1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7

Милой, отзывчивой была и его жена Муза. В силу своих человеческих качеств эта семья притягивала к себе как магнитом. Дружба с четой Покровских выдержала испытание временем. Когда в 1972 году ЦК КПСС по инициативе КГБ принял решение о досрочном отзыве меня из Австралии, Покровский, теперь уже генерал, нашел в себе мужество вопреки воле высокого начальства письменно поручиться за мою благонадежность. В брежневские времена сама по себе попытка защитить человека, лишенного "политического доверия" волей высоких инстанций, была настоящим гражданским подвигом.

Впрочем, у генерала было немало и прочих достоинств. В их числе высокий профессионализм в работе. Он прекрасно владел тремя иностранными языками: английским, французским и даже... японским. Закончил японское отделение Московского института востоковедения в годы Отечественной войны. А уже в 1947 году совсем молодым был направлен на работу в Соединенные Штаты Америки. Пять лет за океаном пролетели незаметно. Незаметно потому, что все это время не было ни одной свободной минуты. Началась и набирала силу холодная война. США – недавний союзник и друг – превращались в противника, а затем и вовсе стали врагом номер один, когда вспыхнула корейская война. Вопреки всем срокам, установленным ЦК КПСС, заменять Георгия Петровича не торопились. На то были веские причины. Вряд ли мы узнаем обо всех операциях, которые провел в Америке молодой чекист. Но об одной из них, пожалуй, стоит упомянуть. Благодаря информации, которую ему удалось добыть, Центр смог спасти от полного уничтожения с воздуха жизни солдат и офицеров целой советской дивизии в Корее.

За Соединенными Штатами были работа в Индии, учеба в Дипломатической академии, да мало ли что еще! Способный советский разведчик, видимо, привлек внимание штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли. Там давно и пристально наблюдали за ним и, в конце концов, приняли решение организовать похищение советского резидента в Японии. Надо констатировать: ЦРУ не приходилось занимать опыта в проведении таких операций, но к этой готовились особенно тщательно. Выполнение ее поручили трем асам разведывательного ведомства: Дэвиду Мерфи – начальнику русского отдела ЦРУ и двум сотрудникам, Калдерону и Томасу Райану, чьи должности остались для советской стороны неизвестными. Тройку похитителей снабдили всем необходимым, среди прочего специальным мешком, куда предполагалось затолкать жертву, двумя атташе-кейсами с набором шприцев и ампул, предназначенных для "отключения" похищенного. Надо ли говорить, что все трое в физическом плане не принадлежали к числу слабаков. Особенно Мерфи. Он в ЦРУ пользовался известностью и как опытный профессионал разведки, об успешных операциях которого по всему миру позднее напишут книгу, и как отличный спортсмен. Правда, не каратист. В то время в Америке еще не были популярны восточные боевые искусства. К операции в Токио подключили и японского агента американской разведки Масаки Мацумото. В его задачу входил хронометраж жизни и работы советского резидента: в какое время выезжает из дома на работу, что делает в течение дня за пределами посольства, когда по вечерам возвращается домой. В дом, где снимал квартиру Покровский, подселили одного из тройки – Калдерона. Он должен был "по-соседски" познакомиться с ним, войти в доверие как приятный в общении, расположенный к нему человек. Казалось, учтено все, промахи исключены. В Вашингтоне уже готовились к настоящей сенсации – в Японии сбежал резидент советской разведки! Он попросил политического убежища в США! О предстоящем успехе ЦРУ были информированы в строго секретном предварительном порядке трое особо доверенных журналистов в Америке и Европе. В их задачу входило после получения сигнала обрушить сенсацию на читателей в западных странах. Знать бы авторам, уверенным на сто процентов в своем опыте и успехе, русскую пословицу "и на старуху бывает проруха"! Да куда там!

При разработке акции в Лэнгли допустили сразу несколько ошибок. Во-первых, не информировали о грядущем похищении хотя бы высших руководителей японских спецслужб. Во-вторых, трио асов разведки выехали в Токио под видом бизнесменов, то есть без дипломатических паспортов и к тому же под своими подлинными фамилиями. В-третьих, не учли личного мужества Покровского, которое он, тогда еще почти юноша, проявил в Америке при попытке спецслужб скомпрометировать его, а затем завербовать. Главный инициатор попытки заработал сокрушительный удар, который вывел его из строя на несколько часов. Жора недаром сочетал занятия разными видами спорта с боксом. Тренером в его московской учебной группе был Михайлов – чемпион СССР и кумир болельщиков всей страны.

Были допущены и ошибки помельче, на сей раз самими участниками операции. Объект "охоты" имел обыкновение допоздна засиживаться на работе. Легко понять: резидент – не рядовой сотрудник разведки, ему необходимо каждый день подводить итоги полученной информации, проверять ее достоверность, встречаться самому с наиболее ответственной агентурой, составлять шифровки в Москву и делать многое-многое другое. Как-то, приехав около полуночи домой, он застал в коридоре Калдерона. Поздоровались и расстались, пожелав друг другу спокойной ночи. Через день или два встреча повторилась в то же самое время. Это не могло не насторожить. Когда то же случилось в третий раз, стало очевидным: будь готов ко всему! На этаже его снова встретил сосед. Он стоял, согнувшись, и держался за грудь.

– Плохо с сердцем, – пожаловался он. – Не могу двигаться. Очень прошу, пройдите в квартиру, принесите лекарство. Оно в холодильнике. Вот ключ, держите.

Отказать в помощи нельзя, все мы люди. Но как не задуматься о странности таких встреч поздно ночью и предложении пройти одному в квартиру американского "бизнесмена"! И тогда Петровский предложил проводить больного. Дверь открыли, и, несмотря на настойчивые предложения Калдерона войти первым, резидент все-таки последовал за ним. Дальше все произошло по законам детективного жанра. С лестницы двухэтажной квартиры на Покровского бросился человек. Впоследствии выяснилось, что им был начальник русского отдела ЦРУ Дэвид Мерфи. Жора смог увернуться – уроки Михайлова не пропали даром. Дэвид врезался в прыжке в стену коридора, а предполагаемая жертва, воспользовавшись помехой в лице Карделона, сумела быстро покинуть опасную квартиру. Машина была тут же, у дома. Поворот ключа – и через пять минут посольство, что находилось рядом. Бывает же такое везение! Ворота почему-то оказались открытыми, а на первом этаже после полуночи шла азартная баталия двух бильярдистов, консула и разведчика ГРУ. Резко, как приказ, прозвучала просьба: "Ребята, срочно в мою машину! На меня напали американцы. Надо их немедленно задержать! Попытаемся сдать в полицию!" Через несколько минут машина была у двери дома. Надо же, опять повезло! На пороге наши дипломаты столкнулись с тремя американцами, которые, наспех собравшись, пытались поймать такси. Завязалась схватка. Целью было не дать похитителям уехать, задержать их и сдать в местное отделение полиции. Легко сказать – задержать троих крепких мужчин, особенно дюжего Мерфи! Его схватил консул Шаров и сумел приемом повалить на асфальт. Шеф русского отдела ЦРУ отчаянно сопротивлялся. Он, как завзятый борец, вскидывал ноги, с тем чтобы суметь через голову перевернуться. Не на того напал! Консул крепко удерживал его голову и шею. Мерфи захрипел, и тогда Жора крикнул: "Смотри не задуши!" На шум прибежала Муза. Она хотела сразу вернуться в квартиру за кухонным ножом, но Жора, удерживая Райана, крикнул: "Не трогай нож, позвони и срочно вызови полицию!"

О, эти жены разведчиков! Они привыкли не теряться в любой ситуации! Через пару минут Муза вновь появилась на поле брани. Вместо ножа она держала в руках зонтик и тут же обрушила его на головы Мерфи и Райана. Полиция не заставила себя долго ждать. Всех участников поединка доставили тут же в участок. У американцев изъяли мешок и атташе-кейсы. Но просьбу русских открыть чемоданчики отклонили. Это, мол, сделает следствие. Через считанные минуты появился какой-то важный чин в штатском. В ходе допроса Покровский и двое других – обладатели дипломатических паспортов, гарантирующих личную неприкосновенность, проинформировали о нападении и поблагодарили японскую полицию за оперативно оказанную помощь. На этом все было закончено. В пять утра 17 марта 1966 года все трое русских вернулись домой, чтобы немного поспать перед работой, а американские "бизнесмены" стали звонить из участка в свое посольство. Их, конечно, выручили, и они тут же вылетели в Вашингтон.

Но шумиха вокруг акции ЦРУ не затихала долгие месяцы. Возмущались все. В японских правительственных и парламентских кругах были крайне недовольны беспардонным хозяйничаньем американцев, как будто бы они действовали у себя дома, а не в суверенной стране. Пресса под заголовками "Советский дипломат проявил находчивость", "Покровский благодарит японскую полицию за помощь" печатала многочисленные статьи, интервью и, естественно, фотографии советского резидента. Недоволен был и советский посол Владимир Михайлович Виноградов. Не знаю, что выводило его из себя, – то ли зависть к поднявшейся волне популярности его собственного советника, то ли личная неприязнь, то ли что-то еще, но он жестко прореагировал на случившееся. Посол прекрасно сознавал, что свалить резидента непросто. И все-таки понадеялся на свои силы и связи с Анастасом Микояном в Москве. В центр ушла серия шифровок с предложением срочно убрать Покровского. Из человека, который совершил геройский поступок, отбился от похитителей, хотели сделать мальчика для битья. Пусть, мол, не путается тут под ногами!

В отпуске резидента вызвали на ковер в ЦК КПСС. Выслушав его объяснения, заведующий элитным выездным административным отделом Панюшкин, курирующий, кстати, работу КГБ, МИД и ряда других авторитетных организаций, целиком одобрил поведение Покровского. То же сделали и непосредственные начальники резидента – председатель КГБ Семичастный и руководитель советской внешней разведки генерал Сахаровский, признанный ас своей нелегкой профессии и к тому же человек, не боявшийся в обстановке всеобщей перестраховки брать всю ответственность на себя. Недаром после его смерти коллеги Сахаровского воздвигли на его могиле на Новодевичьем кладбище огромный памятник из гранита. Как будто хотели сказать: добрая память о тебе сохранится в наших сердцах вечно, так же как вечен этот камень гранит. В итоге резидента наградили орденом Боевого Красного Знамени. Со временем он заслужил еще две высоких трудовых и боевых правительственных награды.

Среди советских журналистов в Японии, как и среди американских в Москве, хватало штатных сотрудников спецслужб. Собкор "Известий", как и конкурирующей "Правды", принадлежал к числу "чистых". Чистых относительно. И ему приходилось выполнять отдельные весьма щекотливые поручения. В первые годы "независимости" России при Ельцине (независимости от кого?) в прессе велась оживленная дискуссия на глупую тему: помогало ли советское правительство зарубежным компартиям? Тот же Ельцин, "главный демократ" и сам же в прошлом кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, санкционировавший эту кампанию, прекрасно знал, что помогали и правительство, и ЦК КПСС, у которого для подобных целей имелся специальный секретный фонд. Помогали через посредников и подчас напрямую. Механика передачи средств не отличалась сложностью. Создавалась та или иная коммерческая фирма, скажем, японская фармацевтическая "Искра". Ей давали преимущественное право на поставку лекарств в СССР. Прибыль от торговли была значительной. Взамен руководство фирмы обязывалось передавать определенный процент дохода доверенному лицу в ЦК КПЯ. Тот же порядок существовал и при заключении крупных торговых сделок на закупку разных товаров. К непосредственной передаче средств из фонда ЦК КПСС в большинстве стран привлекались офицеры КГБ на уровне заместителя резидента. В особых случаях использовались сотрудники ЦК КПСС, работавшие под крышей дипломатов.

Василия Васильевича Ковыженко, советника посольства в Японии, я знал еще по работе в профсоюзах. Он заведовал Японским сектором в Международном отделе ЦК КПСС. При решении любых вопросов, связанных с Японией, полагалось предварительно обращаться к нему. Высокий, тощий, вечно угрюмый, он производил впечатление глубокого провинциала. Тем, кто его хорошо знал, Василий Васильевич представлялся в ином свете. За маской человека от сохи скрывались незаурядный ум, большая начитанность, хорошее знание японского и английского языков. В свое время он дослужился до чина полковника в армии, переводил не раз Сталина при встречах с руководителями японской компартии. Свойственны ему, как и всем, были и недостатки. Прежде всего "хохлацкое" упрямство, отсутствие должной гибкости при общении с партийным начальством. Не сумел поладить он, в частности, с самим Борисом Пономаревым, секретарем ЦК КПСС, в кармане которого находились ключи от всех компартий мира. Всесильный партократ решил убрать строптивого подчиненного с глаз долой. Так Василий Васильевич оказался на Японских островах. Середина шестидесятых была трудным для ЦК КПСС временем. Иван Иванович Коваленко, тоже полковник, доктор исторических наук, сменивший своего предшественника Ковыженко на посту в ЦК партии, написал в годы "перестройки" хорошую толстую монографию об истории коммунистической партии Японии. Для того времени это была честная книга. Но и он не мог в восьмидесятые открыть все тайны наших отношений с КПЯ в годы отставки Хрущева и воцарения Брежнева. А их было немало, в том числе решимость создать параллельную компартию, так как первая кренилась в сторону враждебного Пекина и обвиняла КПСС в ревизионистских грехах. Претворить такую идею в жизнь как раз и поручили Ковыженко, новому советнику по партии в посольстве. Ему предстояло организовать раскол партии, существовавшей десятилетия, признанной в международном масштабе, наконец, имевшей популярные печатные органы, свой большой электорат и депутатов в парламенте страны.

Поистине сизифов труд! Тем не менее, советник со Старой площади смело взялся за дело. Он сумел договориться с членом руководства ЦК КПЯ Иосио Сигой о выходе из партии и создании новой организации коммунистов, твердо придерживающейся просоветской линии. Сига представлял собой легендарную личность. Годы войны он провел в одиночке тюрьмы на северном острове Хоккайдо. Камера зимой не отапливалась, холод, голод. Выжить удалось чудом. В шестидесятых он не только пользовался признанным авторитетом среди рядовых членов партии, но и разными привилегиями партократов по советскому образцу. А тут предлагают порвать с партией, старыми товарищами по борьбе, отказаться от материальных благ во имя неизвестности. Он пошел на это, слишком сильно веря в ленинскую мудрость Москвы, в правильность ее истинно марксистской линии.

Для создания новой партии потребовались крупные денежные средства: надо приобрести или снять солидное здание для штаб-квартиры, начать выпуск собственной газеты, оплатить другие многочисленные расходы. Принимая во внимание особую щекотливость и сугубо тайный характер операции по передаче средств и деловых контактов с Сигой, Москва поручила ее проведение непосредственно советнику по партии. Справиться один с таким поручением он был не в состоянии, хотя бы потому, что не водил машину. Использование посольской машины с водителем привлекло бы неминуемое внимание контрразведки. Это сулило дополнительные сложности и реальную угрозу провала. По согласованию с Москвой Ковыженко решил привлечь корреспондента "Известий". За мной не велась слежка, японская контрразведка не любила впустую тратить деньги налогоплательщиков. Знали также, что мы дружили с советником семьями, и я часто заезжал в посольство, чтобы забрать его к себе в гости. Кроме того, по работе мне были известны все закоулки Токио.

Обычно я выезжал на место вечерней встречи утром. Предстояло тщательно ознакомиться с окружающими улицами, изучить все возможные пути подъезда и особенно быстрого выезда. К обеду я возвращался домой, писал и передавал материалы в газету. В девять вечера, когда через затемненные окна непросто рассмотреть, кто сидит в машине, мы с моим спутником трогались из посольства к месту встречи. Конечно, шла постоянная проверка, есть ли за нами хвост. Гарантировать на все сто его отсутствие не представлялось возможным – японской контрразведке было не занимать оперативного опыта и технических средств.

Так продолжалось сравнительно долго, пока у КПЯ не начались разногласия с Пекином. Тут в Москве задумались: может, стоит отказаться от линии на раскол КПЯ? Не исключено, что здоровые просоветски настроенные силы, которые были вынуждены молчать, постепенно опять возобладают в партии. Да и с Сигой ничего не получилось. Подавляющее большинство коммунистов не пошли за ним в новую политическую организацию. Финал московского эксперимента выглядел весьма печально. В лучших советских традициях интернационализма на Старой площади приняли решение: Сигу и группу его сторонников выбросить на свалку истории, материальную помощь прекратить, советника посольства по партии отозвать в Москву и трудоустроить в МИДе.

Последнюю точку в этой весьма некрасивой истории поставила делегация КПСС во главе с главным идеологом Михаилом Сусловым, прибывшая в январе 1968 года в Токио для переговоров с КПЯ. Делегации обеих партий согласились "предпринять взаимные усилия для урегулирования возникших проблем и нормализовать фактически прерванные с 1964 года отношения между двумя братскими партиями на основе принципов независимости, равноправия и взаимного невмешательства во внутренние дела друг друга".

Пять лет журналистской работы в Японии. Много это или мало, пять лет? Конечно, пять – не пятьдесят. И все же сколько воды утекло с тех пор, как я отстучал на машинке первую заметку в газету, спрятавшись в туалете токийской гостиницы! События "пятилетки" наслоились, спаялись в единое целое. В памяти сегодня разноперое импрессионистское полотно. В нем нелегко разглядеть детали в отличие от картины художника-реалиста. Воспоминания отрывочны, порой отличаются краткостью, словно мгновенно блеснувшая молния, иные способны занять в мемуарах несколько книжных страниц. Как забыть визит в Японию самого высокопоставленного советского гостя Анастаса Микояна, близкого соратника Сталина и друга Никиты Хрущева, который помог последнему подняться на кремлевский Олимп? В Осака, второй промышленной столице Японии, Микояну показали огромный завод концерна "Националь". Гостя заинтересовало и удивило многое – технический уровень производства, качество продукции и контроля за ним. Однако больше всего поразила дисциплина труда. Микоян пытался в цехах отвлечь внимание рабочих от производственного процесса, задавая через переводчика разные вопросы. Те молчали и продолжали работать, не отрывая взгляда от конвейера или станка. Развязывало языки только вмешательство начальника цеха, производственный процесс замирал на считанные секунды. Сын Микояна Сергей, мой хороший знакомый, рассказал потом, что на обратном пути отец сделал остановку в Хабаровске и посетил там один из лучших заводов. Он пробыл в цехах полдня, и все это время вслед за ним ходила чуть ли не половина коллектива предприятия. Позже ему доложили, что накануне его приезда завод практически не работал в течение нескольких дней. Все готовились к визиту высокого гостя.

В Токио по приглашению столичных властей прибыла делегация Моссовета во главе с его председателем Владимиром Промысловым. В один из "пустых" вечеров гости в полном составе посетили корпункт "Известий". Главный редактор газеты Аджубей напутствовал нас с женой перед отъездом в Японию в ресторане Арагви: "Двери вашего дома должны быть широко открыты для гостей из Москвы. Не надо скупиться на расходы, не в деньгах счастье. Главное, чтобы об известинцах шла добрая молва". Мы с Милой старались не забывать напутствие. Тем более мэр столицы! От него зависит многое, в том числе распределение в городе жилья. К нему наверняка обращается с просьбами даже Алексей Аджубей. Стол ломился от восточных и европейских яств. Опрокинув пару-другую стопок водки и захмелев, высокий гость потянулся за маслом. Неловкое движение – и чуть ли не полмасленки оказалось на дорогом паркетном полу. Все сделали вид, что ничего не заметили. Мы с женой ждали, что мэр извинится за неловкость, поднимет упавшее масло и положит на одну из тарелок. Не тут-то было. Он стал, вроде бы незаметно, втирать масло в пол ногой. На дорогом паркете осталось огромное пятно, и его не удалось вывести с помощью самых современных моющих средств.

Это из области культуры официальных заезжих гостей. А их представления о создании комфортных условий для развлечений в столице! Тот же Промыслов хвастал за ужином: какой огромный ресторан мы построили на Новом Арбате! Вы представляете – пять тысяч посадочных мест! Самый большой в Европе!

Я позволил себе заметить, что в Японии предпочитают строить и открывать очень маленькие ресторанчики. Мэр пренебрежительно отмахнулся:

– Они безнадежно отстали, им никогда не оборудовать кухню такой техникой, как у нас.

Тут уж я не сдержался.

– А уют, разве он измеряется техникой? Или, скажите откровенно, вы пойдете с женой и друзьями в новый ресторан на Арбате?

– Почему же, пойду!

Пришлось добить его новым вопросом.

– И вы смиритесь с тем, что на следующий день вся Москва будет знать, с кем вы были, сколько выпили, как себя вели?

Вместо ответа мэр предпочел пропустить очередную порцию водки.

Или вот случай из другой оперы. На улице был март 1966 года. Весенний денек клонился к концу. В мой кабинет зашла жена и сказала приказным тоном:

– Хватит сидеть, а то скоро тронешься со своей работой. Поедем со мной в магазины!

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7