1 | 2 | 3 | 4 | 5

Г.В. ПЛЕХАНОВ[1]

(1856–1918)

Георгий Васильевич Плеханов – выдающийся деятель российского и международного социал-демократического движения, первый пропагандист марксизма в России. Родился в семье потомственного дворянина в Воронежской губернии. В 1873 г. закончил Воронежскую военную гимназию, через год поступил в Петербургский горный институт. С 1875 г. – народник, один из руководителей организации "Земля и воля". В 1880 г. эмигрировал за границу, порвал с народниками и в 1883 г. в Женеве создал первую русскую марксистскую организацию – группу "Освобождение труда", которая в сентябре 1883 г. приступила к изданию "Библиотеки современного социализма". За пять лет было опубликовано 15 работ К. Маркса и Ф. Энгельса, переведенных на русский язык, а также произведения самого Г.В. Плеханова.

Позже Г.В. Плеханов принимает предложение петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса" о совместном с группой "Освобождение труда" выпуске сборников для рабочего читателя. В 1896 г. вышел первый номер сборника "Работник", одним из редакторов которого был Г.В. Плеханов. В 1899 г. он использовал возможность пропаганды марксизма на страницах ежемесячного журнала "легальных марксистов" "Начало".

В августе 1900 г. встретился в Женеве с В.И. Лениным и участвовал в переговорах с ним об издании общерусской политической газеты "Искра" и марксистского теоретического журнала "Заря". Являлся одним из редакторов и публицистов "Искры" и "Зари", участвовал в выработке проекта партийной программы, в подготовке II съезда РСДРП.

После того как Ленин в октябре 1903 г. вышел из редакции "Искры", Плеханов практически руководил ее работой до мая 1905 г. С марта 1905 г. в Женеве он стал издавать "Дневник социал-демократа", где комментировались события, происходившие в России, в РСДРП (выходил с большими перебоями до апреля 1912 г.).

В годы первой российской революции Г.В. Плеханов принимал участие в легальных изданиях – "Невской газете", "Русской жизни", в журнале "Современная жизнь", при его ближайшем участии выходил в Петербурге с октября 1906 по 1918 г. ежемесячный литературный, научный и политический журнал "Современный мир". В феврале 1908 г. в Женеве вышел заграничный орган меньшевиков-ликвидаторов "Голос социал-демократа", где Плеханов был одним из редакторов. В середине мая 1909 г. он формально вышел из редакции.

По приглашению редакции ЦО РСДРП – "Социал-демократ" Плеханов стал ее постоянным сотрудником, выступил также против "ликвидаторства" в большевистской "Правде" с серией статей "Под градом пуль" (апрель – май 1913 г.), сотрудничал в органе группы меньшевиков-партийцев и большевиков-примиренцев – листке "За партию" (выходил до 1914 г.) и выходившем в Петербурге до 1915 г. ежемесячном литературном, политическом и научном журнале "Современная жизнь". В мае 1914 г. он стал во главе редакции легальной газеты "Единство", издававшейся в Петербурге группой меньшевиков-партийцев и большевиков-примиренцев. В июне газета была закрыта. Во время первой мировой войны Плеханов – оборонец, стоял на патриотических позициях, руководил группой "Единство".

После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию. Вскоре стал во главе газеты "Единство". Выступал за поддержку Временного правительства и продолжение войны с Германией. К Октябрьской революции отнесся отрицательно, считая ее преждевременной.

12 июня 1918 г. Г.В. Плеханов умер в санатории в Питкеярви (Финляндия).

СТАТЬИ Г.В. ПЛЕХАНОВА

Открытое письмо к петроградским рабочим

Буки Аз – Ба

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО К ПЕТРОГРАДСКИМ РАБОЧИМ[2]

Товарищи!

Не подлежит сомнению, что многие из вас рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство А.Ф. Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета Рабочих и Солдатских депутатов.

Скажу вам прямо: меня эти события огорчают. Не потому огорчают, чтобы я не хотел торжества рабочего класса, а, наоборот, потому, что призываю его всеми силами своей души.

В течение последних месяцев некоторые агитаторы и публицисты изображали меня чуть ли не контрреволюционером. Во всяком случае, они охотно распространялись на тему, что я готов перейти или уже перешел на сторону буржуазии. Но эти агитаторы и публицисты – по крайней мере, те между ними, которые не страдали неизлечимым простодушием, – конечно, сами не верили тому, что распространялось ими на мой счет. Да и нельзя этому верить.

Кому известна была история моей политической деятельности, тот знает, что уже с начала восьмидесятых годов прошлого столетия, – со времени основания группы "Освобождение труда" – в ее основе лежала одна политическая мысль: об историческом призвании пролетариата вообще и русского пролетариата в частности.

"Революционное движение в России восторжествует как движение рабочего класса или совсем не восторжествует", – сказал я в речи о русском положении, произнесенной мною на Парижском Международном Социалистическом Съезде 1889 г. – этом первом съезде 2-го Интернационала.

Эти мои слова недоверчиво встречены были огромным большинством участников съезда. Россия представлялась им такой безнадежно отсталой страною, что они должны были принять и действительно приняли за несбыточную утопию мое мнение о великом историческом призвании русского пролетариата в области нашей внутренней политики. Только мой друг Жюль Гэд[3], зять Маркса Шарль Лонгэ[4] да еще старый деятель германской социал-демократии Вильгельм Либкнехт[5] иначе отнеслись к мысли, мною высказанной. Они нашли, что мысль эта проливает новый свет на дальнейший ход русского общественного развития и соответствующего ему освободительного движения.

Что же касается нашей революционной интеллигенции того времени, то в ее среде моя парижская речь вызвала значительное неудовольствие. Вера в промышленный пролетариат считалась тогда у нас вредной ересью. Интеллигенция насквозь пропитана была старозаветными народническими понятиями, согласно которым промышленный рабочий не мог претендовать ни на какую самостоятельную историческую роль. В лучшем случае он способен был, по убеждению тогдашних народников, поддержать революционное движение крестьянства. И это убеждение так сильно укоренилось в интеллигенции, что всякое отклонение от него считалось почти изменой революционному делу.

В первой половине девяностых годов "легальные" народники печатно называли нас, "нелегальных" проповедников идеи рабочего сословия (как выразился бы Лассаль[6]), кабатчиками, а один из них выразил ту отрадную уверенность, что ни один уважающий себя журнал не позволит себе напечатать на своих страницах изложение наших взглядов.

В продолжении целой четверти века мы стойко выносили самые ожесточенные нападки и преследования. Мы обладали той "благородной упрямкой", на которую с гордостью указывал некогда Ломоносов как на одно из отличительных свойств своего характера. И вот теперь, когда жизнь как нельзя более убедительно показала, что мы были правы; теперь, когда русский рабочий класс в самом деле стал великой движущей силой общественного развития, мы отвернемся от него и перейдем на сторону буржуазии? Да ведь это ни с чем не сообразно; этому может поверить лишь тот, кто не имеет ни малейшего понятия о психологии!

Повторяю, этому не верят сами наши обвинители. И, конечно, сознательные элементы русского рабочего класса отвергнут это обвинение как недостойную клевету на тех, которых сами обличители не смогут не признать первоучителями русской социал-демократии.

Итак, не потому огорчают меня события последних дней, что я не хотел торжества рабочего класса в России, а именно потому, что я призываю его всеми силами души.

В течение последних месяцев нам, русским социал-демократам, очень часто приходилось вспоминать замечание Энгельса о том, что для рабочего класса не может быть большего исторического несчастья, как захват политической власти в такое время, когда он к этому еще не готов. Теперь, после недавних событий в Петрограде, сознательные элементы нашего пролетариата обязаны отнестись к этому замечанию более внимательно, чем когда бы то ни было.

Они обязаны спросить себя: готов ли наш рабочий класс к тому, чтобы теперь же провозгласить свою диктатуру?

Всякий, кто хоть отчасти понимает, какие экономические условия предполагаются диктатурой пролетариата, не колеблясь, ответит на этот вопрос решительным отрицанием.

Нет, наш рабочий класс еще далеко не может, с пользой для себя и для страны, взять в свои руки всю полноту политической власти. Навязать ему такую власть – значит толкать его на путь величайшего исторического несчастья, которое было бы в то же время величайшим несчастьем и для всей России.

В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство. Этого не станет оспаривать ни один серьезный социалист.

Правда, рабочий класс может рассчитывать на поддержку со стороны крестьян, из которых до сих пор состоит наибольшая часть населения России. Но крестьянству нужна земля, в замене капиталистического строя социалистическим оно не нуждается. Больше того: хозяйственная деятельность крестьян, в руки которых перейдет помещичья земля, будет направлена не в сторону социализма, а в сторону капитализма. В этом опять-таки никто не может сомневаться из тех, которые хорошо усвоили себе нынешнюю социалистическую теорию. Стало быть, крестьяне – совсем ненадежный союзник рабочего в деле устройства социалистического способа производства. А если рабочий не может рассчитывать в этом деле на крестьянина, то на кого же он может рассчитывать? Только на самого себя. Но ведь он, как сказано, в меньшинстве, тогда как для основания социалистического строя необходимо большинство. Отсюда неизбежно следует, что если бы захватив политическую власть, наш пролетариат захотел совершить "социальную революцию", то сама экономика нашей страны осудила бы его на жесточайшее поражение.

1 | 2 | 3 | 4 | 5