Пиши и продавай!
как написать статью, книгу, рекламный текст на сайте копирайтеров

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17

Первый путь – неустанная духовно-нравственная работа над собой, лестница к Богу. Второй путь – падение в сатанинскую бездну. И не распутье ли каждого из нас: идти по пути светлому или пути светскому? Да, распутье. И мера при выборе здесь та же, что и при мере всей истории. Это мера и твоя, и моя. Наша общая вечная мера.

МЕРА. Монах Пимен выражает в своем словесном творчестве народное православное мнение. Это видимая часть народного сознания с его сердцевиной – заповедями Божиими. Именно сердцевина затронута историческими событиями: каждый с его деяниями оценивается по мере соответствия ей. В «Борисе Годунове» – постоянное присутствие Бога. В летописных сказаниях и в самой пушкинской трагедии средоточием меры является шестая заповедь – «Не убий». Уже в первой сцене трагедии, точно отнесенной по времени (1598 года, 20 февраля, от нас четыреста лет и три года), в разговоре Шуйского с Воротынским раз за разом звучит признание угличского события «ужасным злодейством», «злодеянием». Это лейтмотив всей трагедии, от ее начала и до конца, то есть мера всей истории.

Хронологически через пять лет после разговора бояр, уже в ночной сцене в Чудовом монастыре Пимен, заключая летопись именно рассказом об убиении, выступает как исторический свидетель. Для него честное и оценочное свидетельство – естественный нравственный поступок, на который, однако, не способен другой свидетель – Шуйский. Для того чтобы сказать правду, нужна естественная, нравственно чистая смелость, которой у боярина нет. Вот Шуйский говорит:

Не хвастаюсь, а в случае, конечно,

Никая казнь меня не устрашит.

Я сам не трус, но также не глупец

И в петлю лезть не соглашуся даром (там же, с. 11–12).

Оправдание ли? Да нет. Чуть раньше Воротынский говорит Шуйскому, не осмелившемуся сказать правду:

Не чисто, князь.

И от этой оценки уже не уйти. И слово, и молчание ценится как поступок. И далее Шуйский – весь во лжи.

Любое слово и любое молчание соотносится с величайшей по значению заповедью Бога – «Не убий». И даже лжецы оправдывают себя чужими грехами. Лжедмитрий:

Я ж вас веду на братьев: я Литву

Позвал на Русь, я в красную Москву

Кажу врагам заветную дорогу!..

Но пусть мой грех падет не на меня

А на тебя, Борис-цареубийца!

Вперед! (там же, с. 86).

И в современной истории, как часто в безоглядном «Вперед!», мы хотим оправдать собственные грехи чужими, «следствие» – «причиною». Народное же сознание дает греху однозначное толкование, и это – оценка истории. Время способно расставить все «по своим местам» именно в силу такой оценки. Никуда от этого не денешься: злодейство не приукрасить исторической необходимостью, – рано или поздно народ все равно по-пименовски назовет его «злым делом», «кровавым грехом». Убийц – «убийцами». Предателей – «предателями», «Иудами».

И это именно народ действует в невыдуманном сказании:

А тут народ, остервенясь, волочит

Безбожную предательницу мамку...

Вдруг между их, свиреп, от злости бледен,

Является Иуда Барятинский.

«Вот, вот злодей!» раздался общий вопль,

И вмиг его не стало. Тут народ

Вслед бросился бежавшим трем убийцам;

Укрывшихся злодеев захватили

И привели пред теплый труп младенца,

И чудо – вдруг мертвец затрепетал –

«Покайтеся!» – народ им завопил:

И в ужасе под топором злодеи

Покаялись – и назвали Бориса.

И вслед за Пименом мы скажем:

О страшное, невиданное горе!

Прогневали мы Бога, согрешили:

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17

сайт копирайтеров Евгений