случая, чтобы выступить против великого князя.

В начале февраля 1446 г. Василий II со своими детьми и ближайшим окружением отправился на богомолье в Троицкий монастырь. Он «ничто же иного чая, но токмо накормити тамо сущую братию».[55] Великий князь покинул столицу «с малыми зело людьми».[56] Об этом сразу же сообщили Дмитрию Шемахе и Ивану Андреевичу Можайскому, которые тогда находились в Рузе и только ждали «подобна времени, како бы изгонити великого князя».[57] Ночью 12 февраля они, подойдя «изгоном» к Москве, взяли столицу. И «не бяше бо противящагося им, и никому, ведящу сего, токмо единомыслеником их, иже град отвориша им», — с горечью добавлял московский летописец. Войдя в столицу, Дмитрий Шемяка и Иван Андреевич поспешили захватить («изнимааша») великих княгинь Софью Витовтовну и Марию Ярославну. Не забыли они и пополнить свою казну за счет грабежа: «...казны великого князя и матери его розграбиша, и иных многих, и горожан». Той же ночью Дмитрий Юрьевич отпустил Ивана Андреевича в Троицкий монастырь «изгоном со многими людьми своими и сь его», чтобы схватить Василия Васильевича.

На следующий день (в Неделю о блудном сыне) к Василию II прибежал («пригонил») некий Бунко с сообщением, что на него «идут... ратию» Дмитрий Шемяка и Иван Андреевич. Великий князь якобы не поверил этому известию, так как незадолго до того сам Бунко отъехал от него к Дмитрию Шемяке и, следовательно, не внушал ему доверия. По словам московского летописца, Василий II был, кроме того, убежден в незыблемости договорных отношений («яз с своею братьею в крестном целовании»).[58] Но на всякий случай он все же выставил «сторожу» на горе у Радонежа. Об этом донесли приближавшемуся к Троицкому монастырю Ивану Андреевичу. Узнав об этом, князь Иван, воспользовавшись беспечностью выставленного дозора, захватил его целиком, так что никто не смог сообщить Василию Васильевичу о подходе к Троицкому монастырю отряда во главе с князем Иваном.

Непосредственным нападением на Василия II, находившегося тогда в самом монастыре,[59] руководил Никита Константинович Добрынский. Боярин ворвался в храм и, схватив Василия II, объявил, что он «поиман [110] еси великим князем Дмитрием Юрьевичем». Дети Василия Васильевича смогли, однако, бежать в село Боя рово (близ Юрьева Польского), принадлежавшее князю Ивану Ряполовскому. Вместе с ними бежали В.М. Шея Морозов, Ю.Ф. Кутузов и другие представители московской знати, сохранившие верность Василию II.[60] Отсюда все они с братьями Иваном, Дмитрием и Семеном Ивановичами Ряполовскими («со всеми людьми своими») поспешили в Муром, где «затворишася со многими людьми».[61] Муром лежал на пути в Орду, да к тому же там наместничал князь В.И. Оболенский, также принадлежавший к сподвижникам Василия Васильевича.

Князь Иван Андреевич еще перед «пойманном» Василия Васильевича якобы говорил ему: «...аще тя восхощем лиха, буди то над нами лихо». Он пытался объяснить отстранение великого князя от власти интересами народа и необходимостью облегчить уплату «окупа» («христьянства деля и твоего окупа»; «видевши бо се татарове, пришедши с тобою, облегчат окуп, что ти царю давати»).[62]

В ночь с 13 на 14 февраля Василия II привели в Москву и, посадив в дом Шемяки, ослепили.[63] Позднее это ослепление и дало основание для его прозвища — Темный.[64] Затем Василия Васильевича сослали на Углич, а его мать Софью Витовтовну — на Чухлому.[65] По новгородским сведениям, Василию Васильевичу вменялось в вину то, что он привел на Русь татар: «Чему еси татар привел на Рускую землю, и городы дал еси им, и волости подавал еси в кормление? А татар любишь и речь их паче меры, а крестьян томишь паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром».[66] В этой тираде интересны два момента: упрек в тяжести повинностей, возложенных на народ, и в раздаче татарам городов и волостей в кормление. В последнем случае речь, должно быть, шла о татарских царевичах. Припомнили обвинители и ослепление Василием своего двоюродного брата Василия Косого, поэтому и наказание бывшего великого князя соответствовало библейскому «око за око».

Триумвиры одержали полную победу. Но, как показало ближайшее будущее, победа была пирровой.

Узнав о происшедшем, князья Василий Ярославич и Семен Иванович Оболенский бежали в Литву, «а прочий дети боярские биша челом служити князю [111] Дмитрею». Они были приведены к крестному целованию.[67]

Один упрямец, Федор Басенок, не захотел присягать новой власти. Тогда его как смутьяна, естественно, заковали «в железа». Но и в заточении он остался верен себе. Подговорив сторожа («пристава»), Басенок с ним вместе бежал, а в пути к нему пристало много людей «от двора великого князя» — настолько он сумел завоевать уважение, а может быть, и более сильные чувства в великокняжеском окружении. Возможно, он сумел зажечь этих людей своим энтузиазмом («многих людей подговорил с собой»). Басенок полагал, что ему удастся взять с ходу («изгоном») Коломну — старинную цитадель московских князей. Вероятно, как и в 1436 г., там наместником был Иван Федорович Старков, в начале 1446 г. переметнувшийся на сторону Дмитрия Шемяки. Как бы то ни было, но Коломну взять Басенку не удалось. С досады он пограбил ее, пожег посады и окрестности и затем направился со своими сторонниками в Литву.[68]

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Софийская i летопись
Сведения о третьем поле в нерехте
Новгородский летописец в осторожной форме писал
Однако василию ii удалось переманить князя ивана на свою сторону
Вологодско пермские летописцы xv в