1 | 2 | 3

ВВЕДЕНИЕ

Слово «радио» у современного молодого человека четко ассоциируется с обилием музыкально-разговорных программ в диапазонах УКВ-FM. Ведущие – на западный манер именуемые диск-жокеями – непринужденно общаются друг с другом и с радиослушателями, устраивают всевозможные конкурсы, приглашают звонить на радиостудию и дают в эфир телефонные голоса с музыкальными заявками, а то и просто с веселой болтовней. Старшее поколение, услышав такую радиопередачу, ворчит по поводу легкомыслия молодежной субкультуры. В нашей стране радиоречь по традиции всегда была образцом культуры, высокой нормой, эталоном грамотности. Сейчас, к сожалению, эта традиция во многом утрачена.

Молодые могли бы возразить: зато ваше радио было подцензурным. О том, чтобы звонить прямо в эфир, не могло быть и речи, редакторы боялись «крамолы». Да и заявку сразу выполнить при старой технике было невозможно: ни компьютеров, ни лазерных дисков не было на радио всего десять лет назад.

В конце 1999 года широко отмечалось 75-летие регулярного радиовещания в России, это был хороший повод осмыслить прошлое и настоящее нашего радио. Оно было аккомпанементом всей жизни. Страна просыпалась под бой часов кремлевской башни и звуки гимна в эфире, собиралась на работу под бодрые ритмы гимнастики и привычные команды ведущего: «На месте шагом марш! Раз-два-три-четыре... А теперь ноги на ширину плеч, руки на пояс! Начинаем наклоны влево, раз-два, вправо, три-четыре...»

И все это под фортепьяно.

Если спросить бывших советских школьников, какая радиопередача была у них самой нелюбимой, ответят: та, под которую приходилось вставать в зимнюю темень. Это были или гимнастика, или звонкоголосая «Пионерская зорька», где какие-то «ненастоящие дети», по идее – ученики-отличники, бойко рапортовали о своих успехах в учебе и сборе металлолома, о солидарности с угнетенными детьми несчастных капиталистических стран.

Кто-то вспомнит еще обязательную утреннюю декламацию лучших, проверенных дикторов – чтение передовой статьи газеты «Правда», в которой определялось и объявлялось, как надо жить советскому народу и кто сегодня мешает всеобщему счастью.

Были, конечно, и замечательные, любимые передачи, но это уже после возвращения из школы. Например, «Клуб знаменитых капитанов», «Театр у микрофона», радиопостановки рассказов и повестей. Прекрасные, добрые, высококультурные актерские голоса. Словно из иного мира, совсем не из того, где царили утренние дикторы и фальшивые пионеры. Кроме того, днем и вечером в эфире «правили бал» радиопублицисты и международные обозреватели. О чем рассказывали они народу? Вот впечатления писателя Леонида Лиходеева: «Радио гремело в гараже, немереное радио, не знавшее отдыха никогда. Оно учило слесарей воспитывать детей, бороться за мир, пеленать грудных младенцев, распознавать козни империалистов, понимать музыку, добывать уголь, ухаживать за больными, соблюдать этикет, не терять бдительности и красиво ухаживать за дамами».

Небольшие динамики (их называли «репродукторами» или «громкоговорителями») звучали в цехах и конторах, в каждой парикмахерской, а в большом селе на главной площади непременно висел серебристый десятиваттный рупор-«колокольчик», включенный с утра до вечера. На стройках, в парках культуры, на палубах речных трамвайчиков и в купе поездов дальнего следования – везде радио сопровождало советского человека. До широкого распространения магнитофонов и трехпрограммного вещания все радиосредства страны транслировали первую программу из Москвы; на час – полтора в нее могли вклиниваться местные – областные и городские – передачи.

Люди побогаче помимо громкоговорителя имели еще и радиоприемник – большой, как ящик из-под мандаринов, «Урал». Он был наиболее популярным предметом престижного потребления, на нем можно было также прослушивать пластинки. Обтекаемых форм радиоприемник «Балтика», элегантные «Нева» и «Восток»... Скромный жестяной «АРЗ» и пластмассовый «Москвич» не котировались – у них отсутствовал коротковолновый диапазон.

Радиоприемник в комнате стоял на почетном месте, в красном углу. Уютно светилась шкала, заманчиво мерцал зеленый «кошачий глаз» – индикатор настройки. Хорошие приемники, конечно, были дефицитны, а уж иметь «Ригу-10» с барабанной вертикальной шкалой и мощнейшим динамиком или тяжелую – свыше сорока килограммов – радиолу «Мир», сиявшую огоньками, как новогодняя елка, было пределом мечтаний.

И у «Мира», и у «Минска», и у «Балтики», не говоря о более дешевых приемниках, еще на заводе «обрезали» коротковолновые диапазоны, обычные для всего мира 16 и 19 м. Наш, советский, эфир начинался с 25 м, да и то приемники были слегка недорегулированы, чтобы люди не слушали «вражьи голоса». Специальные генераторы помех безустанно наполняли эфир, добросовестно заглушая передачи «Голоса Америки», Би-би-си, «Немецкой волны». В периоды разрядки международной напряженности и заигрывания с Западом эти станции вдруг начинали звучать четко – так, по Би-би-си народ слышал полный текст «секретного» доклада Н.С. Хрущева, который на XX съезде КПСС при закрытых дверях рассказал кое-что о преступлениях сталинского режима.

«Свободу» глушили всегда. Эта радиостанция «бывших» советских людей, «изменников Родины» считалась наиболее вредоносной, поскольку не сковывала себя государственной принадлежностью. Светлана Аллилуева и Абдурахман Авторханов, Андрей Амальрик и Александр Солженицын приходили к нам в дом по волнам «Свободы». По ночам чужеземный сигнал все же пробивался сквозь «глушилки», любознательной части населения удавалось что-то выловить из эфира даже без переделок радиоприемников и приставок к ним, компенсирующих «обрезание» диапазонов.

Вот в такой социально-исторической ситуации, еще до пришествия телевизоров, автору этого предисловия были выданы переносной магнитофон в виде железного сундука с двумя ручками и удостоверение собственного корреспондента облрадио по Куйбы-шевгидрострою.

Учебники пишутся, как известно, не от первого лица. Они содержат некий свод истин, имеющих нормативное значение. Книга, которую вы держите в руках, не исключение. Обращением же к личному опыту в предисловии мне хочется наглядно показать, как изменилось радио на протяжении одной не слишком длинной человеческой жизни в XX веке. Читателю предлагается спроецировать эти перемены на будущее – ведь радио не перестало развиваться. Кто знает, чем еще обернется оно, оставаясь верным своей, описанной в этом учебнике, основе?

Например, кто бы мог подумать, что в самом конце XX века возродится интерес к проводному вещанию, к кухонной радиорозетке, считавшейся пережитком тоталитарной пропаганды? В новогоднем номере «Литературной газеты» за январь 1999 года читаем: «Выяснилось, что проводное вещание – это жутко перспективно и современно, что по проводам можно гнать звук такого качества, какое не снилось ни одной FМ'овской станции. Перспективы, открывающиеся перед кабельным радио, сладки и заманчивы...» Спутниковое цифровое радио рекламируется как грядущая революция в вещании.

Зайдем в одну из лабораторий факультета журналистики МГУ, где есть хорошие принтеры и компьютеры с модемом. У многих студентов такая техника имеется сегодня и дома, для них виртуальное пространство так же привычно, как и коротковолновый эфир для предыдущих поколений. Казалось бы, что общего между тем и другим?

Набираем интернетовский адрес «Радио Свобода», ищем нужный текст. Допустим, вышли в эфир десять передач «По следам Джона Стейнбека», а вы не смогли прослушать их все. Теперь с помощью Интернета можете прочитать пропущенное, можете распечатать полный текст. Не это ли имел в виду мастер коммунистической пропаганды Владимир Ульянов-Ленин, мечтая о газете без бумаги и без расстояний? Разумеется, вождь мирового пролетариата мечтал лишь о такой радиогазете, которая будет подвластна его идеям. Пролетарии всех стран могли «соединяться» лишь под строгим надзором компартии. Свобода печати, согласно Ленину, выгодна только буржуазии. А в Интернете абонент получил свободу выбора источников информации. И пока вы читали этот абзац, его лазерный принтер уже отпечатал первые страницы радиоочерка «Свободы» о том, как верные ленинцы-сталинцы лихо дурачили знаменитого писателя, посетившего СССР в 1947 году.

Сегодняшний радиожурналист повторил маршрут Стейнбека и создал 10 радиоочерков по 50 минут каждый. «Свобода» повторяла их не раз. А на нашем отечественном радио за последние годы не стало очерков. Радиокоммерсанты считают этот жанр несовременным, устаревшим, невыгодным. Отчего же на «Свободе" он процветает? Почему мы опять обращаемся к зарубежным радиоголосам, чтобы получить то, чего не услышишь по отечественному радио? Правда, обращаемся теперь не таясь...

Вот как сплелись в нашей профессии прошлое, настоящее, надежды на будущее. Пусть никогда новые поколения не услышат мерзкий вой глушилок, пусть слушающий любое радио не боится доносчиков. Хорошо, что в Москве работает бюро «Радио Свобода», а в Париже через Интернет слушают «Эхо Москвы».

Но впервые свободу выбора информации дал нам все-таки коротковолновый радиоэфир.

Когда автор этих строк получил удостоверение радиокорреспондента и профессиональный магнитофон, сделанный из броне-листа на одном из военных заводов города Горького, было ему двадцать лет. Но опыт радиослушателя сложился уже основательный. В блокадном Ленинграде радиоточка – черный бумажный конус в железном ободке – была главным средством связи с окружающим миром. По радио объявлялись воздушные тревоги. Вещание начиналось песней «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...». Диктор Юрий Левитан раскатисто читал сводки «От Советского Информбюро», а затем и победные приказы Верховного Главнокомандующего. Навсегда вошли в душу песни военных лет – те самые «старые песни о главном». Ближе к концу войны из черной тарелки неслись еще и «песни британских и американских союзников»: «Мы летим, ковыляя во мгле...», «Зашел я в чудный кабачок...» Правда, через несколько лет Московское радио объяснило нам, что никакие они не союзники, а совсем наоборот – хищные империалисты.

В 1948 году опустился «железный занавес», угрожающе зазвучали песни о борьбе за мир. Но вернувшиеся с войны офицеры и солдаты ввезли в страну трофейную радиотехнику. У нас дома был 6-ламповый приемник «Филипс». Тут и открылся настоящий мир радио, и зазвучал в нашей комнате разноязыкий земной шар. Идеологический занавес не мог остановить радиоволн. Вместо «Пионерской зорьки» утром можно было послушать оркестр Глена Миллера и новости из Лондона. На каждом миллиметре шкалы настройки теснились голоса и мелодии, расширяя диапазон мировоззрения.

Воспоминания о послевоенном KB-радио можно встретить в мемуарах многих наших современников. Комиссионный магазин на Садовом кольце в Москве, куда дипломаты и разведчики сдавали избыток японской аппаратуры, появился значительно позднее. Транзисторные «Сони» и чемоданоподобные «Грундиг-сателлиты» советские люди покупали за огромные деньги именно ради полноценных КВ-диапазонов и нормальной чувствительности, избирательности, помогающих избавиться от «глушилок». Диапазон FM на территории СССР глухо молчал, а наш доморощенный отрезок УКВ зарубежные приемники не брали. УКВ дублировал те же первую программу и «Маяк». Запрещенными были Высоцкий и Галич, очень редко в строгую систему соцреализма удавалось вклиниться «недостаточно оптимистичным» Окуджаве, Визбору, Кукину. «А я еду, а я еду за туманом...» – грусть навевает. Ехать надо не за туманом, а по зову партии: «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я!»

Каким же образом в этой системе работали молодые журналисты?

Кроме удостоверения и 80-килограммового магнитофона была мне выдана в 1958 году книга «В помощь собственным корреспондентам». Последняя глава ее называлась «Опыт бестекстовой записи», но мой предшественник на журналистском посту сказал мне, что это читать не надо, что это выдумки лентяев, не желающих работать над текстами выступлений начальников и передовиков производства. Надо ли говорить, что чтение книги я начал именно с этой главы?

Тогда в разгаре была хрущевская «оттепель», входила в моду «задушевная пропаганда» – все о том же, но своими словами. В этом странном жанре мною были, вероятно, достигнуты некоторые успехи, поскольку Москва стала даже командировать меня в сопредельные области и республики. Почетную грамоту дали за получасовую передачу о том, как Удмуртия готовится к XXIII съезду КПСС. Были у меня в эфире и задушевный большой начальник, и разные звуковые эффекты. Путешествие на новом ИЖе – мотоцикле и на ИЖе – автомобиле, которого никто еще не видел (и так и не увидел), писк особо плоского транзисторного приемника («подарок съезду») и неторопливые, под звук часов-ходиков, воспоминания кавалерист-девицы, героини войны начала века Антонины Пальшиной, выдавшей себя когда-то за парня Антошку...

Как я присоседил ее к съезду КПСС? На свете нет двух вещей, которые нельзя было бы связать при помощи третьей. Сын Пальшиной трудился на космодроме Байконур. После моей передачи народную героиню переселили из барака в приличную квартиру.

Бывало, сидишь у приемника, вертишь ручку-настройку, а твой голос звучит на всех диапазонах («Для себя ничего нам не надо, лишь бы голос звучал в тишине, и на длинной звучал, и на средней, и на самой короткой волне...» – была такая песня у радиокорреспондентов). Послушаешь по главной программе страны свои репортажи, да и поворачиваешь ручку на любимую волну «Свободы».

В свое время академик Андрей Сахаров призывал брать все лучшее и от социализма, и от капитализма, способствуя сближению сторон. Но мечты о «социализме с человеческим лицом» показались властям опаснее, чем прямая антисоветчина, и были раздавлены танковыми гусеницами в Праге 1968 года. Тогда была закрыта и «задушевная пропаганда», личности в эфире более не требовались. Но «глоток свободы» наше поколение успело получить.

В освоении радиожурналистики, как и любой другой профессии, исключительно важны предшественники. Моими учителями в эфире были всем известные в те годы радиорепортеры Юрий Гальперин, Константин Ретинский, Юрий Летунов – слушал, и учился, и подражал им, и не скрываю этого. Высшее мастерство демонстрировали работники Куйбышевского радио – в годы войны Москва вещала из Куйбышева, традиции оставались. На наших «летучках» шли подробнейшие разборы передач, звучавших в эфире, споры по поводу уместности каждой фразы, эпитета, «зачина» и концовки.

В начале 70-х годов к нам в МГУ на кафедру телевидения и радиовещания попало кое-что из тех чемоданов секретной документации «Радио Свобода», что привезли в Москву внедренные в Мюнхен советские агенты. Я читал студентам меморандум руководства PC от 19 января 1971 года. Журналистам строго предписывалось следующее:

1 | 2 | 3