1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27

– Любовь – это секс.

Я ошалела, не знала, что ему ответить и как ответить.

– А ты знаешь, что такое секс? – по-глупому спросила...

– Нет! – ответил он уверенно.

– Это тоже любовь, но она у взрослых, – сказала я и быстренько выключила свой магнитофон. И тут я, как в кино, в крупном плане, увидела кривую усмешку красавицы Насти.

в начало

КУДА ДЕЛИ ДИКТОРА

У нас на радио самое лучшее место и самые лучшие условия работы, в свое время, были у дикторов. Это была довольно дружная семейка, но тем не менее маленькие скандалы и ссоры здесь случались почти ежедневно. Кого-то не устраивал график работы в ночное время, кому-то не нравилось вести передачу с каким-то журналистом, кому-то приходилось заменять осипшего коллегу. А стоило дикторам пожаловаться на больное горло и, ради бога, иди, лечись себе в удовольствие. Мы, журналисты, больше всего завидовали тому, что рабочий день у дикторов четыре часа. Когда-то в филькины времена им такой график установили. А они еще были недовольны. Мы же, как лошади, вкалывали день и ночь. Да еще некоторые дикторы ухмылялись, если мы в каком-то слове не то ударение сделали. А вообще-то они считали наше племя бездарным, за исключением некоторых.

Я работала с разными дикторами и очень радовалась, когда мой репортаж объявлял король дикторов Слава Широких. Голос у него был просто от Бога. Нравился мне и Саша Алексеев – бывший манекенщик в Доме моделей, красивый высокий парень, которого дикторы за глаза называли придурком. А между тем он был очень добрый и мягкий человек, в склоки не лез, но зато любил выступать на всяких собраниях в защиту дикторского цеха.

И вдруг, откуда ни возьмись, появился у Славы Широких ученик. Косая сажень в плечах, высокого роста, красавец, что ни говори. Он всех удивил пиджаком розового цвета и голубыми джинсами. На этого пижона бегали смотреть все девушки на выданье и все говорили одно и то же – затмит Славу! Мне он тоже показался на первых порах очень даже симпатичным, но... наша разница в возрасте поставила меня на место. И я увидела, что у него несколько детское лицо, «надетое» на крупную мужскую фигуру.

И когда мы стали работать уже без цензуры, я готовила свою утреннюю трехчасовую информационно-музыкальную программу, мне дали в напарники этого избалованного красавца с детским лицом. В его задачу входило прочитать короткий выпуск «Последних известий» в начале и конце каждого часа. Сергей, видимо, меня побаивался, я уже была заметной фигурой на радио. Тем более что подбирала весь материал сама. Да и музыку тоже чаще всего ставила ту, что мне нравилась, а не музыкальному редактору.

Я сразу же оценила Сережин красивый голос, его неспешную манеру вести программу, в отличие от тех дикторов, которые начали подражать западным ведущим. Он был интеллигентен. Окончил серьезный институт, но не пожелал работать по специальности. В детстве с ним, наверно, говорили на хорошем русском языке, знал он немного и английский. Это было мне на руку. По крайней мере, я знала, что там распевают всякие английские поп-звезды.

Словом, отношения сложились дружеские. Но иногда Сергей вдруг мне грубо говорил:

– Ты что, очумела! Наелась сухарей, голос как деревянный!

Да, он был прав. Нельзя перед передачей есть сухарики, которые так аппетитны утром с кофе. Иной раз замечал:

– Что-то сладко ты поздоровалась со слушателями. И передразнивал меня: «Доброе утро, дорогие радиослушатели!»

– А ты их сегодня терпеть не можешь, не выспалась, злая – вот и фальшивишь.

– Заткнись! – сердилась я, но знала, он сказал правду, и приходилось перестраиваться.

К нам стали поступать письма, в которых хвалили наш тандем. Сергею они очень нравились. И если там было что-то лично ему – просил у меня это письмо – для мамы. Потом я в эфире довольно ловко сообщала, что Сергей видный жених. Это сквозило в том, что, мол, он сидит на сухомятке, некому приготовить ему хороший обед, что в театр пошел один, ставила в программу веселые песенки про холостяков. Вскоре он это заметил и стал мне подыгрывать. Я уже позволяла ему вклиниваться в программу как ведущему со мной на пару. Мы нередко легко пререкались, подшучивали друг над другом. Все это, конечно, делало мою «Петербургскую панораму» более интересной, удобной для утреннего часа. Нередко я начинала ее, примерно так:

– Милые женщины! Вы проснулись в плохом настроении, вышли на кухню непричесанными, в затрапезном халате, а ведь сегодня воскресенье. Так сделайте этот день маленьким праздником. Наденьте свежую блузочку, стол накройте белой скатертью, поставьте на него приборы, которые обычно предлагаете гостям... И так далее.

Сергей мне в тон продолжал:

– А вы, сильная половина человечества, выкиньте, наконец, свою рваную майку, старые любимые вами спортивные штаны, оденьтесь поприличнее, побрейтесь и скажите своей драгоценной супруге, что она сегодня хорошо выглядит.

Вот так мы и работали и без ложной скромности могли гордиться своей передачей. Нас заметили и на студии «Леннаучфильм», пригласили на озвучивание каких-то кинолент. Сергей был уже искушен в этом, я попала туда впервые. Нужно было озвучить что-то такое о текстильной промышленности. Эту область я хорошо знала, так как, в свое время, много встречалась с текстильщиками, делала о них репортажи, брала интервью у всяких начальников. И вот мне дали в руки текст передачи, которую нужно было озвучить на два голоса.

Сергей свободно читал свой текст, а я все время останавливалась и вносила свои поправки. Я смотрела на экран и видела, как разрисовывают ткани, и сразу же добавляла то, что знала. Сергей злился: «Зачем ты это усложняешь?» – «Чтобы было интереснее», – оправдывалась я. Фильм просто ужасный! На радио ехали злые, друг с другом – ни слова. Фильм этот на экран не вышел. Его создательница не согласилась с моими поправками, и, в конце концов, картину зарубили. И денег нам не заплатили. Но с Сергеем мы, конечно, помирились.

Время двигалось к закату нашей «Панорамы». 12 лет прошли, как летняя тучка. И вот настало время, когда и дикторы стали не нужны. Все в свои руки взяли люди пишущие. Хорошо ли, плохо – другой вопрос. На радио появились важные чиновники со своими важными мыслями. Они говорили на своем языке, обезображенном словами-сорняками: «значится», «так сказать», «инцендент», «консенсус» и так далее. А ударения? О, господи, да все они были троечниками в школе и вузе, наверно!

Пришел день, когда у входа в Дом радио появились новые милиционеры. Три четверти работников радио были уволены. И даже никто не удосужился сказать нам спасибо за долгий, нелегкий труд.

На заднем дворе нашего дома, на помойке я увидела партитуры наших передач. Были здесь, конечно и наши «Панорамы». Я долго стояла у этой помойки, хотела что-то взять, но раздумала, и просто заплакала. Куда же дели моего диктора? Могли бы спросить многие радиослушатели.

Однажды я встретила Сергея Шмыркова. Он был, как и прежде, такой же пижон. Мы обнялись, расцеловались, и он вытащил из кармана визитку и подал ее мне. А на ней значилось – помощник губернатора. Вот и вся история.

в начало

МАЛЬЧИК ИЗ ДЕРЕВНИ ЛЯЛЯ

Сегодня я его ненавидела, а завтра – любила. Мы все его ненавидели и любили. Собираясь на наши летучки, когда обсуждались итоги работы редакций за неделю, все с интересом и даже страхом ждали, что он еще брякнет. Он всегда заявлял о себе на этих сборищах, и мог сказать, не стесняясь, самое нелицеприятное любому из нас.

Так было и на этот раз. Весьма пожилому и уважаемому редактору из музыкальной редакции он вдруг сказал:

– А знаете, Чайковский никогда не произносил фразы, которую вы запихнули в свой материал.

– Это почему же? – взметнулся редактор, – да еще «запихнул»?

– Да потому, что в это время Чайковский жил в Клину, а совсем не в Петербурге и был он, кстати, очень вежлив, оценивая своих недоброжелателей.

– Я вам докажу!

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27