1 | 2 | 3 | 4

– Солженицын дал деньги на эти цели? – говорил на Лубянке генерал Абрамов. – Это беспардонная ложь. Надо знать его так хорошо, как знаем мы. Он и жене-то в Москве выдавал по рублю на день и все время твердил: "Надо не много зарабатывать, а мало тратить". А возьмите Швейцарию. Он попытался там уклониться от уплаты налогов. В дело вынужден был вмешаться суд. И еще одна деталь. При случае ее можно также использовать – автор "ГУЛАГА" был в заключении "стукачом" наших органов.

Не берусь судить, насколько подобная информация соответствовала действительности. Скорее всего, КГБ утрировала и даже изобретала многие обвинения в адрес выдающихся ученого и писателя. Но нельзя и отрицать того факта, что у КГБ были длинные руки и богатые возможности по сбору самой закрытой, сугубо личной информации об интересующих эту организацию людях.

КГБ имел широкую сеть осведомителей, в том числе свою агентуру в движении диссидентов. В моем архиве сохранились некоторые документы и копии писем, перехваченных КГБ в 80-е годы. Приведу лишь выдержки из некоторых, в частности из письма сотрудницы Фонда помощи политзаключенным в Москве Н.И. Столяровой, отправленное ей 24.07.84 жене Солженицына через сотрудника посольства Франции в СССР С. Шмелевского.

"Долго не могла передать письмо Пете (псевдоним Лисовской Н.П., активной участницы фонда). Если бы я передала сразу, могла бы быть беда – у нее с неделю назад были гости (сотрудники КГБ). Вот так мы живем. Ввиду разъездов я лично прошу, вернее советую, дождаться конца сентября для отсылки таблеток (деньги для московского отделения фонда). Очень, очень плохо с заменой Марка (Б. Михайлова – бывшего распорядителя фонда), вот уж действительно прошло золотое время. Заменивший, который, кажется, вам писал, много об этом говорит, считает, что это его призвание, вероятно искренен, но болтлив, и кажется, что даже христианнейший Петя его остерегается в этом плане. Так что буквально никого нет, кроме трех старух. Пардон. Так вышло, что с одной из них мы разговорились, и выяснилось, что она давно при деле. И вот эта Маша считает, и мнение ее ценно, что таблетками пользуются не очень нуждающиеся, что существует порочный обычай столько-то таблеток на ребенка, столько-то на взрослого, тогда как во избежание недоразумений лучше единожды с заболевшим (осужденным) иметь дело, чтобы не было регулярных отсылок и т.д. Что самое страшное – это бывшая при Марке система фармацевтической отчетности (фармацевт распорядитель фонда) с квитанциями. Они, эти квитанции, пагубнее всего для жителей глуши. Есть опыт. Сказала то, что я давно подсказываю: квитанции должны попадать к любому помощнику фармацевта, который, все проверив, должен уничтожить бумажки, и ему необходимо верить, вернее, он должен быть достоин доверия"

Таких писем советских диссидентов, адресованных Н. Солженицыной, много. Не буду утомлять читателя выдержками из всех. Процитирую в заключение лишь несколько строк из письма Столяровой Иву Амману – бывшему атташе по культуре посольства Франции в Москве.

"Дорогой друг, только что видела Сашу Б. (А. Богословский, был осужден по ст. 190 УК РСФСР, ч. 1.). Если еще помните, здесь был некий тайный кюре, у которого была паства. После 10 месяцев заключения он раскололся и назвал всю паству, вас и Жаклин. Все это к тому, что вы на заметке, чтобы вы остерегались от провокационных встреч и разговоров. Вы в основном фигурируете как поставщик литературы (антисоветского содержания)".

Органы КГБ весьма умело держали под контролем всю переписку Столяровой и других активных деятелей диссидентского движения. Вместе с тем они располагали самой достоверной информацией об их деятельности, каналах связи, знали фамилии всех иностранных дипломатов-курьеров и даже студентов, изучающих в Москве русский язык и выполняющих роль "связных" с посольствами зарубежных стран.

На каждого сколько-нибудь заметного диссидента составлялись самые подробные оперативные справки-ориентировки. Несколько копий таких справок есть и в моем архиве, в том числе на Столярову, Лисовскую и некоторых других. Не стану распыляться, раскрою скобки вокруг уже известной нам Столяровой. Что было известно КГБ о ней? Самые сжатые сведения не уместить и на десяти страницах.

"Родилась в 1912 году в семье эсеров, принимавших активное участие в террористических актах против членов царского правительства и вынужденных эмигрировать в 1910 году. Отец вернулся в Россию в 1917 году, мать с двумя детьми осталась в Париже. Наташа Столярова окончила Сорбонну, поддерживала тесные связи с Керенским, Милюковым, Б. Савинковым. С сыном Савинкова Леоном находилась долгое время в интимных отношениях, встречалась с Буниным, Мережковским, Бердяевым. В 1934 году приехала в СССР как репатриантка. В 1937 была арестована, освобождена в 1946-м. В 1956 году, вернувшись в Москву, стала работать секретарем у Ильи Эренбурга. Хранила на его квартире рукопись книги Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ". На второй день после смерти Эренбурга передала ее Солженицыну, с которым познакомилась еще в 1962 году на квартире писателя В. Шаламова. Пользовалась полным доверием Александра Исаевича, участвовала в сборе материалов для его книг. После высылки писателя и создания фонда его имени стала одним из распорядителей поступавших из-за рубежа денежных средств, вещей, антисоветской литературы. Обладает большим опытом конспиративной работы, умело организует и проводит конспиративные встречи, при общении с единомышленниками использует такие средства, как самостирающиеся доски, тайнопись, разного рода условности.

Органами КГБ получены неопровержимые данные, что к ее нелегальному каналу связи с Западом имели самое прямое отношение на разных этапах дипломатические сотрудники Франции: С. Татищев, Клод Круай, Ив Амман, Ж. Филиппенко, Ф. де Сюрмен. Они регулярно встречались со Столяровой в ее квартире в Даевом переулке возле Сретенки, приезжая туда на городском транспорте либо приходя пешком".

Возникает вопрос: почему, зная обо всем, органы не пресекали подобную деятельность Столяровой и французских дипломатов? Его как раз и задал я сотрудникам Пятого управления КГБ. Ответили весьма логично: хотели и дальше через Столярову прослеживать все связи с диссидентами за рубежом и в СССР. Ну а задержание сотрудников посольства могло бы помешать развитию хороших отношений с Францией. В общем, овчинка не стоила выделки.

Часто спрашиваю себя, особенно в период оттепели наших отношений с Западом, когда бывшие враги официально причислены к подвижникам: имело ли право КГБ на такого рода деятельность? Мне кажется, имело. В то время шла самая беспощадная холодная война. И западные специальные службы, конечно же, не сидели сложа руки. Они вели активную борьбу против существующего в СССР строя. Ведь мы хотели "похоронить" капитализм. Было бы смешно, если бы КГБ не принимал соответствующие контрмеры.

В моем архиве сохранились материалы о подрывных акциях ЦРУ и о контрмерах КГБ. Эти материалы подготовлены к печати на основе личных встреч с арестованными агентами западных спецслужб, угонщиками самолетов, сектантами, чьи молельные дома и подпольные типографии, где печаталась антисоветская литература, мне не раз доводилось посещать вместе с работниками органов советской контрразведки. И на всех этих материалах проставлен синий штамп: "По вопросам, касающимся деятельности Комитета государственной безопасности, возражений не имеется. Материал рекомендуем согласовать". И дальше подписи руководителя пресс-службы КГБ генерала Ивана Федоровича Барского или лиц, замещающих его.

С кем же надо было согласовывать эти материалы? Порой с соответствующим отделом ЦК КПСС, чаще с МИДом и всегда с руководством тех служб КГБ, откуда исходили факты. Кто они, члены этого руководства? На моем столе старая записная книжка: красная дерматиновая обложка и на ней наклейка с крупной цветной надписью – "Иисус Христос любит тебя". Наклейку с надписью мне подарили отнюдь не в церкви, а в КГБ. Сотрудники контрразведки не были чужды духа коллекционирования, собирали все – от наклеек до брошюр о скором конце света, изданных в типографиях, оборудованных в специальных подземных бункерах. Но не этой наклейкой может похвастаться старая записная книжка. Целые страницы в ней до сих пор хранят номера "вертушек" тех, кто руководил на практике борьбой против НТС, ОУН, солженицынского фонда и религиозных подпольных сект.

Валерий Федорович Лебедев, впоследствии генерал и руководитель "Альфы". С ним довелось в одном купе ехать в Киев на устроенную КГБ пресс-конференцию нашего агента в зарубежной организации украинских националистов. Молодой, интеллигентный человек. Полковник Александр Владимирович Баранов – согнутый, худой, нервный, вечно курит. Такая у него работа – руководить борьбой против диссидентов. Нелегкое это дело. Надо думать о многом: когда, против кого и какое время выбрать для нанесения нового удара, какое наказание определить – тюрьма, психушка, высылка. И при этом сделать так, чтобы избежать шквальной волны протестов из-за рубежа. Полковник Валентин Иванович Тимошевский. От него так и веет уравновешенностью. Умный, проницательный взгляд словно говорит: "А ну-ка перестань здесь изворачиваться. Я же вижу тебя насквозь". Он умеет внушить собеседнику симпатию, с ним приятно общаться. Недаром Валентин Иванович курирует всю агентуру КГБ в православной церкви и других религиозных конфессиях страны. Ничего не скажешь, Юрий Владимирович Андропов поставил на важные участки ведомства толковых и по-своему талантливых людей.

Старые записные книжки, блокноты с впечатлениями о судебных процессах, которые жалко выбросить, – память о былых нелегких страницах жизни, хотя они сегодня вряд ли кому-нибудь нужны. В начале XXI века совсем не модно вспоминать о былой, пусть вынужденной, сопричастности к идеологической борьбе времен холодной войны. Не только они хранятся в моем журналистском архиве. В нем много ценных для меня фотосвидетельств о прожитых годах. Вот совсем молодой сижу в кремлевском кресле Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Никиты Сергеевича Хрущева. Слева он с руководителями Союза обществ дружбы, справа члены делегации японской соцпартии. Конечно, я не сам занял кресло руководителя великой державы. Хрущев, по-видимому, хотел продемонстрировать японцам и свою демократичность, и уважение к сложной, ответственной работе переводчика. Момент, не повторившийся больше в жизни. В кресле руководителя другой великой страны, Индии, – Джавахарлала Неру довелось сидеть раз в жизни только моей жене в доме Индиры Ганди. А вот уже снимки из индийского и таиландского периодов жизни: с Индирой Ганди и нашим послом Юлием Михайловичем Воронцовым, представлявшем позднее Россию в Соединенных Штатах. С министром иностранных дел Эдуардом Амвросимовичем Шеварнадзе в его самолете на Бангкокском аэродроме. Впоследствии Горбачев удостоил его высшей похвалы за роль в перестройке.

Сохранились в моих фотоальбомах фотографии встреч с Авереллом Гарриманом, другими политическими деятелями США. Но больше всего мне нравится портрет улыбающегося человека в строгом черном костюме. Быть может, потому, что под снимком написанные им строки: "Наилучшие пожелания Борису Чехонину. Уолтер Стессел, посол США. 20 марта 1974 года". Вместе с коллегой из журнала "Новое время" нам поручили первыми взять у него интервью сразу же после прибытия в СССР. Советскому руководству хотелось знать не столько о прошлом американского дипломата. Его прошлое было известно. Он когда-то работал в Москве. Гораздо интереснее было понять, с какими инструкциями и личным настроением он приехал к нам в ранге посла.

На первом этаже посольства у поста охраны нас ждал пресс-секретарь, хорошо знакомый нам человек. Мы не раз встречались с ним на разных приемах и пресс-конференциях. Как всегда, он был любезен – воплощение гостеприимства. Короткий подъем в лифте – и мы у цели, в небольшой приемной посла. Симпатичная женщина средних лет, секретарь, на минуту исчезает за дверью кабинета и тут же, мило улыбаясь, приглашает: "Проходите, пожалуйста, господин посол ждет вас". И вдруг любезность и радушие разбиваются вдребезги о холод и подозрительность морского пехотинца, что застыл у посольского кабинета: "Что у вас в карманах? Откройте свой дипломат. Что это у вас, магнитофон? – И обращаясь к пресс-секретарю: Должен ли я его разобрать?"

Признаюсь, меня это покоробило. Безопасность безопасностью, но к чему такое отношение к журналистам? Неужели непонятно, что у них нет поручения убивать американского посла. СССР не Ливия и не Ирак. В кабинете посла неприятный осадок тут же испарился. Уолтер Стессел проявлял искреннее гостеприимство.

в начало

Десять дней при коммунизме

Фотографии прошлого. Они отражают участие во многих важных событиях того времени: Конституционной сессии Верховного Совета СССР, совместном заседании ЦК КПСС, Верховного Совета СССР и Верховного Совета РСФСР, посвященном 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Об этих и других событиях мной были сделаны документальные киноленты. Они демонстрировались во всех кинотеатрах страны. Фильм "Леонид Ильич Брежнев творец Советской конституции" был подарен лично советскому вождю. Говорили, что он любил вечерами на даче просматривать его. Если бы он знал, сколько часов мы со звукооператором провели за монтажным столиком в студии, ликвидируя причмокивания в речи престарелого генсека. И все-таки лучше всего память сохранила фрагменты участия в 25-м Съезде КПСС. Десять напряженных дней работы в Кремле с 24 февраля 1976 года. Вот лишь краткий перечень того, что было сделано кремлевской бригадой ТАСС. На 76 стран на шести основных языках мира передано 330 материалов общим объемом в 2 тысячи машинописных страниц – 100 газетных полос. Обо всем, что происходило на съезде, иностранные корреспонденты и читатели в основном узнавали из наших сообщений.

Правда, не обо всем, что приходилось видеть и слышать на съезде, мы сообщали за рубеж. Взять хотя бы историю с выступлением президента Академии наук СССР Александрова. Пожилой и простодушный на вид академик оказался сообразительнее и хитрее многих делегатов, искушенных в партийных и аппаратных интригах. Для всех выступающих существовала жесткая норма регламент не более 10 минут и текст своего выступления передавать кремлевской бригаде ТАСС задолго до появления на трибуне. Естественно, на общем фоне других высокопоставленных ораторов никаких исключений для академика-президента никто и не думал предусматривать. И вот наступает минута, когда председательствующий объявляет: "Слово предоставляется президенту Академии наук СССР академику Александрову!" На трибуне появляется громоздкая фигура абсолютно лысого человека и, отвернувшись от зала и микрофона, в сторону сидящего рядом Брежнева, он начинает говорить.

– Дорогой Леонид Ильич, от имени Академии наук позвольте преподнести вам этот подарок – ожерелье из бриллиантов, изготовленных учеными подмосковного города Зеленограда.

В президиуме замешательство – это не было предусмотрено программой. Но чья-то услужливая рука уже передает генсеку бархатную коробку. Тот открывает ее и на минуту замирает, пораженный ярким блеском камней.

– Ну, это не мне, скорее моей жене, – находится он.

Подарок принят, понравился. Академик, что называется, угодил, попал в десятку. Он в фаворе, ему позволено то, что другим запрещено. И он не преминул воспользоваться этим. С трибуны съезда звучит уже не дежурная здравица в честь генсека и партии, а взволнованный рассказ о достижениях и бедах ученых и их Академии наук. 40 минут вместо 10, и текст выступления совершенно другой, что лежит на нашем столе. И все же в печати и по зарубежным каналам ТАСС идет заготовленная заранее речь.

У генерального директора ТАСС Леонида Митрофановича свои заботы, своя продуманная игра. Тексты докладов, речей давно готовы, заранее присланы в ТАСС и набраны с эмбарго на полосах газет. На этом уже не заработать похвалы генсека, который в перерывах отдыхает в зале президиума съезда. Рутинная работа – на то и существует правительственное телеграфное агентство. Но Леонида Митрофановича не обскакать какому-то ученому, пусть и президенту Академии наук. Недаром он прошел большую аппаратную школу: был помощником Вышинского, заведовал Отделом печати МИДа, потом возглавил ТАСС. И на всех постах старался быть поближе к руководству, изучить его привычки и слабости. Знал он в совершенстве и слабости генсека – беспредельную любовь к наградам и фотографиям о себе родном. У Леонида Митрофановича не было искусственных бриллиантов, зато в его распоряжении имелась фотохроника ТАСС, где работали лучшие фоторепортеры страны. Одного из них, Володю Мусаэльяна, он прикомандировал лично к Леониду Ильичу, и тот сумел понравиться генсеку и стать практически почти членом его семьи. Вот и на съезде Замятина заботила не столько наша информация, сколько фотографии генсека. Огромные, почти художественные, они регулярно доставлялись из фотохроники в Кремль, спешно просматривались Леонидом Митрофановичем, и наиболее удачные он лично нес в зал президиума съезда в качестве подарка тезке, тоже Леониду, но только Ильичу. Мне думается, что в катапультирование Замятина из ТАСС в восьмидесятые в более высокое кресло заведующего отделом ЦК КПСС определенную роль сыграла и фотохроника нашего агентства.

Или другой фрагмент работы съезда, о котором ничего не знали простые, да и многие совсем не простые москвичи, наблюдавшие ежедневно почти пустые полки продовольственных и промтоварных магазинов. Управление делами ЦК КПСС приняло решение создать для всех делегатов съезда десятидневную жизнь при коммунизме. При гостиницах, где остановились участники партийного форума, были в срочном порядке открыты специальные магазины. Мне довелось побывать в одном из них в отеле "Будапешт". Чего только не было, притом за бесценок, на заветных полках коммунистического распределителя! Черная и красная икра по каким-то смешным ценам, водки, коньяки невиданных сортов и качества делегаты скупали их ящиками, – яркие гигантские коробки шоколадных конфет их никогда не встретить даже в самых лучших столичных магазинах. И одежда лучший зарубежный ширпотреб, мечта всех жен и юных манекенщиц столичных домов моделей. Все это брали пачками не одни приезжие, но и московские делегаты. Они ведь тоже не были избалованы промтоварным изобилием в обыденной жизни. А как хотелось их женам выделиться на общем сером фоне столичных граждан!

И еще одно – кремлевский буфет. В перерывах работы съезда грех в него не заглянуть и не отведать замечательных блюд, приготовленных известными кулинарами столицы. Многие делегаты толпились у книжных киосков, представлявших собой настоящий рай для любителей печатного слова. Здесь продавались все бестселлеры, которых было не найти в Москве днем с огнем. А почтовые отделения! Отсюда можно было послать телеграмму, письмо со штампом XXV съезда в любую точку страны. Адресатам их доставляли срочно. Потом оставалось хвастаться перед друзьями: вот, мол, я вовсе не лыком шит, побывал в Москве аж на XXV партийном съезде. А почтовые марки! Редкие – на радость коллекционерам. Делегаты ликовали, пораженные коммунистическим изобилием. Я смотрел, как они толпились в буфетах, толкались в очередях за книгами и сувенирами, и думал, что не стоит их осуждать. Нет, не партийным деятелям и министрам, а большинству "рядовых" участников съезда – сотням знатных доярок, комбайнеров, ткачих, шахтеров и металлургов, чья грудь была увешена геройскими звездами и орденами, предстояло вскоре вернуться в маленькие города и села к пустым магазинам, очередям за колбасой. Ох как труден этот переход от сказочного изобилия к острым нехваткам самого необходимого, когда тебе лишь по праздникам выдают вожделенный паек! Всякий раз, возвращаясь в отпуск на родину из-за границы, я на собственном опыте сознавал, как мучительна эта смена житейских декораций. Впрочем, в семидесятые мне не приходилось жаловаться на жизнь. Как справедлива русская пословица "нет худа без добра"! В отличие от делегатов съезда и даже министров, чья месячная заработная плата составляла семьсот рублей, я получал около двух тысяч рублей в месяц – работал как автомат, спал не более четырех-пяти часов в сутки. В остальное время писал статьи для газет, очерки в престижный журнал "Новый мир", издавал книги и делал документальные фильмы. Ох, эту бы работоспособность вернуть сейчас, когда тебе за семьдесят. Высокие гонорары имели обратную сторону. Они вызывали зависть. Встречая меня в коридорах своего этажа, Замятин часто бросал реплику: "Боря, ты зарабатываешь больше меня, министра. Смотри, как бы это не помешало работе". С завидной регулярностью он просматривал ведомости уплаты партийных взносов и был полностью в курсе того, сколько "стоит" любой журналист. Но придраться было не к чему. Вверенная мне редакция работала хорошо, портреты ее корреспондентов постоянно украшали "Доску почета ТАСС". Работали на износ, срезая, как рубанком, свои лучшие годы. Здоровье многих не выдержало бурного рабочего ритма и нервотрепки: одни рано ушли из жизни, другие стали злоупотреблять алкоголем. Понять это зло нетрудно. Твоя подпись последняя перед выпуском ответственного материала для передачи на заграницу по тассовским каналам. Телетайпистка передает тебе на подпись отпечатанный официоз. Он без изменений после подписи выпускающего должен идти в Париж, Хельсинки и столицы социалистических стран на русском языке. В последний момент выпускающий, который уже просмотрел десятки других сообщений, обнаруживает опечатку. Вместо слов "член Политбюро Полянский" в тексте стоит "член Политбюро Подлянский". Одна лишняя буква "д" в фамилии члена высшей партийной олигархии. Казалось бы, пустяк, простая ошибка. Не тут-то было – при Сталине за подобный грех можно было оказаться в тюрьме, при Брежневе – лишиться работы. Домой после вечерней смены возвращаешься около часа ночи, взвинченный, не можешь уснуть. Перед тобой небогатый выбор: таблетка снотворного либо доза спиртного – коньяка или водки. За спиртным не надо обращаться к врачу, достаточно загодя запастись в магазине. Так постепенно образуется привычка, перерастающая в алкоголизм. Финал часто трагический, как с Леней Щеголевым, одним из талантливых журналистов. Закончив смену в холодный зимний вечер, он выпил привычные двести граммов, упал на улице и замерз. Нелепая, глупая смерть.

Так ли были нужны руководству ТАСС по-настоящему талантливые журналисты? Во всяком случае, не на ответственные посты. В агентстве действовал брежневский принцип отбора руководящих кадров: неважно, сколько в мозгу извилин, главное – свой человек. Или человек, взять которого просит вышестоящий руководитель. Так в нашем агентстве появился молодой заместитель генерального директора ТАСС. Его взяли из "Комсомолки", где он занимал какой-то ничего не значащий пост. За его плечами – ни одной книги или хотя бы сколько-нибудь заметного выступления в печати. Журналистский дар ему с лихвой заменяли другие качества. В ТАСС ходили упорные слухи, что его отец – начальник милиции в курортном городе Сочи – принимал участие в обслуживании Брежнева, когда тот приезжал туда летом отдыхать. Не берусь судить, насколько оправданы эти слухи. Но могу ответственно заявить, что в агентстве не было равных ему людей по умению услужить руководству. С утра до вечера он жонглировал в своем кабинете телефонной трубкой кремлевской "вертушки", устанавливая и укрепляя связи с нужными людьми. Понятно, готовность услужить, быть "шестеркой" на побегушках высоко ценилась при всех режимах, будь то брежневский, горбачевский или ельцинский.

Беспринципность, угодничество, отсутствие необходимой широты знаний и даже косноязычная русская речь продолжали бытовать среди российских руководителей и в "демократические" времена. Возьмем Черномырдина, занимавшего в течение шести лет кресло премьер-министра России. "Перлы" его ораторского искусства стали мишенью злых анекдотов. Люди моего поколения и те, что помоложе, отлично помнят наших "вождей-ораторов", не отрывавшихся от бумажки. А такие перлы их русского языка, как "коммуньизм", "подвижки", "начать", "понимашь". Примеры подобной безграмотности не перечесть. Еще страшнее в прежние и нынешние времена отсутствие у тех, кто стоит у руля государства, способности связно выразить свои мысли. В этом приходилось убеждаться не раз и не только на примере Виктора Черномырдина. Андрей Громыко много лет руководил советской внешней политикой. Мне представлялось, уж он-то семи пядей во лбу, ума палата! Недаром, мол, Сталин назначил его в двадцать девять лет послом в Америку. И вот первая встреча с членом политбюро и одним из творцов брежневской политики разрядки в Доме приемов на Воробьевых горах.

В Вашингтоне сделали очередное заявление по поводу новой брежневской инициативы. В Москве его восприняли с раздражением: искажает, дескать, суть советской позиции в вопросах ядерного разоружения. Шефу МИДа поручили немедленно выступить с опровержением. Официальный текст советского ответа? Готовить его нет времени. Да и к чему? Кто как не Громыко лучше всех осведомлен о подлинном положении вещей! Мне и одному из лучших репортеров ТАСС Володе Егорову поручили передать заявление на пресс-конференции в прямой эфир на зарубежные страны. Задачу поставили ясно – опередить или по крайней мере сработать вровень с иностранными агентствами. Не к лицу ТАСС отставать с сообщениями из собственной страны!

Мы с Володей прониклись важностью задачи и гордостью за оказанное доверие. Вооружившись двумя портативными диктофонами, сели в первых рядах небольшого зала. Выработанная нами тактика обещала непременный успех. Вначале записываю министра я, через десять минут бегу к телефону и передаю текст в ТАСС. Запись в мое отсутствие ведет партнер. Потом я снова оказываюсь в зале, а он у телефона. И вот проходят первые двадцать минут. Мы в ужасе: как все это передавать на заграницу? Перепутаны названия всех соглашений об ограничении ядерных вооружений и, главное, непонятно, что же хочет сказать министр. Утешаем себя: дальше все станет ясным. Не тут-то было! Приходится бежать к телефону и передавать то, что есть. Слава богу, имеется магнитофонная запись и, следовательно, никто не сможет обвинить потом двух корреспондентов ТАСС в профессиональной некомпетентности. Не знаю, сумели ли разобраться в словах министра зарубежные коллеги и что сочли нужным сообщить в свои агентства. Наша же неудобоваримая информация так и пошла на заграницу. Хорошо, что только на русском языке. Позже стало известно, что сам Замятин с помощниками Брежнева и Громыко сидели всю ночь, работая над официальным текстом. Его передали на следующий день. Так лопнула затея передать "с колес" заявление министра, не способного грамотно связать двух слов без заранее написанной для него "бумаги". С тех пор в верхнем эшелоне практически мало что изменилось. Исключения редки: бывшие премьеры Гайдар, Кириенко, Примаков и нынешний президент Путин.

1 | 2 | 3 | 4