1 | 2 | 3

Поэзия была представлена одой, гимном, исторической песней, патриотической басней. Вначале художественные произведения в особый отдел не выделялись, но с 1814 г. появился постоянный литературный отдел. В него входили не только художественные произведения, но и критико-библиографические материалы. В 1815 г. здесь впервые в русской периодической печати было опубликовано ежегодное обозрение литературы, жанр, прочно вошедший в русскую журналистику. Греч-редактор ввел в практику иллюстрации, подчиненные общей цели журнала, среди них преобладали политические карикатуры. Позже журнал превратился из общественно-политического в научно-литературный, явно реакционный по своему характеру.

Современники свидетельствуют, что Греч «не выпускал из рук пера, переводил, сочинял, держал корректуру, бегал в цензуру, в газетную экспедицию, в типографию, бранил заочно Наполеона и его маршалов, отпускал на счет их острые слова и месяца через два имел уже что называется верный кусок хлеба»[10].

Состав издателей в первой половине XIX в. был крайне пестрым. Многие авторы издавали свои произведения сами, а потом сдавали их на комиссию в книжные лавки. Если доход был гарантирован, издания предпринимали владельцы типографий. Иногда, учитывая спрос, книгу издавали книгопродавцы. Издания на государственные средства предпринимала Академия наук, научные общества сами издавали свои труды.

Издатель книги, не относившейся к литературе художественной, был по старой традиции часто и редактором ее. Об этом свидетельствует, например, письмо одного из владельцев придворной типографии Кряжева автору книги «Указатель российских законов» Максимовичу, датированное январем 1805 г.: «Вы же сами знаете, что я кроме обязанности моей печатать получаемый от вас оригинал вам деятельно помогал и в приведении его в порядок, публикации все в газетах, письма по губерниям писал и переписывал я; после того всегда большую переписку вел с иногородними подписчиками; за пересылку писем, за публикации в газетах платили мы; корректуру, кроме корректора и вас, я тоже читал: с половину 3-й и всю 4-ю части я один корректора исправлял...»[11]. Выпуск «Указателя» стоил владельцам типографии больших издержек и трудов. Они вынуждены были просить займа у казны, но так и не закончили издания. Вышли лишь три части, четвертая выпущена не была.

Издание авторами своих сочинений было очень распространено, но уже в 30-х годах такие книги часто невыгодно отличались по своему качеству от книг, выпущенных издателями-профессионалами.

В 1835 г. «Московский наблюдатель» писал об авторском издании «Миргорода» Н. Гоголя: «Мы желали бы также, чтоб повествователь не был сам и издателем своих повестей и поручил бы другим заботиться об опрятности своих изданий. Иногда, читая его страницы, думаешь, что держишь корректуру и как-то невольно хочется ее выправить. А эта опрятность есть необходимая обязанность перед публикой: нельзя же нечесанным и в нечищенном фраке приехать в общество! К тому же иные смотрят только на задний двор в сочинении. Надо же таких беречься. Это не расчет, вредный самому же автору»[12]. Также с большим количеством опечаток была выпущена первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Гоголь исправил их в особом приложении, начатом ироническим предисловием: «Не прогневайтесь, господа, что в книжке этой больше ошибок, чем на голове моей седых волос. Что делать? Не доводилось никогда еще возиться с печатною грамотою»[13].

Редакторские обязанности при издании книг – произведений художественной литературы – были поделены между автором или переводчиком и корректором. Сводились они практически к соблюдению точности оригинала. Издатель был лицом, ответственным за книгу, но в самом процессе подготовки ее не участвовал.

Белинский в «Литературных мечтаниях», перечислив четыре периода нашей словесности: ломоносовский, карамзинский, пушкинский и прозаически-народный, пятым периодом называет смирдинский и считает началом его выход первой части альманаха «Новоселье», т.е. 1832 г.: «А.Ф. Смирдин является главою и распорядителем сего периода. Все от него и все к нему; он одобряет и ободряет юные и дряхлые таланты очаровательным звоном ходячей монеты; он дает направление и указывает путь этим гениям и полугениям, не дает им лениться, словом, производит в нашей литературе жизнь и деятельность»[14]. Наступил так называемый коммерческий период в развитии русской литературы.

Рис. 33. Титульный лист первой книги альманаха «Новоселье». Пушкин на обеде у Смирдина. Рис. А.П. Брюллова

В 1833 г. князь П.А. Вяземский пишет А.И. Тургеневу: «Смирдин дал ему (Погорельскому) девять тысяч руб. за «Монастырку» в двух маленьких частях. Конечно, это не парижская, не лондонская плата, но по нашей малочисленной и исключительно русской публике должно дивиться развитию книжной промышленности у нас. Давно ли Карамзин продавал все сочинения свои тысяч за десять с небольшим, Батюшков все свои – за две тысячи. А теперь Смирдин за второе издание их предлагает семь или восемь тысяч рублей. Стало, Русь начинает книжки читать, и грамота у нас на что-нибудь да годится. Можно головою прокормить брюхо: слава Те, Господи»[15].

Благодаря нововведениям Смирдина была, по сути дела, создана профессия писателя, укрепилось его положение в обществе. «Промышленный» размах книгоиздательского дела сказался на всех его процессах, изменения были разительны. По широте издательских предприятий современники сравнивали Смирдина с Новиковым. Он издавал сочинения Державина, Батюшкова, Жуковского, Карамзина, Крылова и других русских писателей так, как в типографском отношении их прежде никто и никогда не издавал, увеличил тиражи, снизил цены. Смирдину удалось осуществить в книжном деле то, в чем давно назрела необходимость. Но, будучи бесспорно незаурядным, талантливым человеком, он все же не мог редактировать своих изданий. Он был только издателем и никак не редактором. Было известно, что «писал он довольно неправильно, с большими орфографическими ошибками; во внутреннее содержание книг, предлагаемых ему для издания, никогда не входил, довольствуясь объяснениями авторов»[16]. Смирдин уже четко представлял необходимость иметь редакторов в его широком задуманном издательском предприятии. Выбор этих редакторов не всегда был удачным. И не только малая образованность Смирдина была тому причиной. «Окончи он все высшие учебные заведения, ему все равно было бы не пройти мимо Сенковских и Булгариных, которые не только «царили» в начале его издательской деятельности, но и были в силе раздавить каждого неугодного им издателя... Немного удалось бы напечатать Смирдину, сделайся он сразу открытым врагом Булгариных и Сенковских»[17]. С этим выводом Н.П. Смирнова-Сокольского, автора книги о Смирдине, трудно не согласиться.

Смирдин-издатель начал с романа Ф. Булгарина «Иван Иванович Выжигин». Это было в 1823 г. Роман благодаря своему острому сюжету, который разработан на материале русского быта, имел большой успех. Весь тираж – около четырех тысяч экземпляров – раскупили в три недели. Булгарину первому Смирдин выплатил большой литературный гонорар – две тысячи рублей ассигнациями.

Репутация у Булгарина была плохая. Дважды за свою жизнь он совершил государственную измену. Будучи в русской армии, перешел на сторону Наполеона, сражался против русских в корпусе маршала Удино, а в 1814 г. вернулся в русское подданство. Известны были и другие его неблаговидные поступки. Булгарин не скрывал своих связей с III отделением. В 1909 г. М.К. Лемке опубликовал исследование «Николаевские жандармы и литература 1826–1852 гг.» – архив III отделения. Огромное количество доносов, поступивших туда за этот период, написано Булгариным.

Булгарин, Греч, который был тогда уже далек от прогрессивных настроений, создавших добрую славу «Сыну Отечества» времен войны 1812–1814 гг., а с 1834 г. и О. Сенковский – редактор «Библиотеки для чтения», журнала, издававшегося Смирдиным, составили так называемый «журнальный триумвират» и сыграли роковую роль в судьбе Смирдина и его издательского предприятия.

Сохранился документ, датированный 1832 г., который проливает свет на отношения между издателями и редакторами в то время, и в частности, на отношения Смирдина, с одной стороны, Греча и Булгарина – с другой[18]. Это проект условий совместного издания «Северной пчелы» и «Сына Отечества» с «Северным архивом». Смирдин назван материально ответственным лицом и собственником этих изданий. Он их издатель и полный хозяин. Греч и Булгарин – непременные редакторы. Булгарин должен доставлять определенное число статей. Греч, не обязанный писать статьи оригинальные, выбирает и назначает статьи для перевода, исправляет слог, держит корректуру и наблюдает за исправным и безостановочным ходом журналов. На нем лежит ответственность перед правительством, он «заведует» отношениями с цензурой, с III отделением канцелярии его императорского величества и с министерствами иностранных дел и императорского двора. В других изданиях редакторы не имеют права участвовать.

Сотрудники редакции подразделялись на «непременных», которыми были Очкин и Юханцов, и «временных». Первые получали помесячное содержание и состояли в полном ведении и распоряжении Греча. Временные – привлекались только с согласия Смирдина, но в условиях оговорено, что в числе их должен находиться Александр Марлинский, сотрудничеством которого как автора литературных обозрений и популярного романиста редакторы очень дорожили. От временных сотрудников статьи поступали в редакцию через Смирдина. Однако в делах редакции Смирдин имел голос только «совещательный», он не мог браковать статей, подписанных редакторами.

Вмешательство журнального триумвирата в издательские дела Смирдина вызывало резкий протест русских литераторов. Дмитриев в своих записках «Мелочи из запаса моей памяти» пишет: «Худшее издание сочинений Богдановича – это, бессомненно, смирдинское 1848 года, который перепортил текст во всех наших авторах. У Ломоносова, Карамзина, Капниста, Лермонтова, словом у всех, где не достает стихов, где они переломаны, где переставлены с места на место, даже у Карамзина один стих из 37 куплета попал вперед, в 12. Там вышло 7 стихов, а тут 9. Такие издания – стыд наших типографий»[19].

Белинский, высоко оценивая замысел Смирдина сделать доступной широкому читателю «Историю государства Российского» Карамзина, которая в его издании стоила всего 30 рублей ассигнациями, вместо прежних полутораста, одобряя ее полиграфическое оформление – 12 небольших книг в 12-ю долю листа, напечатанных не слишком мелким и очень четким шрифтом, – строго осудил образованных, просвещенных ученых и даровитых писателей, принимавших участие в редактировании «Истории», которые дали Смирдину «благой и мудрый совет – частию посократить, частию повыбросить примечания!.. Зачем это было сделано? Затем, чтоб книжка была тоньше, издание обошлось дешевле и его можно было бы пустить в продажу дешевле»[20]. Этими «образованными, просвещенными учеными и даровитыми писателями» были Булгарин, Греч и Сенковский.

Последние годы книгоиздательства Смирдина совпали с эпохой усиления самодержавного гнета.

Политический и культурный кризис России замедлил процесс формирования читательской группы, в расчете на которую Смирдин предпринимал большинство своих изданий, многотиражных и дешевых. Его попытка совместить задачи просветительские, демократические по своей сути капиталистическими принципами в книжном деле была осуждена на неудачу, а лжедрузья Смирдина – Булгарин, Греч и Сенковский ускорили его разорение.

Одной из попыток Смирдина, понимавшего, вероятно, трудность своего положения, примирить непримиримых противников – журнальный триумвират и противостоящие ему силы русской литературы было издание сборников «Новоселье». Выходом первого сборника было ознаменовано новоселье смирдинской книжной лавки, которая переехала на Невский проспект в новое помещение. В сборнике участвовали Пушкин, Гоголь, Жуковский, Вяземский, Крылов, Булгарин, граф Хвостов, Греч, Сенковский, Шишков. Центральное место занимал фельетон Сенковского «Большой выход у Сатаны». Чтобы дать представление о манере Сенковского-литератора, процитируем описание главного героя, «который был грязным, отвратительным, с всклокоченными волосами, с одним выдолбленным глазом, с одним сломанным рогом, с когтями, как у гиены, с зубами без губ, как у трупа, и с большим пластырем, прилепленным сзади, пониже хвоста»[21]. Фельетон содержал нападки на писателей, а черт служил символом всех вообще политических реформ.

В 1833 г. вышла вторая книга «Новоселья». Эти сборники подготовили почву для выхода журнала «Библиотека для чтения». Когда в 1834 г. было объявлено об его издании, охотников подписаться на журнал было такое множество, что для водворения порядка в толпе потребовалось вмешательство полиции. Тираж был неслыханным, он достиг вскоре семи тысяч экземпляров. Успехом своим журнал был прежде всего обязан редактору – О.И. Сенковскому.

О Сенковском существует два крайне противоречивых мнения. Распространенным и общепринятым является полное и безоговорочное отрицание его деятельности. Сенковского называют беспринципным человеком, плутом, чуть ли не жуликом, недобросовестным дельцом, считают, что он не представлял интереса как литератор, его редакторство до сих пор синоним недобросовестной редакторской работы. Близость Сенковского к Гречу и Булгарину дает основания подозревать его в связях с III отделением.

Пример другой оценки деятельности Сенковского-редактора – книга писателя В. Каверина «Барон Брамбеус. История Осипа Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения»[22]. Уже в предисловии Каверин пишет о Сенковском как об ученом, одном из основателей русского востоковедения, классике популяризации, который широко, талантливо, умело ввел в обиход русской интеллигенции научные вопросы в основном из области экспериментального естествознания, как о создателе жанра научно-философской повести. Каверин ставит вопрос, соизмеримы ли имена Булгарина, Греча и Сенковского, и разрушает журнальный триумвират, выводя оттуда Сенковского. Каверин приводит положительные высказывания о Сенковском Чернышевского, Писарева, Горького, подробно анализирует огромное количество архивных источников. Фельетонную манеру Сенковского, которой тот явно злоупотреблял, он толкует как «разрушительный дух иронии», расшатывающий и разрушающий в умах идеи монархии. Всеобщее отрицание и дурного и хорошего вместе с ним объявляет «игрой», борьбой с цензурой, защитой материализма и европеизма, а ожесточенные литературные бои объясняет тем, что Сенковский не был допущен в литературные салоны писателей-аристократов.

Можно ли присоединиться к этим выводам Каверина? Ответ на такой вопрос далеко не прост и требует серьезного исследования.

Действительно, Сенковский был незаурядным редактором. «Библиотека для чтения» – первый русский толстый журнал, открывший собой ряд изданий, без которых теперь невозможно представить развитие русской общественной мысли XIX в. Уже название «Журнал словесности, художеств, промышленности, наук, новостей и мод» – свидетельствует об его энциклопедическом характере. «Это был не просто журнал, – пишет Каверин, – это было открытие читателя». Провинциальный читатель был завоеван первым же номером. Расчет на «большинство» оказался правильным. Здесь был «товар» на все профессии и на все вкусы. Композиция каждого журнального номера подчеркивала эту особенность содержания. Одним из важнейших отделов был отдел «промышленность и сельское хозяйство», в нем сотрудничали многие ученые. Но литературный отдел, в котором сначала было объявлено много имен, под конец превратился в трибуну самого Сенковского. Здесь он печатал собственные произведения или переделанные им до неузнаваемости произведения других авторов. Став на третий год существования журнала единоличным его редактором, Сенковский объявил об этом читателям. Редакторские принципы сформулированы им самим довольно откровенно: «Есть писатели, которые пишут прекрасно в одной только «Библиотеке для чтения». Когда они печатают в «Библиотеке для чтения», слог их жив, плавен, разнообразен, обороты их исполнены ловкости и вкуса, содержание мило и порой остроумно; но пусть только напечатают они в другом месте то же самое или что-нибудь новое, все эти качества вдруг улетают из-под пера. Ежели это не количество, так уже верно особенное качество бумаги, на которой печатается «Библиотека для чтения»... У «Библиотеки для чтения» есть такой ящик – что уж таиться в этом! – есть такой ящик с пречудным механизмом внутри работы одного чародея, в который только стоит положить подобный рассказ, чтобы, повернув несколько раз рукоятку, рассказ этот перемололся весь, выгладился, выправился и вышел из ящика довольно приятным и блестящим, по крайней мере, четким. Многие, многие им пользуются!.. В «Библиотеке для чтения» редакция значит редакция в полном смысле этого слова, то есть сообщение доставленному труду принятых в журнале форм, обделки слога и предмета, если они требуют обделки...»[23].

К «Отцу Горио» Бальзака Сенковский смело приделывает счастливое окончание, делая Растиньяка миллионером, так как знает, что провинция любит счастливые окончания в романах и повестях. Кардинально был переделан им роман Э. Сю «Парижские тайны». Об этом Сенковский сам пишет с гордостью цензору Никитенко: «Я сам принялся за дело. Переделано на славу. Все устранено. Окончание романа такое нравственное, что, право, совестно. Не станут верить. Скажут: Жан Поль Рихтер, а не Сю. Все сцены предосудительные и даже только сомнительные просто уничтожены. Перипетия совсем другая... Сам я в удивленье от своей изобретательности. Сто лет читая, не найдете ни одного слова для красных чернил»[24].

О том, как «правит» Сенковский, пишет М.П. Погодину Гоголь: «Сенковский уполномочил сам себя властью решить, вязать: марает, переделывает, отрезывает концы и пришивает другие к поступающим пьесам»[25].

Сенковский вызывал возмущение многих литераторов. Не мог согласиться с его редакторской манерой Н. Полевой, сам редактор и издатель: «Редактор наложил право нестерпимого цензорства на все мои статьи, переделывая в них язык по своей методе, переправляя их, прибавляя к ним, убавляя из них, и многое являлось в таком извращенном виде, что, читая «Библиотеку для чтения», иногда вовсе я не мог отличать, что такое хотел я сказать в той или иной статье...»[26].

Вмешательства Сенковского в текст производят впечатление настоящего литературного разбоя. Эти вмешательства слишком бесцеремонны, чтобы предположить, что они случайны. Редакторские принципы Сенковского соответствовали системе его теоретических воззрений, и в частности, той «теории разговорного языка», под знаком которой проходила критика им текста. Стремясь во что бы то ни стало сделать журнал занимательным, привлечь к нему как можно больше читателей, Сенковский решал проблему занимательности единолично, вступая в противоречие с индивидуальной манерой авторов, отнюдь не расположенных к излюбленному им фельетонному стилю. Различий в критериях журналистики и литературы Сенковский не признавал.

Разнообразие отделов «Библиотеки для чтения» не препятствовало вытеснению с его страниц беллетристики журнальной прозой. Отсюда излюбленные приемы Сенковского – автора и редактора, этим объясняются его понимание журнального языка, выпады против архаических прилагательных, предлогов, союзов, местоимений сей и оный. Не ставя перед собой высоких задач, Сенковский стремился к одному – легкости и занимательности изложения. Журнал его не был делом ни общественной группы, ни литературной школы. Отсюда противоречия как во внутриредакционных отношениях «Библиотеки для чтения», так и в отношениях ее редактора с другими литераторами.

Объявив читателям о своей единоличной ответственности за журнал, Сенковский и в действительности весь журнал делал один. Если Карамзин работал один потому, что равных ему литераторов не было, Сенковский противопоставил себя большой группе писателей, многие из которых были намного талантливее его, принадлежали к более прогрессивному лагерю и представляли интересы определенных общественных групп. «Ему недоставало такого убеждения, которое было бы делом его жизни, картой, на которой все поставлено, страстью, болью», – писал о Сенковском Герцен[27].

Сенковский сыграл печальную роль не только в делах Смирдина. На его совести крушение еще одной издательской фирмы – фирмы Плюшара. Владелец ее Адольф Плюшар задумал издание русского энциклопедического словаря. Выпущенные при Екатерине II толковники и другие справочники уже не могли удовлетворить читателей, знакомых с французскими и немецкими справочными изданиями. Дело обещало быть прибыльным. Главным редактором Плюшар пригласил Греча. Издание было начато удачно, но в дело вмешался Сенковский, поссорил Греча с Плюшаром и занял кресло редактора. Сенковскому совершенно не подходила роль руководителя серьезного издания. Его литературная манера, стремление к парадоксам привели к тому, что определение грамматики в «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара включило в себя утверждение: «Грамматика есть искусство писать таким образом, как никто не говорит, и говорить так, чтобы все смеялись над вами»[28]. Издание было рассчитано на 24 тома, но под руководством Сенковского 17-й том был закончен только на букве «д». При таких темпах издание грозило затянуться лет на сорок и составить около 85 томов. Подписка на него прекратилась, кончились и доходы Плюшара, и, когда подошли очередные сроки платежей по векселям, Плюшар был объявлен несостоятельным.

Огромные убытки принесло сотрудничество с Сенковским и для Глазуновых[29], хотя эти издатели и славились своей осторожностью. Сенковский убедил Глазунова взять его редактором «Военной библиотеки», которая имела характер периодического издания. Она выходила отдельными томами и велась хотя скромно, но регулярно. Вторым редактором Сенковский пригласил профессора военной академии барона Медема и поставил дело на широкую ногу. Издание стало выходить в расчете на узкий круг читателей. В результате, просуществовав три года, оно прекратилось, принеся издателю убыток в 20 тысяч рублей ассигнациями.

Авантюризм, размах, не соответствовавший реальным возможностям, стремление к обогащению, хотя богатым Сенковский так и не стал, и, главное, отсутствие общественных идеалов, противопоставление практицизма науке, политики – литературе привели к тому, что само имя барона Брамбеуса звучит для нас как нарицательное, а его часто ценные по своей сути нововведения вызывали у современников протест и не были должным образом оценены.

1 | 2 | 3