1 | 2 | 3

Петренко В.Ф.

доктор психологических наук,

член-корреспондент РАН

Психосемантика ментальности:

коммуникативный аспект.[1]

В широком смысле в задачу журналистики входит поддержка, изменение, трансформация внутренней картины мира субъекта, обеспечение человека некой позитивной информацией о мире или его оценкой. Тексту присуще «единство отражения и отношения» (С.Л. Рубинштейн), и всегда в той или иной пропорции читателю (зрителю, слушателю) передается и некоторое сообщение о мире и эмоционально-ценностная позиция автора (или социального института, который он представляет). Но общение автора и реципиента, пусть и опосредованное средствами массовой коммуникации, не является перекачкой информации по каналам коммуникации, как в моделях Ласуэлла и Шеннона[2]. Важно ведь не только передать информацию, но и то, как эта информация будет воспринята реципиентом. Можно вспомнить евангельскую притчу о зерне, попавшем на разную почву:

«Слушайте: вот, вышел сеятель сеять;

И когда сеял, случилось, что иное упало при дороге,

и налетели птицы и поклевали то;

Иное упало на каменистое место, где не много было земли,

и скоро взошло, потому что земля была не глубока;

Когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло;

Иное упало в терние, и терние выросло и заглушило семя,

и оно не дало плода;

И иное упало на добрую землю и дало плод, который взошел и вырос,

и принесло иное тридцать, иное шестьдесят и иное сто».

В семантической теории информации Ю. Шрейдера[3] делается попытка оценить ценность этой информации для самого респондента. Общение двух людей рассматривается в этой теории как взаимодействие двух индивидуальных тезаурусов (т.е. симультанных структур, фиксирующих набор значений каждого субъекта и системы отношений между этими значениями). При графическом представлении тезаурус выступает как связный граф, где по его узлам стоят некие базисные понятия, а ребра графа помечены типом отношения между этими понятиями[4]. Все наличное знание субъекта о мире, полагает Ю. Шрейдер, можно выразить индивидуальным тезаурусом и оценить информационную емкость вновь полученного субъектом текста через степень изменения этого исходного тезауруса.

Один и тот же текст, полагает он, например, учебник по математическому анализу, будет иметь нулевую ценность для школьника младших классов в силу отсутствия у него базовых математических понятий, необходимых для понимания этого текста; максимальную для студента и опять же нулевую для доктора наук в этой области, в силу банальности текста для последнего.

Текст существует как «текст в тексте», в перекличке с другими текстами, даже если последние явно не цитируются. Тексты в нашем сознании существуют скорее как гипертексты, включающие мириады ассоциативных связей, вязь перекрестных ссылок, «чувственную ткань сознания», сотканную сонмом образов и ароматом летучих настроений.

Понимание предусматривает в той или иной степени совпадение смысловых установок, культурного кода – базовых знаний о мире коммуникатора и реципиента («одни книжки читали в детстве»). Забавный пример составления базовых культурных основ, необходимых для понимания, приводит известный политолог, помощник первого президента СССР Г.К. Шахназаров[5]: «Однажды мы отправились в ресторан отметить завершение международной конференции. Все подвыпили, и один из русских, не знавший иностранных языков, завел оживленную беседу с итальянским коллегой. Заинтересовавшись, я прислушался. Они хлопали друг друга по плечу, закатывали глаза, поднимали большой палец и говорили: «Микеланджело – О! Пушкин – О! Травиата – О! Борис Годунов – О!».

При несовпадении культуральных тезаурусов возникают смысловые лакуны, когда понимание неполное и даже возможен когнитивный диссонанс[6].

Более того, картина мира реципиента может меняться совсем не в ту сторону, в какую хотел бы автор сообщения, и содержание текста, резко контрастирующее с системой ценностей реципиента, может вызывать у последнего не ассимилятивную установку по приятию этой информации, а позицию контрастной установки, заключающейся в том, что субъект усиливается в своем неприятии навязываемой ему жизненной позиции, модели мира или ценностных ориентиров. Помню из детства один китайский художественный фильм о создании коммун в деревне, где охваченные жаждой возмездия крестьяне забивали на смерть палками помещика. Фильм, по всей вероятности, был задуман сценаристом и режиссером как победная ода революции. Глазами современного зрителя, имеющего иные политические установки, смотрится как вакханалия средневековой нетерпимости и насилия.

Похожий пример рассогласования намерений коммуникатора и понимания реципиента на своих лекциях приводит А.П. Назаретян. В 60-е годы в Индии в рамках программы сокращения рождаемости местные пропагандисты выпустили ряд плакатов, где изображались оборванные родители с кучей чумазых и неприбранных детей и богатая преуспевающая пара с одним единственным ребенком. Люди останавливались около плаката и сочувствовали тем семьям, у которых «все есть, а Бог детей не дает».

Таким образом, эффективность коммуникативного воздействия подразумевает, по крайней мере, изменение вектора установок реципиента в желательном направлении, что предполагает необходимость реконструкции исходных представлений или социальных репрезентаций (термин С. Московичи) зрителя (читателя, слушателя) ДО– и ПОСЛЕ– акта коммуникации. Однако сами эти представления, даже при всей готовности их носителя к конструктивному сотрудничеству с исследователем, весьма трудно эксплицируемы. Дело в том, что, как отмечал еще Л.С. Выготский[7], являясь средством осознания, понятия (по крайней мере, житейские) могут не сознаваться самим субъектом. Простой опрос (основа социологических методов) оказывается мало эффективным. Тем более, это утверждение справедливо по отношению к таким неосознаваемым пластам картины мира субъекта, как установки, или категориальные рамки мировосприятия, базирующиеся на имплицитных, малорефлексивных знаниях о мире (того, что само собой разумеется, и в силу этого мало осознается). Приватная и общественная жизнь человека дает множество примеров использования малорефлексируемого знания. Каждый человек строит свои отношения с другими людьми, выступая «житейским психологом»; планируя свои бюджет, становится «житейским экономистом»; имея политические пристрастия, как-то упорядочивая свои представления о власти, государстве, партиях, выступает «житейским политологом». Этические ценности, представления о «добре» и «зле», «чести» и «долге» также имеют когнитивную представленность. Для обозначения этого донаучного знания, которым располагает каждый человек, Дж. Брунер и Р. Тагиури[8] ввели понятие «имплицитной» теории (модели) субъекта относительно той или иной содержательной области.

Методом и формой репрезентации этих представлений (или, что для нас синонимично, – фрагментов картины мира субъекта) выступает экспериментальная психосемантика[9]. Невозможность прямого доступа к этим знаниям, ограниченность интроспекции диктует необходимость косвенных методов анализа их проявления, методов «деятельностного опосредствования». Специфика психосемантического подхода заключается в том, что анализ категориальных структур сознания, реконструкция системы значений, опосредствующих осознание мира субъектом, исследуются в «режиме употребления», а не интроспективно. Субъект что-либо классифицирует, оценивает, шкалирует, выносит суждения о сходстве и различии объектов. Возможно использование и психофизических методик (своеобразных лай-детекторов) типа «освобождения от проактивного торможения» или «семантического радикала» Лурии, где генерализация условно-рефлекторной связи позволяет выделять семантические отношения анализируемых объектов. Эвристично применение и таких «экзотических» приемов установления семантических связей, как перенос постгипнотической инструкции на семантически родственные объекты. Т.е. субъект в режиме «употребления», а не интроспекции порождает множество частных суждений или частных связок (матрицу данных), в которой имплицитно присутствует некоторая внутренняя структура, отражающая имплицитную модель мира субъекта. Можно привести аналогию из лингвистики, где выделяют понятия «Language competence» и «Language performance» – «знание языка» и «владение языком». Например, маленький англичанин прекрасно говорит на своем родном языке (Language performance), но вряд ли осознает его грамматику и синтаксис. Мы с вами, осваивая английский, начинаем с правил грамматики (Language competence) и, даже преуспев в этом деле, вряд ли придвинемся к уровню владения языком маленького англичанина. Аналогично, респондент может легко порождать, в рамках заданной ему инструкции, множество частных суждений (например, Оля больше похожа на Машу, чем на Таню, а Таня больше похожа на Свету, чем на Катю), не осознавая ту имплицитную модель личности, на основе которой он и выносит эти суждения.

Последующее применение многомерной статистики (факторного, кластерного анализа, многомерного шкалирования, латентного и детерминационного анализа) позволяет выявить структуры, лежащие в основе полученной матрицы данных. Интерпретация выделенных структур осуществляется через поиск смыслового инварианта пунктов, входящих в фактор или кластер, а также через анализ содержания объектов, наиболее полярных по выделенным факторам. Для формулировки гипотезы о содержании факторов привлекаются компетентные эксперты (метод независимых судей), для облегчения интерпретации вводятся в исходный набор эталонные объекты и т.д.

При геометрическом представлении семантического пространства категории-факторы выступают координатными осями такого n-мерного семантического пространства, где мерность пространства определяется числом независимых, некоррелирующих факторов, а значения анализируемой содержательной области задаются как координатные точки (или векторы) внутри этого пространства.

Математически построение семантического пространства является переходом от базиса большой размерности (признаков, заданных шкалами, дескрипторами) к базису меньшей размерности (категориям-факторам). Семантически категории-факторы являются неким метаязыком описания значений, поэтому семантические пространства позволяют разложить значения на фиксированный алфавит категорий-факторов, т.е. проводить семантический анализ этих значений, выносить суждения об их сходстве и различии, вычислять семантические расстояния между значениями путем вычисления расстояния между соответствующими координатными точками внутри n-мерного пространства.

Психосемантика реализует принцип операциональной аналогии между параметрами семантического пространства и категориальной структурой сознания.

Так, размерность пространства (число независимых категорий-факторов) соответствует когнитивной сложности сознания субъекта в некоей содержательной области. Обучение, развитие личности ведет к увеличению размерности сознания, появлению новых содержательных факторов[10]. В частности, эффект коммуникативного воздействия, наряду с изменением личностного смысла субъекта по поводу объектов (и соответственно их координат в семантическом пространстве), в своем «сильном выражении» может вести и к появлению новых измерений в осознании субъектом мира и себя.

Когнитивная сложность отражает дифференцированность, развитость сознания. Тем не менее, сознание гетерогенно и субъект может иметь высокую когнитивную сложность в одной содержательной области и низкую в другой. Например, субъект или группа субъектов могут иметь высокую когнитивную сложность при дифференциации футбольных команд и низкую при различении политических партий, высокую сложность сознания в сфере межличностного восприятия и низкую, скажем, при определении стилей живописи.

Важным качественным показателем организации семантического пространства является само содержание выделенных факторов, которое может быть в рамках одной содержательной области различным для разных испытуемых. Семантическое пространство, построенное на базе оценок объектов конкретной содержательной области, оказывается производным от знания субъектом данной содержательной области, от его «имплицитной теории» данной области. Значения являются одновременно операторами классификации. И проявиться в психосемантическом эксперименте и отобразиться затем в виде факторов-координат семантического пространства могут только те основания классификации, которые присущи самому субъекту. Например, в семантическом пространстве дифференциации видов животных вряд ли проявится фактор «съедобности-несъедобности» для вегетарианца или фактор «политические убеждения» в дифференциации людей у маленького ребенка.

1 | 2 | 3

• Топливные карты газпром

  Карты АЗС Москвы, Московской области и по Всей России. Топливные карты

  card-oil.ru