<<<     ΛΛΛ     >>>   

366) Raim. de Aguil., р. 238.

367) Ibid., р. 238.

368) Ibid., p. 250.

369) Ibid., р. 271.

370) Ibid., р. 250.

До сих пор мы ставили перед собой две главные задачи: проследить, каким образом в латинских хрониках и других сочинениях современников по истории крестовых походов сказались основные черты их общеисторических взглядов, и установить, как именно, в какой мере идейно-политические позиции хронистов и мемуаристов отразились на их понимании крестоносных войн и на самом подходе к изображению последних. Изучение материала позволило вскрыть объективно присущие хроникам: внутренние сложность, непоследовательность, противоречивость. Формально декларируемые (часто под влиянием античных традиций) цели написания истории крестовых походов хронистами и цели, которые они фактически ставили перед собой, руководствуясь подчас принципами греко-римского прагматизма, переработанными в соответствии с установками христианской историографии и приспособленными к идейно-политическим потребностям своей эпохи, не совпадают друг с другом. Налицо значительное расхождение между проводимой хронистами апологетической концепцией и собранными в их сочинениях фактами, которые существенно подрывают ее.

Причины такого рода «несогласованности», что отмечалось выше, коренились в специфичности мировоззрения и своеобразии самого исторического мышления хронистов. Как все средневековые историки, они перерабатывали известный им фактический материал сообразно требованиям методологии своего времени, сочетавшей самые разнообразные принципы. Она вобрала в себя традиции античного историописания, трансформировав их на основе теоретических канонов феодально-католической историософии: задачей историка являлось выяснение истины и вместе с тем обнаружение действия божественного промысла в истории; душеспасительная назидательность соединялась с прагматизмом, определявшимся политико-пропагандистскими устремлениями автора, и т. д. Историческая методология занимающих нас историков характеризовалась также «двуплоскостным» [268] подходом к реальной действительности, при котором хронистам было свойственно стремление к символически-обобщенному, провиденциалистски-осмысленному освещению фактов (история, в том числе крестовых походов, — воплощение божественного плана) и — одновременно — их крайне натуралистическое видение.

Возникает вопрос: какова же степень объективности, с которой хронисты и историки XI—XIII вв. раскрывали свою тему? Что хронисты не были беспристрастными свидетелями событий, о которых повествовали, — это явствует из всего предшествующего разбора их произведений, проникнутых, как мы видели, большей или меньшей идеализацией священных войн католиков на Востоке, стремлением к их прославлению как религиозно-героической эпопеи. Но являлись ли хронисты по крайней мере добросовестными рассказчиками и в какой мере их повествования служат достоверным отображением истории крестовых походов? Как далеко простиралась их объективность? Чем, в частности, определялись абсолютно или относительно правильное видение хронистами тех или других сторон происходившего, а подчас и критическая оценка отдельных событий? Иными словами, что конкретно заставляло латинских историков включать в свои сочинения факты, шедшие, казалось бы, вразрез с их же собственной принципиальной схемой истории крестоносного движения, и высказывать суждения, противоречившие коренным, основополагающим установкам, которые вытекали из этой схемы?

Вместе с тем приходится поставить и другие вопросы: в какой мере и каким образом хронисты искажали подлинное положение вещей? Какие факторы обусловливали их «отступление от истины»? Можно ли считать хронистов крестовых походов прямыми фальсификаторами истории?

Анализ этих вопросов — наряду с решением поставленных ранее — позволит вынести общий приговор латинской хронографии крестовых походов, определить ее значение в качестве начального этапа историографии интересующей нас темы. Итак, попробуем разобраться в методах отбора и преподнесения материала хронистами, в степени их объективности.

Достоверные свидетельства хронистов. Характер и источники их объективности

История крестовых походов, какой она предстает на страницах латинских хроник XI—XIII вв., безусловно далека от подлинной. Однако это вовсе не означает, что в хрониках отсутствует доброкачественный фактический материал, на основе которого при надлежащем критическом подходе ее можно было бы реконструировать. Нет никаких оснований отрицать наличие [239] в этих произведениях массы достоверных, имеющих значение объективных, соответствующих ходу и существу событий известий об истории крестоносных войн.

О том, какого именно рода реальные факты привлекали внимание хронистов и в описании чего они сравнительно достоверны и объективны, достаточно подробно говорилось в предшествующих главах. Мы видели, что в хрониках отразилась в известной мере экономическая и социально-политическая обстановка на Западе накануне крестовых походов, подготовка, к ним. Хронистами более или менее точно фиксировались пути и сроки продвижения крестоносцев с Запада на Восток; в основном без прикрас описывались пройденные местности, их ландшафт, климат, хозяйственная жизнь, завоеванные и просто попутные селения, города, крепости и т. д. В общем правдиво характеризовались и события военной истории крестовых походов — осада и взятие городов, крупные и мелкие сражения на суше и на море; успехи, достигнутые в тех или иных военных кампаниях, а также неудачи и трудности, испытанные крестоносцами; их вооружение и снаряжение, тактика сторон. Немало имеется в хрониках интересных и в целом, думается, верных, сведений о бытовых условиях, в которых протекали священные войны (цены на различные продукты, одежду, способы прокормления и фуражировки, транспорт).

События политической истории крестоносных предприятий освещены хронистами довольно детально и во многом в соответствии с действительностью: они рассказывают об итогах каждой войны (основание государств крестоносцев на Востоке, захват и раздел добычи и пр.), о взаимоотношениях различных частей крестоносных ополчений и их предводителей друг с другом, о дипломатических контактах с представителями византийского и мусульманского миров и о многом другом.

Разумеется, уровень достоверности в повествованиях хронистов и степень их объективности при освещении фактической истории крестовых походов далеко не одинаковы: то и другое зависит прежде всего (не говоря уже о факторах субъективного порядка) от характера конкретных сюжетов и явлений, описываемых в хрониках. Достоверность и объективность их авторов более высоки там, где раскрываются различные элементы антуража, внешней среды, в которой развертывались завоевательные предприятия крестоносцев, или описывается внешний ход событий (битв, переходов, осад, наступлений и отступлений, подчинения городов, крепостей и пр.). Напротив, хронисты менее объективны, когда характеризуют самих крестоносцев, их политику, причины и мотивы их поступков или когда рисуют противников крестоносцев, будь то турки, греки и др. Мы вправе, следовательно, говорить лишь об относительной, зачастую весьма, неравномерно проявляющейся объективности латинских хронистов. Но во всяком случае материалы, приведенные в трех [270] предыдущих главах, не позволяют сомневаться в наличии такой, пусть и относительной, объективности отображения в хрониках достаточно широкого круга разнообразных фактов крестоносных войн.

Каковы же были ее источники? Наибольшее значение среди них имело то обстоятельство, что нередко хронисты являлись непосредственными участниками описываемых событий и передавали виденное ими самими или слышанное от других участников. Как ни затуманено было сознание этих историков провиденциалистской символикой, как ни проникнуты они были апологетическими стремлениями, но это были, как правило, очевидцы происходившего — и очевидцы любознательные. Нередко они строили свои повествования на основе собственных дневниковых записей или путевых заметок, частями отправлявшихся на родину, подчас использовали сведения, почерпнутые в беседах с другими очевидцами, а иногда обращались к эпистолярным и документальным материалам. Уже поэтому хронисты должны были отражать более или менее адекватно многие эпизоды крестоносной эпопеи. Мы придаем особую важность непосредственности впечатления, поскольку хронистам XI—XIII вв. в определенной мере были свойственны безыскусственность, граничившая порой с наивностью, живость и натуралистичность восприятия, своего рода «святая простота», естественно сочетавшаяся у этих, полуграмотных клириков и рыцарей с жадным любопытством. К тому же во время священных войн они столкнулись с необычной и непривычной для них средой — с новыми обстоятельствами и незнакомыми людьми, с ранее неведомыми странами и народами, с различными фактами, самой своей новизной возбуждавшими их любознательность.

Отмеченные особенности подхода хронистов к материалу, который попадал в сферу их внимания, вытекали из указывавшегося уже нами своеобразия средневекового исторического мышления, из его двойственности. Рисуя историю крестовых походов, современные им латинские историки в первую очередь, конечно, стремились постигать ее «божественную суть», но одновременно самые события воспроизводились с большой натуралистичностью, непосредственностью, конкретностью. Именно эта непосредственность восприятия, неподдельный интерес ко всему, что они видели и переживали во время походов на Восток, служили важнейшим источником их достоверности и объективности. И это относится не только к известиям, касающимся природной среды либо политической обстановки, в условиях которой происходили священные войны, не только к данным о ходе событий, но в некоторой степени и к сообщениям, содержащим оценку действий самих крестоносцев и их противников. Прямота, бесхитростность видения совершавшегося, причудливо переплетаясь с сознательной или неосознанной тенденциозностью, нередко даже брала верх над нею, как бы превозмогала [271] апологетические намерения историка. В результате его труд освещал и те стороны крестоносной действительности, которые по своему объективному смыслу как будто выпадали из развивавшихся хронистом общих представлений о «святом» деле, предпринятом на Востоке поборниками креста, о них самих, передавал факты, которые шли вразрез с авторской тенденцией. Историческая реальность отражалась в хронике все-таки относительно верно и точно.

«История» провансальского священника Раймунда Ажильского, прославляющего деяния графа Сен-Жилля и его соратников, проникнута большим пиететом перед папским легатом в походе — епископом Адемаром Пюиским, близко стоявшим к Сен-Жиллю. Епископ наряду с самим графом Раймундом Тулузским — несомненно один из героев этой хроники. Ее автор исполнен глубоким благоговением перед достопочтенным прелатом: он считает его «мужем доброго совета», человеком, являвшимся совершенно необходимым народу божьему. Хронист не пропускает случая упомянуть о том, как дорожили епископом крестоносцы-провансальцы, с какой предупредительностью относились к нему, как поспешили вырвать его из рук византийских наемников-печенегов, когда в Пелагонии он упал с мула и, раненный в голову, попал в плен. Автор хроники не забывает отметить, что свои совещания в Антиохии предводители устраивали в резиденции епископа1) и т. д. Все повествование проникнуто высоким уважением к этому духовному сподвижнику графа Сен-Жилля. И тем не менее приверженность к епископу Адемару не мешает хронисту сказать правду о позиции, занятой папским легатом в истории со святым копьем, составляющей центр всего повествования: Адемар Пюиский не поверил в чудесную находку реликвии, он оказался в стане скептиков и не усмотрел в видении Петра Варфоломея «ничего, кроме одних слов».2) Как ни исполнен хронист преклонения перед «мужем совета», он все-таки идет на риск подорвать его репутацию в глазах читателя. Раймунд Ажильский не старается скрыть истину. Более того, он явно раздосадован неверием легата в чудо: ведь, как уже указывалось, хронист был в числе организаторов и исполнителей этой инсценировки. Поэтому он отправляет своего героя (после смерти) в ад, где его якобы подвергли жестокому бичеванию и жгли в пламени: раскаявшись, сам Адемар, по рассказу Раймунда Ажильского, поведал о своих злоключениях Петру Варфоломею, когда явился ему в одном из видений в антиохийском храме Святого Петра, где был погребен.3)

Очевидно, и в этом, и во многих аналогичных случаях [272] фактором, определявшим объективность повествования хрониста, была именно непосредственность восприятия исторической действительности, не позволявшая уклоняться от истины, т. е. описывать события лишь в соответствии с господствующей в хронике тенденцией. Хотя сам графский капеллан являлся одним из главных инсценировщиков благочестивой комедии, чудо святого копья не вызывало у него никаких сомнений. Но хронист был настолько поражен неверием папского легата в это чудо, что не мог пройти мимо такого факта, коего был прямым очевидцем, — пусть сообщение о позиции епископа и находилось в противоречии с пиететом перед ним.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Хронист писал