1 | 2

Думаю, что эта взволнованная зарисовка великого дня, увиденного современником на телеэкране, должна войти как в хронику исторических событий, так и в историю телевидения. Это ценнейшее документальное свидетельство эпохи. Но для нас в данном случае оно еще интересно как отражение формирующихся взглядов Саппака на специфику ТВ и общих, характерных для поры «живого эфира» телевизионных представлении и предпочтений. В торжественном, официальном ритуале встречи на Красной площади первого в мире космонавта взволнованному свидетелю Истории, замершему у телеэкрана, равно важны и масштабы события («весь мир – аудитория...») и застенчивая улыбка Юрия Гагарина. Это показательно.

Репортажное начало («эффект присутствия» и сиюминутность), живое общение человека на телеэкране со зрителем, камерность (доверительность, домашность) – вот творческое кредо тон ранней телевизионной эпохи. Телевидение в контексте продолжающейся «оттепели» стало для Саппака открытием неприкрашенной правды, искомой и давно чаемой подлинности, безобманной человечности. У телевидения была выгодная позиция и в процессе обновления искусства. Оно не обросло еще ракушками казенщины, фальши и лжи. Эстетической новизной и оперативностью отклика на злобу дня оно противостояло кинематографу периода «малокартинья». Телевидение выполняло функцию как бы «новой волны», омывающей экран, сгоняющей унылые штампы недавнего прошлого своим безупречным документализмом, своей сверхдостоверностью – «абсолютным слухом» на правду, по Саппаку.

В его сердечном пристрастии к этим свойствам и в убеждении, что именно они выражают природу ТВ, заключалась еще одна важная сторона дела: Саппак был среди тех, кто способствовал развитию телевизионного документализма, понятого как самобытная и многообещающая форма искусства. В саппаковских размышлениях заложено зерно той эстетики, которая впоследствии даст такие яркие всходы в фильмах И. Беляева, С. Зеликина, М. Голдовской, Д. Лунькова и других телевизионных документалистов. Речь идет именно об искусстве запечатления жизни, о непосредственном истоке телевизионной выразительности, которую Саппак определил с помощью простого наблюдения и, как всегда у него, через личное, «пережитое». «Если я наугад включил телевизор, – рассказывает он, – увидел, что идет кинофильм или театральный спектакль, я могу тотчас же, что называется, бестрепетной рукой погасить экран. Но стоит увидеть, казалось бы, столь знакомых нам дикторов, читающих новости, футбольное поле с суетящимися игроками, урок английского языка, ребят в белых рубашках и пионерских галстуках, звонкими голосами докладывающих написанные к случаю стихи, – и рука невольно задерживается на выключателе: тут уж можно смотреть с любого момента и не особенно вникая в суть дела – ну просто понаблюдать за движением жизни...».

Кто для него главный противник, враг номер один? Что особенно отвращает его на голубом экране? Официозность. Подделка. Чтение по бумажке. Бессмысленное повторение затверженных слов. Для конкретных примеров «малой лжи» автор книги «Телевидение и мы» не жалеет места.

И с трепетом восторга, самыми лучшими своими словами описывает он, например, того, кого называет «великим артистом телевидения». Главку о Ван Клиберне так или иначе упоминали все рецензенты книги, все, кто писал о Владимире Саппаке. Действительно, перед нами – образец критического портрета, сочетающего точно запечатленное мгновение жизни на телеэкране с эмоциональным откликом человека у экрана.

Из множества зарисовок, фиксаций, портретов и силуэтов складывается живое целое, и все это вместе позволяет ныне восстановить «утраченное время» эфира, когда никто не хранил (да и как было хранить?) его, не думал о способах хранения. Но как ни изменился с тех пор телевизионный экран, ставший цветным, изощренным, постигший глубину кадра, вобравший в себя многие качества кино, – «основные свойства телевидения», названные Саппаком, остаются теми же и сегодня (о том, чего Саппак не сумел предвидеть, – чуть ниже). Описания и размышления, так вольно перемежающиеся на страницах книги, при всей их привязанности к давним уже телевизионным «трудам и дням», заключают в себе, оказывается, заряд длительного действия.

Здесь мы сталкиваемся с еще одной удивительной особенностью скромной по своему замыслу, написанной без всякой претензии на «обобщение», а уж тем более – на «свод истин», книги Саппака: она явилась неким конспектом, который волей-неволей, может быть, и не специально, стали разрабатывать в дальнейшем телевизионные критики и теоретики.

У социологов литературы и журналистики есть один важный критерий популярности того или иного автора: количество упоминаний и цитат из него. В советской телевизионной литературе Вл. Саппак занимает, вероятно, первое место по данному критерию. Трудно найти хотя бы одну серьезную работу о ТВ. которая бы не коснулась тех или иных проблем, поднятых в книге-первооткрывательнице.

Поучителен с этой точки зрения изданный в 1985 году сборник статей «В зеркале критики», где впервые прослеживается становление и эволюция телевизионных взглядов на протяжении нескольких десятилетий. К каким бы проблемам ни обращались его авторы, будь то художественные возможности ТВ, взаимоотношения документа и образа, судьба концепции «прямого эфира», взаимодействие киноэстетики и телетеории и т.д., они то и дело отталкиваются от Саппака.

А его литературный стиль? Его крылатые образы, термины, сравнения? Его «рентген характера» на телеэкране, его «кресты антенн», которыми телевидение метит покоренные территории! Его «дистанция доверия», «эмоциональный подсказ» и другие метафоры? Ведь они слетели со страниц книги, и пошли гулять по научным трудам и критическим статьям, по кандидатским и докторским диссертациям! Речь идет, разумеется, не о плагиате, а о неосознаваемой подчас магии первоисточника. Яркость саппаковского пера, легкость и блеск критической манеры, пожалуй, так и остались непревзойденными в вашей телелитературе.

И все же, как ни эксплуатировали разнообразными способами многие из нас первоисточник, возврат к оригиналу доставляет самую большую радость и специалисту и всякому читателю, любящему не только телевидение, но и искусство вообще.

Обычно при переизданиях давних трудов говорят о том, что в них не устарело, что имеет живую ценность до сего дня. Когда мы обращаемся к книге «Телевидение и мы», дело обстоит по-другому. Мы отыскиваем как раз то, что устарело. Основной корпус текста – идей, проблем, доказательств – жив.

Что делать? – ошибаются все, в том числе и прозорливый Владимир Саппак. Скажем, иные из тех, кому давал он безусловный патент на «абсолютный слух» к правде, увы, давно утратили на экране непосредственность и доверительность, которые так восхищали критика. Но это, конечно, не столь существенно, хотя и обидно.

Важнее другое: например, Саппаку не удалось предвидеть такое фундаментальное свойство телевидения, как многосерийность. А ведь это частное выражение кардинального для ТВ принципа программности. Но стоит ли сетовать на критика? Вопрос еще подлежит обсуждению. Мы сегодня можем пожалеть, что первооткрыватель телевизионных эстетических далей не разглядел преимуществ большой временной протяженности для экранных произведений «высшего качества» (термин Саппака). Но не следует забывать и того, что произведения эти далеко не всегда радуют зрителя. Многие ля сериалы могут быть сочтены подлинными творениями искусства? А ведь Саппак вел отсчет именно от художественности. Потому, наверное, он и не мог вообразить, что бесконечные унылые ленты, где, скажем, закуривание сигареты или проход по коридору воссоздаются с бессмысленной обстоятельностью (пародия на «жизненность»), или те самые хитросплетения искусственных сюжетов, над которыми он потешался в своих театральных рецензиях, займут драгоценное эфирное время, будучи удлиненными втрое, в семь, в двенадцать раз по сравнению со спектаклем, с кинофильмом!

В том-то и дело, что к телевидению его первый и верный рыцарь относился с тем пиететом и верой, каковые, к сожалению, не всегда оправдывались в неведомом Саппаку будущем.

Транслированный миг, спроецированное на домашний экран движение жизни – символ веры Саппака, символ веры «живого эфира». Саппак был противником телефиксации. И это естественно для той норы. Но я нисколько не сомневаюсь, что он, с широтой своих взглядов, умом и объективностью, в последующий период развития телевизионной техники не стал бы отрицать видеозапись как таковую. Уж кто-кто, а Владимир Саппак отлично понял бы, что все дело в том, как она используется – для повышения эстетического качества передач или для унылой «правки» жизни.

Впрочем, так ли уж недальновиден был этот поэт прямого эфира? Сегодняшняя практика ТВ дает все больше оснований думать, что время «живого» вещания – не только в прошлом, но и в будущем.

Новорожденное, еще не вполне узаконенное близ Парнаса, мерцающее на домашнем экране зрелище Владимир Саппак доверчиво и смело связал с далеким и памятным «Броненосцем «Потемкин», со спектаклями МХАТа той поры, когда у театра стояли ночные очереди, а на сцене играли Качалов и Москвин. Связал самой своей личностью, своим даром критика. Он ввел нарождающееся искусство телевидения в исторический культурный контекст, в непрерываемость высокой художественной традиции.

В свое время Ю. Трифонов, а недавно в фильме «Соло трубы» кинодокументалисты А. Иванкин и Л. Рошаль воскресили образ и судьбу Левы Федотова, двадцатилетнего юноши, погибшего в боях 1943 года, наделенного многими талантами, удивительным умом и, главное, душой, распахнутой навстречу всему прекрасному в жизни и искусстве. Владимир Саппак принадлежал к тому же поколению и к тому же типу – человеческому, творческому. Может быть, он знал Леву Федотова – пути-дороги московских школьников сплетались, пересекались. Юрий Трифонов, в своем романе назвавший Леву (он там Антон Овчинников) «Леонардо да Винчи» с Кадашевской набережной, был однокурсником Саппака по Литературному институту. Все очень близко!

«Белобилетник» Володя Саппак во время войны вместе с родителями оставался в прифронтовой Москве, взяв на себя функцию связного для своих товарищей, ушедших на фронт. На его адрес приходили треугольники полевой почты. На его адрес пришло и извещение о гибели в бою Володиного одноклассника и друга, талантливого Всеволода Багрицкого. Долг перед невозвратившимися, святая память, постоянное ощущение жизни как подарка, который следует оправдать, – все это было духовным климатом послевоенных лет для тех людей из поколения Севы Багрицкого, Левы Федотова, Володи Саппака, кому довелось участвовать в дальнейшем движении страны. В атмосферу времени обновления органично вписалась деятельность критика Владимира Саппака и книга «Телевидение и мы», оставшаяся единственной и такой счастливой его книгой.

Н. Зоркая

к содержанию

[1] Телевидение вчера, сегодня, завтра. Вып. 4. М., 1984, с. 100.

1 | 2