1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21

Лист 14 «Живописца», где было напечатано продолжение «Отрывка», заканчивался похвальными стихами графине Прасковье Брюс, ближайшей подруге императрицы. Правды в этом письме «Любителя добродетельных людей» не было, графиня отнюдь не могла служить образцом нравственности, но стихи содержали комплименты самой Екатерине, а потому Новиков напечатал их, смягчая резкости идущего перед ними «Отрывка».

Приняв эту меру предосторожности, он в следующем, 15-м, листе поместил сатирическое «Письмо уездного дворянина его сыну», подкреплявшее основные мысли «Отрывка», и вновь позолотил пилюлю: в листе 16 напечатал благодарственное письмо архиепископа Амвросия Подобедова Г.Г. Орлову, на чей счет относились заслуги прекращения чумы в Москве 1771 г. Орлов был фаворитом императрицы, и хотя время его «случая» уже истекло, в обществе он продолжал считаться наиболее близким к Екатерине лицом.

В письме уездного дворянина Трифона Панкратьевича его сыну Фалалею перед читателем раскрываются картины быта провинциальных помещиков, и ему становится ясно, какие ничтожные и корыстные люди владеют в России деревнями и крестьянскими «душами». Жалок и страшен этот дворянин, занявшийся своим поместьем после того, как его отрешили от службы за взятки. Лишенный возможности обирать просителей, он грабит своих мужиков, жалуясь, что с них «хоть кожу сдери, так немного прибыли». Уездный дворянин с ненавистью пишет о том, что в соседней деревне, которой владеет Г.Г. Орлов, мужики живут богаче иного дворянина и платят барину по полтора рубля с души, а с них надобно брать бы по тридцать. Эти строки «Письма» рассчитаны на императрицу и должны были ей понравиться – она любила хвалить свое царствование. Но, печатая перечень мнимых обид Трифона, Новиков сумел показать и другое – он открыл в нем хищного крепостника, взяточника, невежду, врага культуры и просвещения. Типичный представитель «дворянского корпуса» был вытащен на страницы «Живописца» и почувствовал себя там очень неважно: он не привык, чтобы на него показывали пальцами и смеялись. А именно в этом и была цель Новикова.

«Письмо уездного дворянина» имело свое продолжение. В 23 и 24-м листах «Живописца» были напечатаны письма Фалалею от его отца, матери и дяди, якобы препровожденные адресатом издателю журнала. В этом превосходном, мастерски отделанном цикле – автором писем П.Н. Берков, опираясь на работы других исследователей, называет Д.И. Фонвизина[21] – созданы поистине незабываемые картины дворянского быта XVIII столетия и талантливо очерчены зловещие фигуры алчных крепостников-помещиков. Это круг Скотининых и Простаковых, борьбу с которыми повели просвещенные дворяне, хотя и проиграли ее: реакционный потемкинский режим, утвердившийся в стране после крестьянской войны 1773–1775 гг., сделал ставку именно на дикое и злое провинциальное дворянство, ставшее крепкой опорой престола.

По своему весу и художественному воплощению крестьянская тема получила в «Живописце» наиболее важное место. Следом за ней идет тема просвещения и борьбы с галломанией и бескультурьем дворянского общества, которая очень занимала Новикова. Он считал, что от того, какое воспитание получат будущие владельцы крепостных имений, молодые дворяне, зависит чрезвычайно многое. Хорошо воспитанные и просвещенные люди не станут безудержно мучить крестьян, облагать их бессовестными поборами, брать взятки в судах, уклоняться от выполнения воинского долга. Дворяне, не прошедшие разумного воспитания, будут дурными слугами государства.

Сатирические характеристики старых и молодых врагов просвещения открывают журнал «Живописец». Выступающие в листе 4 Щеголиха и Волокита считают, что для них науки исчерпываются умением нравиться и быть одетыми по моде. А в листе 9 напечатано письмо Щеголихи, в котором Новиков пародировал жаргон светских модников с его характерной чертой – включением в русскую речь французских слов и выражений. Щеголиха просит издателя «Живописца» собрать и напечатать «Модный женский словарь», обещая за это «до смерти захвалить». Новиков выполняет просьбу и в следующем, 10-м, листе публикует сатирический «Опыт модного словаря щегольского наречия», поместив в нем некоторые слова на две первые буквы алфавита.

На втором году издания «Живописец» заметно снизил резкость своей сатиры. Видимо, Новикову дали понять, что ему действительно почаще нужно показываться «с тою прекрасною женщиной», которая называется Осторожность. В 1773 г. в журнале печатаются речи духовных особ, переводы писем прусского короля, семь номеров отведено для сатир Буало, и заканчивается издание сдвоенным 25 и 26-м листом, содержащим льстивую оду Екатерине II, сочиненную неизвестным автором. Но и в этих трудных цензурных условиях нет-нет да и мелькнут в журнале блестки новиковской сатиры в виде письма Ермолая, дяди памятного читателям Фалалея (1773, л. 5), или стихов «Похвала учебной палке», направленных против офицеров, избивающих своих солдат, – стихов, содержащих прямое осуждение палочной дисциплины, внедряемой в русской армии (1773, л. 7). Журнал прекратил свое существование в конце июня 1773 г.

После закрытия «Живописца» Новиков начинает крупное научно-историческое предприятие: он приступает к изданию письменных памятников русской старины – документов, грамот, княжеских договоров XIV–XVI вв., дипломатической переписки и др. Помесячно выходившие в 1773–1775 гг. книжки этой «Древней российской вивлиофики», т.е. библиотеки, пользовались вниманием читателей, и на свое издание Новиков получал денежные субсидии от императрицы.

Не ограничиваясь трудами по «Вивлиофике», Новиков в 1774 г. сумел выпустить 9 номеров (листов) нового еженедельного журнала «Кошелек». «Отечеству моему сие сочинение усердно посвящается», – писал Новиков на первой странице «Кошелька», намереваясь прославлять в новом издании «древние российские добродетели», порицать дворянскую галломанию, космополитизм и прославлять национальные достоинства. Название журнала, кроме обычного значения слова «кошелек», имело в XVIII в. и второй смысл – так назывался кожаный или тафтяной мешок, куда укладывалась коса парика. Новиков обещал читателям разъяснить происхождение имени журнала в статье «Превращение русского кошелька во французский» но в вышедших номерах ее не оказалось. По-видимому, речь должна была идти о том, что погоня за иностранными модами разоряет дворян, развращает их нравы и приносит ущерб отечеству.

Первые листы «Кошелька» содержат беседу заезжего француза, обманщика и корыстолюбца, с русским, а затем с горячо защищающим «российские добродетели» немцем. В последнем листе помещена ода Аполлоса Байбакова на истребление турецкого флота и взятие крепости Бендеры в 1770 г., а листы шестой-восьмой заняты комедией в одном действии «Народное игрище». Как сообщил во вступительной заметке Новиков, эта пьеса была прислана «от неизвестной особы», написавшей ее для народного театра. Автор ее остается пока неизвестным, в чем беды нет, так как сочинение это никому чести не приносит. Насквозь фальшивая и приторная комедия изображает добрейшего барина, пекущегося о довольстве, счастье и даже о грамотности своих крепостных, которые платят ему за это любовью и преданностью. Обстоятельства сложились так, что Новиков принужден был напечатать «Народное игрище», сочиненное, может быть, кем-либо из лиц придворного круга. В объяснение можно лишь напомнить, что «Кошелек» выпускался в страшный для российского дворянства 1774 г., в разгар крестьянской войны, когда два класса сошлись в жестоком и непримиримом бою, и не напечатать комедию для Новикова, вероятно, было невозможно.

Журналистика 1769–1774 гг. получила внимательную и верную оценку в трудах Н. А. Добролюбова. Статья его «Русская сатира в век Екатерины» появилась в десятой книжке журнала «Современник» за 1859 г. Она была написана в связи с выходом в 1859 г. книги А.Н. Афанасьева «Русские сатирические журналы 1769–1774 годов. Эпизод из истории русской литературы прошлого века». Автор, человек умеренно-либеральных воззрений, писал о том, что русская сатира в царствование Екатерины II добилась благотворных результатов, успешно искореняя общественные пороки.

Книга Афанасьева дала возможность Добролюбову поставить перед своими читателями вопрос о том, чего же на самом деле добилась сатира, и после внимательного анализа исторических источников в сопоставлении с материалами изданий XVIII в. прийти к выводу, что результаты деятельности тогдашних сатириков были ничтожны. Ничего в обществе они не исправили, ни на что серьезно не повлияли, и произошло это потому, что сатира не затрагивала коренных вопросов народной жизни, а порицала только то, что было уже отвергнуто правительственными установлениями. «...Никогда почти не добирались сатирики до главного, существенного зла, не разражались грозным обличением против того, отчего происходят и развиваются общие народные недостатки и бедствия. Характер обличений был частный, мелкий, поверхностный – писал Добролюбов. – И вышло то, что сатира наша, хотя, по-видимому, и говорила о деле, но в сущности постоянно оставалась пустым звуком...»[22].

Рассматривая в статье обширный материал, подтверждая свои тезисы документальными справками и цитатами, Добролюбов приходит к выводу, что все обличения оказывались безуспешными. И причина этого была одна – наивная уверенность авторов в том, что прогресс зависит от усердия чиновников, от благосклонного обращения помещиков с крестьянами, словом, от личных качеств людей, а вовсе не от исправления всего государственного механизма, который и служит на самом деле источником всех беззаконий. Даже наиболее смелая и глубокая в свое время «сатира новиковская, – заключает Добролюбов, – нападала, как мы видели, не на принцип, не на основу зла, а только на злоупотребления того, что в наших понятиях есть уже само по себе зло»[23]. Этим «основным злом» было самодержавие, крепостное право, и на борьбу с рабством звала статья Добролюбова, в подцензурной форме излагавшая революционно-демократические убеждения великого критика.

Журналы Новикова «Трутень» и «Живописец» представляют собой чрезвычайно значительное и художественно сильное явление русской литературы. Писатель отлично знает подлинную крепостную деревню и на страницах своих изданий показывает нищих крестьян и тиранов-помещиков. Он знакомит читателей с Филаткой, который «нынешним летом хлеба не сеял да и на будущей земли не пахал, нечем подняться», и печатает приказ барина, объявляющего своим крестьянам, что «сбавки с них оброку не будет и чтобы они, не делая никаких отговорок, оной платили бездоимочно; неплательщиков же при собрании всех крестьян сечь нещадно» («Трутень», 1769, л. XXX). Новиков подробно описывает деревню Разоренную, крестьяне которой с утра до ночи трудятся на барских полях и страдают от притеснений помещика («Живописец», 1772, л. 5, 14). Он изображает владельцев крестьян, демонстрируя читателю грубость их нравов, ничтожество интересов, звериную жестокость этих представителей «благородного сословия».

Напечатанная в «Живописце» переписка с Фалалеем – поистине убийственная характеристика уездного дворянства, знакомясь с которой начинаешь понимать силу народной ненависти к господам, столь ярко вспыхнувшей в годы крестьянской войны под руководством Пугачева. Стоит напомнить невольные саморазоблачения, которыми заполнены письма отца и дяди Фалалея. Природная тупость, свирепость, животная ограниченность этих людей обнажены тут с предельной ясностью. Автор писем достигает в этом произведении высокой степени художественного мастерства и уменья воспроизвести портреты персонажей, пользуясь их собственной речью.

Страницы новиковских журналов полны множеством верных жизненных наблюдений. Факты быта вводятся в литературу, накапливаются реалистические подробности, которые придают достоверность изображаемому и твердо прикрепляют его к социальной бытовой обстановке. Это было принципиально важным достижением Новикова-писателя.

Некто пришел по делу в одну из московских канцелярий. «Сторож, – рассказывает он, – отставной солдат, бывший в походах при первом императоре, с почтенными усами и стриженою бородою, ввел меня в большую комнату, где все стены замараны чернилами и в которой навалено великое множество бумаг, столов и сундуков, подьячих, оборванных и напудренных, т.е. разного рода человек 80. Многие из них драли друг друга за волосы, а прочие кричали и смеялись» («Трутень», 1770, л. XI).

Эта картинка канцелярского быта в миниатюре предвосхищает описания канцелярий, памятные нам, например, по произведениям Гоголя. Просителя заставили долго дожидаться, велели приходить «завтра» и, наконец, он «с превеликим трудом получил милостивое решение, не могши без того обойтись, чтобы не заплатить за труды моим почтенным докладчикам».

В журнале Новикова мы встречаем чрезвычайное разнообразие жанров, многие из которых впервые им введены в русскую журналистику или заново перестроены – от миниатюрной повести до пародии на газетные объявления о подрядах и продаже: «В некоторое судебное место потребно правосудия до 10 пуд, желающие в поставке оного подрядиться могут явиться в оном месте». Или: «Недавно пожалованный воевода отъезжает в порученное ему место и для облегчения в пути продает свою совесть; желающие купить, могут его сыскать в здешнем городе» («Трутень», 1769, л. VI).

Новиков отлично понимает, что он издает журнал, орган периодический, злободневный и небольшой по объему. Он имитирует газетные жанры – «Ведомости», «Известия», печатает фельетоны – иначе не назовешь материал о пропаже у судьи золотых часов, в которой был обвинен честный подрядчик («Трутень», 1769, л. XIII). Испытанные жанры западноевропейской сатирической журналистики типа «портретов» – кратких характеристик носителей каких-либо пороков – превращаются у Новикова в критические заметки о конкретных людях, имена которых, наверное, легко угадывались современниками. Иногда такие портреты представляются в виде «исторических картин» – словесных описаний какого-либо персонажа, как, например, следующая: «Между множеством обоего пола людей видна женщина лет около пятьдесят, однако не так дурна, чтоб за хорошие подарки какому щеголю не могла еще понравиться. Она окружающих ее женщин толкает прочь, сердится и от них отворачивается, а к мужчинам всякого сорту показывает ласку, дает им знак, чтобы они подошли к ней, и досадует, что они противятся, Позади ее двое мужчин, не худо одетых, на нее указывают. Вопрос одного: кто она такова? Ответ другого: Безумнова» («Трутень», 1770, л. XIII). По указанию П.Н. Беркова в этой картине изображена Екатерина II[24], любовники которой дорого обходились русскому государству.

Новиков составляет сатирические словари («Трутень», 1769, л. 5; «Живописец», ч. 1, л. 10), сатирические рецепты («Трутень», 1769, л. 23, 24, 26, 27, 31), высмеивая с помощью этих литературных приемов недостатки русской действительности и метя своей сатирой не на отвлеченные пороки, а «на лица», на конкретных носителей зла. Но, пожалуй, основным жанром журналов Новикова являются письма и корреспонденции читателей – как присланные со стороны, так и составленные в редакции, вероятно, в преобладающем своем количестве. Эти письма показывают блестящий литературный талант Новикова, умевшего немногими чертами воссоздать облик своих корреспондентов, передать их манеру думать и излагать свои пожелания.

Слог самого Новикова отличает величайшая простота и естественность языка, наибольшее приближение его к разговорной речи, что хорошо видно из приведенных выше примеров.

Сатирические журналы Новикова представляют собой один из важнейших этапов развития русской журналистики XVIII в. и служат заметной вехой на пути движения великой русской литературы к реализму.

в начало

«СОБЕСЕДНИК ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОГО СЛОВА»

Крестьянская война 1773–1775 гг. под руководством Емельяна Пугачева до основания потрясла российскую монархию и произвела глубокий сдвиг в общественном самосознании. Дворянство, смертельно испуганное бешеной волной народного гнева, спешило сомкнуться вокруг императорского трона, надеясь под защитой солдат укрыться от собственных мужиков. Правительство Екатерины II быстро оценило перемену обстановки и серией административных мер постаралось закрепить за собой дворянскую преданность.

Прежде всего, оказалось необходимым усилить местные власти, предоставив в их распоряжение средства для борьбы с волнениями крестьян. В 1775 г. Россия была разделена на сорок губерний вместо восьми, учрежденных Петром I, и губернаторы могли теперь внимательнее присматриваться к тому, что происходит в уездах, имея наготове подчиненные им воинские части. В стране усиливался политический надзор, повсюду укреплялась дворянская диктатура. Екатерина II приказала разогнать приют казацкой вольницы– знаменитую Запорожскую Сечь – и казачье самоуправление заменила «гражданским правительством». Права «первого сословия» были подтверждены и расширены особой «Жалованной грамотой» дворянству, изданной в 1785 г. Положение крепостных крестьян еще более ухудшилось, они подвергались беспощадной эксплуатации. На бедственное состояние их указал Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву», открыто призвавший к социальной революции в России.

Во главе исполнительной власти встал фаворит императрицы Г.А. Потемкин, способный и расчетливый руководитель, отлично понимавший необходимость укрепления дворянского государства и жестоко расправлявшийся с недовольными.

Суровый административный режим, установленный Потемкиным, пользовался поддержкой помещиков, трепетавших от воспоминаний о пережитой грозе. Игра с либерализмом была оставлена правительством на долгие годы, слово «вольтерьянец» приобрело опасное сходство с понятием «бунтовщик», пресловутый «Наказ», написанный Екатериной II для Комиссии по сочинению Нового уложения, сделался запретной книгой, и русское дворянство в своей массе с удовольствием подчинилось полицейским распоряжениям.

Часть дворянского общества после гигантского потрясения, вызванного Пугачевым, пытается опереться на религию, заполняет ложи масонских организаций. Учение масонов было реакционным, оно уводило от политической борьбы современности в мистический мир, к христианскому утешению.

Однако ни религиозные искания, ни строгости потемкинского режима не смогли задушить в России прогрессивной общественной мысли. Идеи века Просвещения, идеи энциклопедистов воспринимаются русскими деятелями, русской литературой. В 1770–1780-х годах переводятся на русский язык произведения Руссо, Вольтера, Мабли, Мерсье и других, формировавшие мировоззрение читающей молодежи, пробуждавшие в ней новые понятия и чувства.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21