С другой стороны германии избранных.

В конечном счете тем, кого Бог избрал Своей милостью, так же невозможно ее утратить, как и тем, кому Он отказал в ней, — приобрести ее... С этим сознанием божественной милости к избранным — а значит, и святым — здесь соединялось представление о греховности ближнего, которое вызвало не осознание собственной слабости, а ненависть и презрение к тем, кто отмечен знаками вечного проклятия. Уже с 1619 г. кальвинизм утверждал: «Бог так хранит избранных... что, несмотря на их грехи, они все равно не лишаются милости Божьей»126. Таким образом принадлежность к группе избранных давала нечто вроде карт-бланш на любые поступки: люди, входившие в число избранных, считали, что они по определению «неспособны» на грех — ведь избранные «не могут» совершить несправедливость. «Пусть английский народ... избранный Богом, предназначенный Им для господства, народ, которому суждено блаженство, впадет в самый тяжкий грех — на его избранности это не отразится ни в малейшей степени... В том, что делают святые господни, греха быть не может, как бы скверно их дела ни выглядели. [Не в том дело, что совершается, а в том, кто свершает эти дела: «Британцы — раса, избранная Богом... потому действия британцев не могут быть неправедными...»] Для английских мещан это... дог

* Лицемерие, ханжество (англ.).

мат непогрешимости... в который они верят более ревностно, чем католики — в непогрешимость папы»127.

Подобные установки входили в состав знаменитого британского «cant»128.

Правда, уже немецкий англист Вильгельм Дибелиус в 1929 г. заметил, что «слово «лицемерие» — не всегда является точным переводом слова «cant»... Ведь лишь на высокой стадии развития человек может научиться... более или менее различать эгоистические и альтруистические мотивы [в том числе и] в собственной деятельности. В Англии число людей, способных на это, бесконечно мало». Здесь же Вильгельм Дибелиус перечисляет архаичные черты характера нижнесаксонских крестьян (родственных англосаксам): чванство вследствие «незнания окружающего мира... неспособность понимать или признавать вещи, уязвляющие самолюбие»129. С другой стороны, Вильгельм Дибелиус, брат епископа Отто Дибелиуса (имя которого ассоциируется с противниками Гитлера), подчеркивает, что подобный «cant» ведет к притуплению чувства истины», создавая опасность для нравственности всей [британской] нации130.

Правда, рассуждая о нравственности в духе немецких кантианских представлений (которые еще были актуальны в Германии 1920-х гг.), Дибелиус, возможно, недооценил значение для британской власти критерия прагматической пользы, который вскоре и в немецкой политологии (следовавшей англосаксонскому образцу) стал почти что естественным.

(Так, даже историки, занимавшиеся второй мировой войной, почти не обращали внимания на различие, существовавшее между тем, что проповедовала Британия, и тем, какую политику она проводила на практике. С одной стороны, когда Англия стремилась сокрушить гитлеровский «новый порядок», лондонская радиостанция «Передатчик европейской революции»131 (вещавшая в 1940—1942 гг. на короткой волне длиной 31,2 м по ночам через каждые два часа) пыталась поднять немецкий народ «на последнее восстание» против Гитлера и призывала к «политической и социальной революции». С другой стороны, когда сохранение дисциплины и порядка в лишенной правительства Германии стало отвечать английским интересам, немецких военных моряков, отказавшихся подчиняться Гитлеру (и адмиралу Деницу) и уже находившихся под охраной британцев в качестве военнопленных, могли судить и судили «военным трибуналом» «верные фюреру» офицеры, которые и вынесли им приговор: по британским представлениям, военно-уголовный кодекс Третьего рейха вместе с его процедурой судопроизводства продолжал действовать в отношении немцев и в британском плену132.)

Таким образом, лондонский корреспондент «Volkischer Beobachter», возможно, не слишком преувеличивал, утверждая, что степень демократии и гуманности в Англии определяется «крупнейшей аристократической и военной организацией, какую только знает мир, а именно... Британской империей». По его словам, «эта демократия и гуманность применяются только там, где это необходимо, и только в той мере, насколько это необходимо... для сохранения власти за германско-британским господствующим слоем»132d.

Один из лозунгов Британии во время англо-бурской войны (1899—1902) (которая не в последнюю очередь была развязана из-за африканских запасов золота) звучал так: «Справедливость и свобода для мира» (а не только «для Бога»). С другой стороны — утверждается, что в «Bank of England» оказалось кое-что от того золота, которое попало в гитлеровский Рейхсбанк из челюстей европейских евреев, убитых теми, кто практиковал расизм... (В 1996 г. стало известно, что в «Bank of England» хранятся два золотых слитка с маркировкой гитлеровской Германии.)133«Англичане должны... при их значении и миссии в мире, получить ответственность за место [т. е. власть над местом], где в земле лежит золото», — настаивал (имея в виду золотоносные районы Южной Африки) гитлеровский пророк «народа без пространства» Ханс Гримм134.

Именно кредо Великобритании: «Му Country, right or wrong» («Это моя страна, права она или не права») — избрал для себя первый завоеватель жизненного пространства для Германии в Африке, Карл Петерc. Тот факт, что в Англии над иностранными «обвинениями против соотечественников [только] презрительно смеются», не принимая их всерьез135 и даже не интересуясь, правдивы ли эти обвинения (как это делалось в кайзеровской Германии его времени), Карл Петерc считал достойным подражания. «Людей, которым доставляет удовольствие осыпать себя прахом самообвинения [т. е. предшественников тех, кто «выносит сор из избы»], в Англии нет», — напоминал и бывший южноафриканский торговец Ханс Гримм136. «Великобритания — образец для всего мира», — уверял Карл Петерс в своей книге об Англии еще во время первой мировой войны136а.

<<< ΛΛΛ >>>

Саркисянц М. Английские корни немецкого фашизма истории Европы 5 общества
Гитлеровскую оккупационную власть побежденные подданные гордой страны приветствовали с вежливым почтением

Евгений