1 | 2 | 3

ИЗ ИСТОРИИ РЕДАКТИРОВАНИЯ РУССКИХ УЧЕБНИКОВ ГРАМОТЫ

Учебник – один из самых распространенных и долговечных типов книги. Именно через учебник вошли в практику и закрепились в ней многие приемы редакторской работы, которые плодотворно применяются сегодня. Обращение к начальным этапам истории учебника позволяет увидеть, как эти приемы создавались и совершенствовались.

Работа людей, готовивших книгу к встрече с читателем, никогда не была простой. Она, как и сам процесс формирования типов книги, не может быть подведена под удобные, на первый взгляд, формулы: «от простого к сложному», «от заботы о точности воспроизведения текста к многообразным и сложным обязанностям современного редактора».

Уже в первых русских печатных книгах, появление которых вызвало к жизни профессию редактора, воплотился кропотливый труд древних книжников, много веков накапливавших искусство «книжного строения».

В Москве первая печатная «Азбука» была издана в 1634 г. Долгое время ее считали простой перепечаткой виленского «Букваря» 1621 г.[1], а труд издателя книги Василия Бурцева видели только в том, что к тексту он приложил послесловие об иноверцах[2]. Сравнение «Азбуки» Бурцева, виленского «Букваря» и львовской «Азбуки» Ивана Федорова на фоне исторической обстановки того времени позволяет утверждать, что работа Бурцева была более значительна, что это далеко не повторение ранее изданного образца, а редакторский труд, который воплотился в изменения, имеющие типологический характер.

Бурцев был справщиком Московского печатного двора. Несколько лет он даже руководил одним из отделений типографии и пользовался правом ставить на книгах свое имя. Таких книг им было издано семнадцать. «Труды и тщания многогрешного Василия Федорова сына Бурцева и прочих сработников», – значится и на «Букваре» 1634 г. Справа книг на Московском печатном дворе была поставлена серьезно, издания отличала высокая для своего времени культура. Знание языков, философии, риторики и грамматики стало во второй половине XVII в. непременным требованием к справщикам. Характерно, что во многие книги включены предисловия, объясняющие выбор текста и принципы его обработки. О том, что в течение XVII в. сложились четкие представления о «правильном деле» как вполне определенной и уважаемой профессии, свидетельствует и то, что первой школой, по типу приближавшейся к высшей, в Москве стало типографское греческое училище, основанное при Печатном дворе. Прошло несколько лет, и это училище – школу Тимофея – преобразовали в Славяно-греко-латинскую академию, роль которой в истории нашей культуры общеизвестна.

Трудно предположить, что Бурцев, знаток грамматики и профессиональный издатель, не знал о существовании «Азбуки» Ивана Федорова. Его работа над «Азбукой» свидетельствует о том, что он воспринял уроки первопечатника. Однако больший интерес, чем совпадения между текстами двух грамматических пособий, для нас представляют разночтения в них. Эти разночтения действительно восходят к виленскому «Букварю» 1621 г., но, чтобы объяснить их суть, следует обратиться еще к одной книге – «Грамматике» Мелетия Смотрицкого, первым извлечением из которой и был этот букварь.

«Грамматика словенския правильное синтагма» была издана Смотрицким в Евю, близ Вильно в 1619 г. Она явилась результатом многолетнего преподавания им славянского языка в школах при православных братствах. Эти школы противостояли иезуитским коллегиям и школам других орденов католической церкви, где преподавание велось на латинском языке. Это была книга полемическая, передававшая педагогический опыт Смотрицкого нескольким поколениям. По одному из ее более поздних изданий учился Ломоносов.

Иезуит Петр Скарга утверждал, что, кроме двух языков, греческого и латинского, нет ни одного, который бы оказался пригодным для науки. «Нет и не будет во всем мире такой академии или коллегии, где бы богословие, философия и другие свободные науки читались бы на каком-нибудь другом языке. При употреблении славянского языка не может образоваться ни один ученый; к тому же теперь его уже никто не знает... У них и школ других нет, как только для обучению чтению»[3], – писал он. Смотрицкий преподавал в братских школах «свободные науки» – философию, риторику, латинский и старославянский языки. Известен он был и как писатель. Его труд был достойным ответом на эти обвинения, не менее убедительным, чем выступления знаменитого украинского полемиста Ивана Вишенского, доказывавшего святость славянского языка. Книга отразила современный для автора уровень развития языка и явилась новым этапом развития грамматической мысли.

Язык XV–XVI вв., который изучал Смотрицкий, по классификации А.Х. Востокова, относится к среднему периоду в развитии языка церковно-славянского. Он уже освобожден от многих древних мертвых форм, включил элементы живой речи. И хотя некоторые грамматические формы, введенные автором «Грамматики», не отражали внутренней структуры языка, были искусственными, заимствованными из языка греческого, грамматическая система, предложенная Смотрицким, оказалась завершенной и ясной. «Грамматика» имеет практическое назначение, неоднократно подчеркивает он. Уже само определение предмета говорит об этом: грамматика есть «художество, благо и глаголити и писати учащее». Однако эта практическая цель достигается благодаря твердой научной основе, осознанию норм языка, его системы.

После выхода в свет «Грамматики» Смотрицкого не учитывать ее теоретическую основу, не пользоваться научной терминологией в пособиях по грамматике и остаться на уровне, достигнутом к этому времени учебником как типом издания, стало невозможно.

Созданная Смотрицким терминология сохранилась до сих пор: местоимение, междометие, виды глагола, залог действительный (вместо делательного). Он сформулировал правила и законы применения языковых норм и ударений.

Печатая свою «Азбуку», Бурцев внес изменения в традиционный текст, почерпнув их либо в книге самого Смотрицкого, либо приняв те новшества, которые были предложены виленским «Букварем», и доказал этим свою осведомленность в грамматической литературе и правильность научной позиции. Пример Ивана Федорова, допустившего разночтения, но не рискнувшего изменить традиционные грамматические образцы, доказывает, что отойти от традиций было далеко не просто. «Азбука» Бурцева узаконила употребление грамматических форм, которые Иван Федоров решился ввести только в тексты для чтения. И хотя «Грамматика» Смотрицкого была издана в Москве лишь в 1648 г., свое влияние на обучение языку в России она, благодаря «Азбуке» Бурцева, оказала значительно раньше.

Оценивая значение тех изменений, которые отразили грамматические пособия XVI–XVII вв., не следует забывать, что сам язык, бывший их объектом, оставался в основном языком мертвым. В Москве у сторонников византийской традиции указания «Грамматики» Смотрицкого стали непререкаемой нормой литературности. «Для кругов московских книжников следование нормам “Грамматики” Смотрицкого в высоком церковном слоге становилось признаком “литературности” языка»[4].

В XVII в. учебные книги отделились от церковных, сформировались приемы и методы их редакционного оформления, определился образец (тип), которому следовали ее создатели. Немаловажное значение имеет для нас то обстоятельство, что это были книги по языкознанию. Возникло и упрочилось представление о грамотности и соответственно о культуре издания. Грамматики имели к книжному делу самое непосредственное отношение. Справщики и писцы не могли не обращаться к ним в затруднительных случаях. В предисловии к «Грамматике» Смотрицкого, изданной на Московском печатном дворе в 1648 г., помещено обширное рассуждение о важности ее не только для образования, но и для исправления книг.

После «Азбуки» Бурцева Московский печатный двор выпустил большим тиражом еще семь азбук, в основном следовавших ей. Потребность в этих книгах была велика, расходились они быстро. Новые принципы обучения грамоте входили в жизнь.

Предисловие к «Азбуке» Бурцева излагает методику обучения. «Малая книжица азбука» – первая книга, по которой дети начинают учиться. Изучив ее, «узнав письмена и слоги», они, «как по лестнице», поднимаются к «Часослову», «Псалтыри» и «прочим божественным догматам». Методика, как видим, осталась прежней, неизменна и цель – научить читать, чтобы постигать в дальнейшем божественную премудрость. Однако сразу за этим традиционным предисловием помещены вирши Бурцева – наставление, как следует вести себя ученику, – первое светское стихотворение русского автора в печатной книге. А во второе издание «Азбуки», предпринятое в 1637 г., он включил гравюру, на которой изображено наказание нерадивого ученика, – первую в истории русской печатной книги иллюстрацию светского содержания.

Бурцев ввел в практику московских издателей учебников несколько редакторских приемов работы над текстом, задача которых – привлечь внимание читателей к особо важным местам и таким образом облегчить их понимание и запоминание. «Вы же, младые отрочата, слышите и разумейте и зрите сего», – этим обращением к ученикам открывается «Азбука». Вирши Бурцева тоже обращены прямо к читателю: «Ты же благоумное отроча сему внимай и от нижния ступени на вышнюю ступай...» Форма прямого обращения придана всем 29 стихотворным поучениям, занявшим семь страниц книги. Так же дано указание после таблицы чисел: «По сему же и прочая разумевай».

«Азбука» Бурцева напечатана в две краски. Красным выделены не только начальные буквы и заголовки, но и то, на что надлежало обратить особое внимание. В книгу включены две таблицы – обозначение чисел и знаков препинания. Среди знаков препинания находим кавычки («кавыка»), двоеточие, точку, запятую, апостроф, скобки («вместительная»), восклицательный знак («удивительная»), вопросительный знак (он имел два обозначения: греческое «;» и латинское «?»).

Исследователи московского книгопечатания XVII в. высказывали мнение о том, что печатные буквари того времени нельзя считать книгами светскими, т.к. элементы индивидуального литературного творчества присущи лишь некоторым из них, а цель – научить читать церковные книги оставалась прежней и полностью определяла содержание и тип этих книг. Мнение это не представляется бесспорным. Тип книги формируется не сразу. В условиях средневековья этот процесс был особенно длительным. Нововведения Бурцева отражали поиски новых форм, раскрывающих содержание книги, и, следовательно, новых приемов ее редакторской подготовки к изданию.

Следующий этап в формировании русского учебника грамоты как типа книги – выход в свет в 1694 г. лицевого «Букваря» Кариона Истомина, первой книги для обучения чтению и письму, которая не содержит молитв и церковных заповедей. Их заменили нравоучительные стихи. В предисловии к рукописному экземпляру «Букваря»[5] Истомин указывал, что цель обучения грамоте – не только чтение божественных книг. Гражданские обычаи и дела «правные» требуют ее знания. Однако обнародовать эту мысль в печатном «Букваре» Истомин не решился[6].

Книга иллюстрирована гравюрами Лентия Бунина, гравера Оружейной палаты. И если до сих пор главным способом научиться грамоте было запоминание того, что читал вслух учитель, «Букварь» Истомина вводил в практику новую методику обучения, которая включала в этот процесс и впечатления зрительные.

Автор объясняет, почему в книге помещены рисунки и стихи; рисунки обозначают вещь, название которой начинается с определенной буквы, рифмованные строки, «удобные в складе», составлены, чтобы легче запомнить азбуку. И ученик «да что видит, то и назовет слогом писмене достолепного начертания тех».

Истомин включил в вирши некоторые грамматические сведения. Так, буквы «I» («и» десятиричное) и «» («ижица») обозначали один и тот же звук, но употреблялись в разных случаях. Вирши гласят:

В слове I и  однако гласуют

Чином и видом в письме разликуют.

В письменах славян ижица держится

В греческих разум тою – разнь явится.

О букве «Ь» («ерь») написано:

Ерь тонкословит в произношении гласа

В речениях же званство и украса.

Впереди не стоит, в конце последствует

Обаче в месте своем та действует...

Букву «» («кси») следует писать только в именах:

Елию грецка кси писмясловеном

1 | 2 | 3