<<<     ΛΛΛ     >>>   

177

Вода понимается в культуре 2 примерно так же, как в гидравлических обществах, потому что, как поется в s песенке водовоза из кинофильма 'Волга-Волга», •без воды и ни туды и ни сюды· Одной из основных архитектурных задач становится оформление набережных, каналов и водоемов.

архитектуры. С этой точки зрения нас прежде всего интересует Иран... Города существовали там благодаря сети подземных каналов (так называемых <·каризов·>), за работой которых следил целый корпус инженеров; проходя иногда сотни километров, эти каналы питали городские цистерны. Порча каналов или отвод от города источников водоснабжения обрекали город на гибель» (Ремпель, 1935, с. 51). Мы видим, что климатическое мироощущение культуры сползало не только на юг, но и на Восток, культура как будто убеждена, что без кариза (или кяриза) Москва — Волга столица обречена на высыхание и гибель. Аналогия с Ираном показывает, что дело тут

178

не только и не столько в практической потребности города в воде, сколько в культурной самоидентификации.

Другой не менее важный аналог и образец, принимаемый культурой, это город на болоте, балтийский порт, который первоначально предполагалось весь изрезать каналами, что удалось сделать только частично, — Петербург. Чрезвычайно характерно, что обращение к традиции Петербурга становится возможным сразу же после ликвидации Ленинградского общества архитекторов-художников и разрушения «келейной замкнутости» ленинградских архитекторов. Создается впечатление, что питательные вещества ленинградской традиции могут быть переварены желудком культуры 2 только при достаточном измельчении носителей этой традиции.

Посмотрим, как мотивируется обращение к традиции Петербурга. Реконструкция Москвы, как считают архитекторы, — «должна обеспечить городу простор, парадность, художественную цельность и строгую простоту. Но все эти признаки... уже получили художественное выражение в архитектуре лучших европейских столиц. Архитектура позднего барокко и классицизма XVIII — XIX веков создали такого рода столичный город, говорить о котором можно как о столице европейского типа, а изучать который было бы для Москвы и своевременным и полезным. Итак, — продолжают авторы статьи, — темой данной работы избирается столица европейского типа и объектом исследования — Петербург-Ленинград» (Бунин, Круглова, с. 5).

Возникает видимость противоречия. С одной стороны, многое, в частности обращение к традиции Ирана, указывает на ориентализацию культуры, следствием чего можно считать и особое значение воды, и особое ощущение тепла, и представление о предыдущей культуре как о мертвой, в противоположность нынешней живой, и особую плодовитость культуры, и особое отношение к женщине. С другой стороны, спасенная волжской водой от высыхания, украшенная грандиозными набережными, могучими фонтанами, парковыми водоемами, лодочными станциями Москва должна стать не Иерусалимом, не Александрией, не Пальмирой — а столицей европейского типа, идеальным образцом которой культуре видится «Северная Пальмира» — Петербург.

Однако стоит задуматься вот над чем: противоречит ли ориентализация культуры ее / стремлению казаться европейской? Русская история показывает, что нет. В периоды самой ярко выраженной восточной ориентации у Москвы отнюдь не пропадает желание, говоря словами

179

А- Бунина и ? Кругловой, «перестать быть городом азиатского склада» и «приобщиться к семье европейских столиц» Все дело в том, что понимается под «азиатским складом» и какие пути предлагаются В 30-х и 40-х годах возникает парадоксальная идея чтобы приобщиться к семье европейских столиц, надо оживить город, засушенный и почти умерщвленный предыдущей культурой, и спасти его может только вода, «потому что без воды, — как поется в популярной песенке водовоза из кинофильма "Волга-Волга", — и ни туды и ни сюды» Пути искоренения азиатского склада оказываются чисто азиатскими

Видимо, надо различать два культурных слоя в одном из них мироощущение культуры сползает в сторону юго-востока, в другом — оно торжественно въезжает в семью европейских столиц Культура видит два этих движения как одно

Аналогичную раздвоенность культуры мы наблюдаем на примере ее отношения к русскому архитектурному наследию Есть культурный слой, в котором это наследие интенсивно и последовательно разрушается (церкви, монастыри, Китайгородская стена, Сухарева башня и т.д. ), и есть культурный слой, в котором это наследие постепенно становится главным образцом для подражания Однако важно не упустить из виду, что раздвоенностью это выглядит с точки зрения постороннего культуре наблюдателя, изнутри она представляется единой

Такую же раздвоенность мы можем увидеть в отношении культуры 2 к зелени Реконструкция Москвы началась практически с того, что вырубили все деревья на Садовом кольце (сохранив, правда, его теперь уже бессмысленное название) Но есть и другой культурный слой, в котором происходит бурное «озеленение» Разрыв между этими двумя слоями был так очевиден, что на какой-то момент его увидели и изнутри культуры, во всяком случае, ? Булганину, выступавшему на съезде архитекторов, пришлось это специально оговаривать «Следующий вопрос наиболее пикантный, и я думаю, многие ждут, что я по этому поводу скажу, — это об озеленении (смех в зале) Мне говорили товарищи хотелось бы послушать Булганина, как он выкрутится из этого положения (смех в зале, аплодисменты)» (ЦГАЛИ, 674, 2, 36, л 159)

В конечном счете аргументы Булганина сводились к тому, что вырубание не противоречит озеленению « вырубили деревья, стало лучше, товарищи (Смех, аплодисменты)» (Булганин, с 15) И действительно, очень скоро разрыв между одним и другим перестал восприниматься культурой, остается только озеленение (создается даже специальное общество озеленения Москвы)

180

Никто, видимо, не производил подобных подсчетов, но я склонен думать, что между 1932 и 1954 годами количество зелени в городах скорее все-таки уменьшилось. Пафос зелени имеет ту же природу, что и пафос прохлады, воды, плодовитости и т.д.., — за всем 'этим стоит то, что мы называем сползанием мироощущения культуры на Восток Весь этот пафос ярко проявился в популярных песнях культуры 2. В памяти невольно всплывают такие строчки: «Нас утро встречает прохладой» (песня из кинофильма «Встречный»), «Все стало вокруг голубым и зеленым» (песня из кинофильма «Сердца четырех»), «Ты плыви, наша лодка, плыви» (песня из кинофильма «Первая перчатка»), «И ночами снятся мне недаром холодок оставленной скамьи, тронутые ласковым загаром руки обнаженные твои» (слова Л. Ошанина). Прохлада, вода и зелень позволяют людям культуры 2 укрыться на время от ласкового солнца, покрывающего загаром их обнаженные (но при этом одетые) тела.

Почти такое же озеленение происходило и при Петре Великом (особенно после его второй поездки в Европу). Главные архитектурные интересы Петра стали тогда связываться с парками. Он мечтал завести сад «лучше, чем в Версале у французского короля» (Евсина, с. 52). С этим желанием связано и приглашение в 1716 г. Леблона, который, кстати, и проектировал так и оставшиеся неосуществленными каналы.

Вообще надо сказать, что устройство парадиза среди финских болот выдает точно такое же сползание мироощущения на Восток, что и в 30-е годы. Эта странная климатическая раздвоенность замечалась, по существу, только иностранцами. Маркиза де Кюстина, например, поразили «площади, украшенные колоннами, которые теряются среди окружающих их пустынных пространств; античные статуи, — продолжает он, — своим обликом, стилем, одеянием так резко контрастируют с особенностями почвы, окраской неба, суровым климатом, с внешностью, одеждой и образом жизни людей, что кажутся героями, взятыми в плен чуждыми врагами. Величественные храмы языческих богов, которые своими горизонтальными линиями и строгими очертаниями так удивительно венчают предгорья ионических берегов, тут, в Петербурге, походят на груды гипса и извести. Природа требовала здесь от людей как раз обратное тому, что они создавали. Вместо подражания языческим храмам они должны были бы сооружать здания со смелыми очертаниями, с вертикальными линиями, чтобы прорезать туман полярного неба и нарушить однообразие влажных сероватых степей, опоясывающих Петербург» (Custine, с. 52).

181

Обратим внимание на то, что последняя фраза почти дословно повторяет слова Гоголя, сказанные за пять лет до Кюстина: «Напрасно ищет взгляд, чтобы одна из этих беспрерывных стен в каком-нибудь месте вдруг возросла и выбросилась на воздух смелым переломленным сводом или изверглась какою-нибудь башней-гигантом» (Гоголь, 6, с. 45).

И те и другие слова произнесены в начале фазы застывания, когда горизонтальность александровской архитектуры уже казалась монотонностью и вызывала скуку. Гоголю казалось, что дома более «похожи на сараи или на казармы, нежели на веселые жилища людей». И точно такое же впечатление производила потом архитектура конструктивизма, слова «сараи и казармы» повторялись в 1930-е годы бесчисленное количество раз. Иными словами, и в 1930-е и в 1830-е годы потребность в вертикальности сопровождалась потребностью в веселье.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Станция метро арбатская

26 8 решение о превращении ленинграда в образцовый социалистический город архитектура ленинграда
Культура двавячеслав иванов
Иными оговорками сохраняется в культуре 1