Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
304 что товарищи будут его избегать, не пожелают знаться с ним. Иринарх же Введенский сделал из этого чудовищную фразу: «Что если они, с общего согласия, отправят меня в ссылку на Ковентрийский остров!» Как будто школьники — коронные судьи, которые могут присудить человека к отбыванию каторжных работ! Не зная английского, Иринарх Введенский не зна ет и русского. Он, например, пишет: «Это она сделала скороговоркою» (89). «Я выгля дываю девочкой» (84). «Я облокотился головою» (143). «Жестокосердые сердца» (230). «Шиповничья изго родь» (41). О, недаром Диккенс в одном разговоре назвал Вве денского— Вреденским! ' Нет ни одной страницы, ко торую этот человек перевел бы вполне доброкаче ственно. И все же мне милы его переводы. Пусть у него много ошибок, но без него у нас не было бы Диккенса: он единственный из старых переводчиков приблизил нас к его творчеству, окружил нас его атмосферой, заразил нас его темпераментом. Он не понимал его слов, но он понял его самого. Он не дал нам его буквальных выражений, но он дал нам его интонации, его жесты, его богатую словесную мимику. Мы услышали подлинный голос Диккенса — и полюбили его. Введен ский в своих переводах словно загримировался под Диккенса, усвоил себе его движения, походку. Он не воспроизвел его букв, но воспроизвел его манеру, 1 См. четвертую главу шестой книги самой ранней биографии Диккенса, написанной Джоном Форстером. Там цитируется пись мо, которое получил Диккенс от Введенского в 1848 году, причем подпись расшифрована так: Тринарх Вреденский ( Wredenskii ). (The Life of Charles Dickens by John Forster. London, vol. II , p . 46). См. также статью М. П. Алексеева «Встреча Диккенса с И. И. Введенским» в книге: «Чарльз Диккенс. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке, 1838—1960». М„ 1962, 305 стиль, ритмику. Эта буйная стремительность необузданных фраз, которые несутся по страницам, как великолепные кони, передана им превосходно. Положительно, он и сам был Диккенсом — маленьким, кос ноязычным, но Диккенсом. Конечно, отсебятина — недопустимая вещь, но иные отсебятины Введенского до такой степени гармонируют с текстом, что их жалко вычеркивать. И кто знает, вычеркнул ли бы их сам Диккенс, если бы они попались ему под перо! Все по мнят, например, того человека на деревянной ноге, который был сторожем в школе, где обучался Давид Копперфильд. Введенский называет его Деревяшка. «Деревяшка ударил», «Деревяшка сказал...» И это так по-диккенсовски, так входит в плоть и кровь всего романа, что с разочарованием читаешь у Диккенса: «человек на деревянной ноге ударил...», «человек на деревянной ноге сказал...» Иногда кажется, что в переводе Введенского Дик кенс— более Диккенс, чем в подлиннике. Это, конеч но, иллюзия, но мы всегда предпочтем неточный пере вод Введенского «точному» переводу иных переводчи ков. Со всеми своими отсебятинами он гораздо ближе к оригиналу, чем самый старательный и добросовест ный труд какого-нибудь В. Ранцова, или М. П. Воло-шиновой, или Н. Ауэрбаха — позднейших переводчи ков Диккенса. Сюда же нужно присоединить переводы под редакцией М. А. Орлова. Писателя, богатого великолепными словесными красками, переводило Кувшинное Рыло, никогда ни чего не писавшее, кроме канцелярских бумаг. Бедный Диккенс говорил у Орлова в «Холодном доме» вот таким языком: «Меня удивляло, что, если миссис Джиллиби исполняет свои главные и естественные обязанности не раньше, чем наведет телескоп на отдаленный горизонт и не отыщет там других предметов для своих попече ний, то, вероятно, она принимала много предосторож ностей, чтобы не впасть в нелепость...» Третья особенность новых переводов шевченко это их реализм |
|
|
|
|
