<<<     ΛΛΛ     >>>   

Уничтожение крупной буржуазии сразу же после революции, “раскулачивание” и “расказачивание” 20-х годов, коллективизация 30-х, борьба с частниками и укрупнение деревень губили древлеправославную веру больше, чем закрытия храмов и аресты наставников.

К концу 80-х годов, когда гонения и ограничения религиозной жизни прекратились, старообрядчество напоминало разбитую вазу, осколки которой были разбросаны по всей России. Эти осколки представляли (да, в общем-то, и сейчас представляют собой) несколько разнородных по своему характеру явлений.

Это и наиболее многочисленное “стариковское”, малообразованное в основном крестьянское старообрядчество. Оно, как правило, формально не организовано, хотя старики могут и регулярно собираться на молитву. Молодежь в этой среде практически поголовно отошла от религиозной жизни, хотя часто и сохраняет старообрядческое самосознание — крестят детей по-старообрядчески, в последние годы начинают венчаться, принимают участие в праздниках. Однако реальная духовная жизнь молодежи глубоко оторвана от старообрядческой традиции. Тем не менее в местах компактного расселения старообрядцев — в некоторых районах Нижегородской, Челябинской, Пермской, Тюменской, Читинской областей, Красноярского и Алтайского краев — старообрядческое общественное мнение и влияние уже сейчас становится важным фактором местной жизни, с которым вынуждены считаться районные, поселковые, сельские администрации. От православного духовенства Нижегородской и Челябинской областей нам приходилось слышать, что попытки создать приходы Московской патриархии в традиционно старообрядческих районах вызывают активное противодействие общественности и местной власти, находящейся под ее влиянием. Среди наиболее крепких в вере крестьян-старообрядцев в Сибири до сих пор можно встретить принципиальных антиэтатистов, отказывающихся от пенсий. Программа чубайсовской приватизации в свое время дала целым деревням возможность продемонстрировать свои принципы отказом от ваучеров.

Другая форма существования старообрядчества — немногочисленные функционирующие с советских времен, зарегистрированные старообрядческие центры, такие, как руководство общины московского Рогожского кладбища и Кишиневское епархиальное управление белокриницкого согласия.

При всей деградации старообрядческой жизни эти центры сумели сохранить основы религиозного учения и старообрядческой культуры. Однако легальное советское существование оставило на мировоззрении многих, кто принадлежал к этим центрам, неизгладимый след. Среди них можно было встретить добрых советских патриотов, лояльных к советской власти не за страх, а за совесть и с уважением и завистью относящихся к более удачливой старшей сестре — Московской патриархии и не видящих большой трагедии в фактическом уничтожении старообрядческого образа жизни. Сохранив внешнюю культурную старообрядческую оболочку, такие люди потеряли древлеправославную духовную идентичность.

Наиболее неожиданно то, что сумели сохраниться городские образованные старообрядческие кланы — хотя и очень немногочисленные, — которые поддерживали какие-то эпизодические связи со старообрядческими центрами. Однако все годы советской власти они жили фактически автономно, сохраняя религиозную жизнь лишь в семейном кругу. Представители этих кланов сейчас начинают принимать участие в жизни старообрядческих церквей и являются одной из наиболее многообещающих точек роста.

Уже с конца 80-х годов стал формироваться хотя и малочисленный, но образованный и деятельный слой неофитов, по происхождению не принадлежащий к старообрядцам и пришедший к ним либо после разочарования в Русской православной церкви, либо вовсе из безрелигиозной среды.

Во всех этих случаях при всем их своеобразии старообрядчество принципиально отличается от дореволюционного — религия ушла из трудовой, социальной и очень часто (учитывая ориентации молодого поколения) из семейной жизни. Она стала, как и у православных, частным, приватным делом.

Перспективы возрождения старообрядчества ныне упираются, кроме общих для всех конфессий проблем, в ряд сложнейших задач, которые в любом случае не могут быть быстро решены. Это и потребность воссоздания конфессиональных хозяйственных и социальных структур. Это и неизбежность каким-то образом психологически (и даже физически) адаптировать к современным условиям тяжелые требования, которые старообрядчество предъявляет к быту. Это и необходимость найти формы работы с молодежью.

Однако этим далеко не исчерпываются особые трудности, стоящие перед старообрядческими согласиями. В советское время православие и ислам сохранили базу для нынешнего роста — правильную организацию религиозной жизни, кадры духовенства, учебные заведения. Население было информировано о них хотя бы минимальным образом.

С другой стороны, протестанты и католики, разгромленные большевиками не в меньшей степени, чем старообрядцы, имеют сейчас значительную поддержку из-за рубежа, откуда получают не только материальную помощь, но и кадры, литературу, возможность учиться у единоверцев на Западе.

Ни того, ни другого источника у старообрядцев нет. У них нет того потенциала, который большевики позволили сохранить православным и мусульманам. Из-за границы им тоже никто не поможет. Естественно, что им труднее возрождать свою веру, дело идет гораздо медленнее.

В связи с этим стоит вспомнить спор, который в 20—30-е годы вели между собой сергиане и тихоновцы. Сергиане говорили: главное — сохранить церковные структуры, потом при более благоприятных обстоятельствах возродимся. Антисергиане утверждали: главное — не пойти на союз с советской властью, ибо это будет полным извращением веры. Старообрядцы не пошли на союз с властью. Именно поэтому у них нет тяжкого балласта коммунистически-христианской симфонии: коррупции, навязанных КГБ порочных епископов и священников, позорной традиции сервилизма и хоронячества. Старообрядцам возрождать свою веру неизмеримо труднее, но их возрождение здоровее. Их судьба близка к тому пути, к которому призывали принципиальные противники симфонии православия и коммунизма — соловецкие исповедники.

Первые ростки возрождения старообрядчества уже заметны. Как это происходит? Пожалуй, самый типичный путь — появление сравнительно молодого интеллигентного старообрядца в престарелой, тихо умирающей общине. Вспомнив о своих корнях, он бросает работу и становится священником, наставником или старостой. В качестве примера можно привести белокриницкую общину в Казани, которую возглавил авиационный инженер Геннадий Четвергов, или поморскую в Сыктывкаре, наставником которой стал экономист Иван Сокерин.

Такие молодые энергичные люди довольно скоро прерывают процесс медленного затухания своих общин, в течение нескольких лет восстанавливают или строят храм (причем, как правило, без финансовой поддержки государства — собирают деньги среди старообрядцев или бизнесменов, вспомнивших о своем старообрядческом происхождении). В отличие от малограмотных стариков священников, они привлекают в общину людей среднего и молодого возраста — вначале из старообрядческих семей, затем появляются неофиты, не имеющие староверческих корней. Прекрасно понимая, что без молодого поколения у старообрядцев будущего нет, они в первые же годы создают детские воскресные школы, начинают работать с дошкольниками.

Весьма знаменательно, что среди людей среднего и молодого возраста, приходящих в старообрядческие общины, велика доля людей с высшим образованием, зачастую они даже преобладают. Один из руководителей поморского согласия Алексей Хвальковский сказал нам: “Долгие годы наставниками становились почти исключительно малообразованные старики, а в последнее время все новые наставники — молодые интеллигенты”. И это объяснимо. Старообрядчество долгие годы сохранялось по традиции в полупатриархальной среде в селах и небольших городах. Сейчас весь патриархальный потенциал в нашей стране практически выработан: сельская и рабочая молодежь оторвалась от старообрядческой традиции. Увидеть ее красоту, найти в ней истину скорее может человек с хорошим образованием, определенным культурным и интеллектуальным кругозором: чтобы вновь войти в старообрядчество, слишком многому надо учиться и слишком многое осмысливать.

Что же оказывается актуальным для современного человека в старообрядческой традиции, что вновь к ней притягивает?

Ответим на этот вопрос устами молодого белокриницкого священника Геннадия Четвергова: “Вы, никониане, скорее всего не знаете, что одна из главных добродетелей — достоинство христианина. Наша Церковь — церковь достоинства. В ее основе принцип: не гнуться перед своими слабостями, перед обстоятельствами, перед властью, перед господствующими мнениями. Да, наша служба долгая и посты суровы, мы не привыкли лебезить перед властью, мы отказываемся признавать нынешнюю подленькую мораль. Наша вера — для духовно крепких, мужественных людей. Они к нам и идут, а слабым и распущенным — скатертью дорожка в господствующую церковь”. Отец Геннадий несколько романтизировал ситуацию в старообрядчестве и принизил — в православии, но его слова искренни; очевидно, что, по крайней мере для некоторых, они объясняют причину возврата к древлеправославию.

При всей кажущейся архаичности старообрядчества в его духовных ценностях и присущих ему идеологемах есть достоинства, способные привлечь наших современников. “Мужественность”, о которой говорил отец Геннадий, моральная стойкость — лишь одно из них. Актуально выглядит и старообрядческий патриотизм с присущей ему щемящей любовью к русской духовности, истории, культуре и одновременно презрением к власти и российским властным традициям.

И то и другое иногда приобретает даже гротескные формы. Полуграмотный белокриницкий старик священник в таежном сибирском городке доказывал в разговоре с одним из нас духовное присутствие Антихриста тем фактом, что “Исторический музей антихристовым слугой Лужковым уже двадцать пять лет закрыт — вот у людей даже возможности нет толком о Святой Руси-матушке узнать. Лужков этот никонианам храмы строит и деньги дает, а людям правду узнать неоткуда. Никониане же, как у них положено властям служить, сейчас не Христу, а Лужкову молятся”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Федор иванович
Как рижские старообрядцы освоились в немецкой лютеранской культуре