<<<     ΛΛΛ     >>>   

386

Крайняя реакция, как правило, не разбирается в «тонкостях» интеллектуальной и идеологической жизни. Она отвергает все, что не укладывается в рамки ее собственного примитивного мышления и, не умея и не желая доказывать, всюду апеллирует к силе. Ричард Гофштадтер приводит слова конгрессмена из штата Мичиган Джорджа До-ндеро, по мнению которого, такие художественные течения, как кубизм, экспрессионизм, сюрреализм и т.д., непосредственно связаны с коммунизмом. «Искусство из-мов, — говорил он, — это оружие Русской революции, которое было перенесено в Америку, и сегодня, разложив и пропитав многие наши художественные центры, оно угрожает подорвать, разложить и осилить благородное искусство наших традиций и наследия. Так называемое новое или современное искусство в нашей собственной возлюбленной стране содержит все измы разложения, упадка и растления... Все эти измы — иностранного происхождения, и им поистине не должно быть места в американском искусстве:.. Все они — средства и орудия разрушения»38.

Но глобальное утверждение неизбежно рождает глобальное отрицание. Попытки административно контролировать и направлять по собственному вкусу интеллектуальную и художественную жизнь в прошлом достигали лишь того эффекта, что переводили сравнительно безобидную, не затрагивавшую интересов широких масс интеллектуальную оппозицию в гораздо более опасную (с точки зрения властей) оппозицию политическую. «Было бы абсурдно приписывать отчуждение многих авангардных авторов XIX и XX столетий исключительно битве с цензорами, — пцшетЛ. Козер, — но можно уверенно утверждать, что эти битвы в немалой степени способствовали такому отчуждению. Для этих авторов цензор стал главным символом филистерства, лицемерия и низости буржуазного общества... Многие авторы, вначале аполитичные, перешли к американской политической «левой», потому что левые были в авангарде борьбы против цензуры. Тесный союз художественного авангарда с авангардом политического и социального радикализма объясняется по крайней мерс отчасти тем фактом, что. в сознании многих людей они в конце концов слились в единой битве за свободу против всякого угнетения, все равно — сексуального или пол-итического»39.

387

Молодая интеллигенция отвергает существующий строй, но не знает ни чем его заменить, ни как это сделать. С одной стороны, она боится раствориться в массовом движении, потерять свою автономию в жестких организационных формах политической партии. «Многообразие и децентрализация новой левой — одно из ее величайших преимуществ, которое нужно всячески поощрять и поддерживать», — писали редакторы журнала «Труды левого движения». С другой стороны, они понимают, что без массового движения интеллигенция бессильна, ее протест не будет замечен. «Трудно быть социальным критиком внутри общественного движения и трудно — без него», —

замечает социолог СМ. Миллере.

Критически настроенная интеллигенция горячо осуждает обывательский конформизм и приспособленчество. Но существуют скрытые формы конформизма. Например, интеллектуальная всеядность. Ценнейшее качество интеллекта — способность смотреть на вещи под разными углами зрения, умение стать на чужую точку зрения — легко превращается в собственную противоположность, в беспринципный эклектизм.

Сейчас, в век массового производства духовных ценностей, когда с разных сторон человек получает огромное количество самой разнообразной информации, которую он не в состоянии самостоятельно переварить, эта опасность особенно велика. Речь идет не только о трудности выработки подлинно индивидуального стиля, образа мышления, вкуса: страшно равнодушно-потребительское отношение к идеям. То, что какая-либо серьезная книга или фильм имеют успех, еще вовсе не доказывает, что они оказывают влияние. «Успех, потерявший свою реальность, хуже, чем неудача, — замечает Гофштадтер. — Широкая либеральная публика среднего класса, от которой зависит этот прием, теперь подходит к труду интеллектуалов с мягкой, поглощающей терпимостью, которая совершенно отлична от жизненного отклика. Писателю, который только что выпотрошил их образ жизни и их беспринципные компромиссы, читатели теперь говорят: «Как интересно!», или даже иногда: «Как верно!» Такая пассивная терпимость может только бесить писателя, который интересуется не только размером своих гонораров и надеется действительно оказать какое-то влияние на ход событий или внести определенную лепту в моральное сознание своего времени»42

388

Принцип терпимости, который в свое время был выдвинут как оружие против господствовавшего религиозного фанатизма, в руках консерваторов и обывателей превращается в скользкое и аморфное оправдание «статус-кво». Именно против такого понимания направлена замечательная книга Роберта Вольфа, Баррингтона Мура и Герберта Маркузс «Критика чистой терпимости», утверждающая право угнетенных меньшинств «сопротивляться с помощью внслегальных средств, если легальные оказались неэффективными»43.

Эта опасность существует не только в сфере потребления, но и в сфере производства идей. Далеко не всякий нонконформист представляет действительную угрозу для правящих кругов. Нонконформисты были в любом обществе, и не все они подвергались преследованиям. В первобытном обществе человек, непохожий на других, мог стать шаманом, и тогда его специфическое видение мира воспринималось как нечто само собой разумеющееся. В средние века его либо сжигали, либо он становился юродивым, и тогда к нему относились со смешанным чувством страха, почтения и пренебрежения; его социальная роль давала ему право на необычность, исключая возможность массового подражания. В буржуазном обществе существует немало писателей, художников, философов, поэтов, которых с полным основанием можно назвать хорошо оплачиваемыми нонконформистами. Нет, они не приспосабливаются к господствующим вкусам, они даже оскорбляют их. Но производимый ими шум не потрясает реальных устоев общества, а только щекочет нервы обывателя. «В Америке, — пишет писатель Норман Мейлер, — мало кто поверит в вас, если вы не непочтительны». «Но, — добавляет социолог Кристофер Лэш, — правда состоит в том, что больше всего вам доверяют, если вы прикидываетесь бунтарем»44. Такая спекуляция возможна и на «левых» идеях, утрачивающих при этом всякую серьезность.

Развитый интеллект позволяет человеку выходить за рамки своей непосредственной групповой принадлежности и заставляет его чувствовать не только свою собственную, но и чужую боль. Но тот же интеллект способен объяснить и оправдать любую гнусность: ведь в конце концов все на свете относительно... Ирония скрывает неудовлетворенность и внутреннюю боль; люди, которые по-настоящему больны ею, стремятся прорвать эту стену, мешающую вы-

389

ражению подлинных чувств. «Не слушайте нашего смеха,

слушайте ту боль, которая за ним. Не верьте никому из нас, верьте тому, что за нами»45, —писал Александр Блок. Но, кроме трагической иронии, существует ирония самодовольная, которая позволяет, ничего не делая, пользуясь всеми благами мира, чувствовать себя выше окружающей

среды и которую Генрих Бель метко назвал наркотиком для привилегированных46.

В отличие от других общественных слоев, у которых социальный протест, пока он носит стихийный характер, как правило, связан с конкретными материальными интересами, интеллигентский протест имеет характер обобщенный и выражается прежде всего в моральных терминах. В этой обобщенности — его сила, поскольку моральный призыв обращен ко всем и каждому. Но в ней же и его слабость. Отвлеченно-моральная критика общества рискует оказаться романтической и чисто негативной.

Американские «критические» социологи исключительно ярко описывают процесс разрушения человеческой личности, бессилие человека перед лицом военно-бюрократической машины, стандартизацию культурных ценностей и т.п. Свою неудовлетворенность миром они пытаются выразить в какой-то одной общей формуле. «Хотел бы в единое слово я слить мою грусть и печаль!..» — что может быть понятнее и естественнее этого желания, особенно если единственное «практическое мероприятие» состоит в том, чтобы «бросить то слово на ветер, чтоб ветер унес его вдаль»? Но если вы хотите не просто выразить свою неудовлетворенность и тоску, а и разобраться в се причинах, — одного слова, пожалуй, недостаточно. Иначе оно на наших глазах превратится в очередное бессодержательное клише.

Именно это происходит со знаменитым понятием отчуждения, которое стало, пожалуй, центральным символом веры левой интеллигенции, символизируя все беды и злоключения человека и общества.

Эта исключительно емкая философская категория несет в себе богатейшее социально-критическое начало, выражая неудовлетворенность существующей социальной действительностью с позиций (по-разному понимаемого) гуманизма. Недаром она была отправной точкой социально-исторических построений молодого Маркса, да и сейчас

390

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Кон И. Социологическая психология психологии 11 общественной
Означала бы потерю национальной жизни вообще
Превращаются во враждебную психологическую установку по отношению к какой то этнической группе
Иного стиля мышления проявляется
Проблема личности комплексная проблема