<<<     ΛΛΛ     >>>   

(1).Здесь и далее стихи даны в переводе Д. Травина, кроме особо оговоренных случаев.

386
Однако прусские промышленники в отличие от французских, несмотря на поэтические порывы, оказались одиноки в своем стремлении к протекционизму. Влиятельные юнкеры сторонников протекционизма не поддержали, поскольку их аграрные хозяйства были эффективны и ориентированы на экспорт. Юнкеры опасались принятия запретительных мер со стороны Англии в том случае, если Пруссия постарается закрыться от английских промышленных товаров. В итоге единого антилиберального фронта, подобного тому, который сложился при Людовике XVIII во Франции, в Пруссии не появилось. Эгоизм помещиков сработал на пользу всей немецкой экономике.
Так же как и в экономике, различные мнения по поводу необходимости протекционизма присутствовали в германской бюрократической среде. Хотя идеи Адама Смита к тому времени оказали большое воздействие на профессоров и выпускников университетов, доминирующим интеллектуальным течением в официальных кругах был все же меркантилизм. Впрочем, сильное давление с этой стороны на хозяйственную свободу германских предпринимателей было невозможно, поскольку после наполеоновской континентальной блокады излишняя жесткость в области таможенной защиты воспринималась в немецких патриотических кругах как французский деспотизм [469, с. 14]. Объективно это работало на руку фритредерам, хотя их собственные силы были еще очень малы.
В условиях раскола ведущих социальных сил Германии на сторонников и противников свободы торговли у реформаторов имелась возможность для осуществления политического маневра. Поэтому первые проекты создания единого таможенного пространства, охватывающего территорию целого ряда германских государств, стали появляться сразу, как только были изгнаны наполеоновские войска.
Уже в 1813 г. рухнула континентальная блокада и возникла мысль об установлении единого налога, взимаемого по всему побережью Северного и Балтийского морей. Впрочем, это был, скорее, фискальный проект, нежели конкретный план

387
организации единого таможенного пространства, способствующего свободе торговли.
Но почти сразу же появились и чисто таможенные проекты. Штейн в 1813-1814 гг. выдвинул идею установления единой таможни вокруг всей Германии. Гарденберг в 1814 г. писал о необходимости ограничения коммерческого абсолютизма отдельных немецких государств. Он хотя и не предлагал тогда создать общее таможенное пространство, но желал ограничить размер внутренних пошлин неким единым для всей Германии уровнем. Кроме этих двух ведущих прусских политиков целый ряд авторов из многочисленных германских государств уже к 1815 г. выдвинул разного рода концепции организации национального экономического единства [469, с. 13-23].
Однако практика была в тот момент весьма далека от теории. Единое экономическое пространство воспринималось исключительно как следствие политического единства. Представить себе возможность создания общего рынка для нескольких независимых государств мало кому удавалось, кроме отдельных продвинутых умов. На Венском конгрессе, где решались судьбы послевоенной Европы, доминировали противоречия между Австрией и Пруссией, а также стремление малых германских государств к сохранению своей политической независимости от этих двух колоссов. В подобных условиях договориться о формировании какого бы то ни было таможенного союза было невозможно.
Ситуация стала принципиальным образом меняться после 1815 г., когда территорию германских государств охватила экономическая депрессия, ставшая, с одной стороны, след-
вием конкуренции английских товаров, буквально ринувшихся на континент после снятия блокады, а с другой — следствием неразвитости самого германского бизнеса, скованного
внутренними таможнями и прочими ограничениями. Вследствие этого как идея создания единого германского рынка,так и идея умеренной защиты всего этого пространства в целом от «английского нашествия» стали приобретать все больше сторонников.

388
Откровенных противников фритредерства оказалось Германии не так уж много. Участники многочисленных дискуссий о преобразованиях системы таможенной защиты внутреннего рынка разделились в основном на две категории — на откровенных фритредеров и «прагматиков», стремившихся сочетать расширение масштабов свободы, предоставляемой германскому бизнесу, с умеренным протекционизмом.
К числу первых относились в основном бизнесмены и политики из ганзейских городов (Гамбурга, Бремена, Любека), а также из Франкфурта, т.е. из тех хозяйственных центров Германии, которые жили в основном международной торговлей. В этих городах исторически протекционизм не использовался — и фритредерство являлось, если можно так выразиться, образом жизни всех горожан. К ганзейцам и франкфуртцам присоединялись многочисленные интеллектуалы из южных и рейнских земель, воспринимавшие фритредерство в качестве прогрессивной идеи, своеобразного веления времени. В Баварии, например, шли даже дискуссии о вреде всех таможенных тарифов.
Некоторые участники споров воспринимали фритредерство в качестве инструмента для разрешения многочисленных политических и культурных проблем той эпохи, а это серьезно увеличивало их силы в схватке с противниками.
В противовес утверждениям о необходимости защиты отечественного производителя появился тезис о том, что неконкурентоспособный бизнесмен — это плохой гражданин, не патриот. Если он не способен биться с иностранным конкурентом, напрягая для этого все силы, то ему следует вообще эмигрировать из страны. В условиях послевоенного патриотического подъема такого рода заявления звучали, наверное, совсем не столь комично, как сегодня. Были также авторы, которые подчеркивали значение свободы торговли для разрешение межконфессиональных противоречии, столь сильных в Германии, разделенной на протестантские католические государства. Однако никакой серьезной организационной силы, способной оказать давление на пра-

389
вительства германских государств, фритредеры так и не смогли создать [469, с. 26-31].
Гораздо лучше в этом плане обстояло дело у «прагматиков». Среди них имелся человек феноменальной энергии, взявший на себя бремя борьбы за германское экономическое единство. Звали его Фридрих Лист. Он происходил из скромной семьи вюртем-бергского ремесленника, но уже в 28 лет стал профессором Тю-бингенского университета.
В 1819 г., когда ему исполнилось 30 лет, Лист организовал Германскую торгово-промышленную лигу, в которую вошло 70 промышленников и купцов, желавших хозяйственного объединения страны. Все они были из южных и западных германских государств [489, с. 35]. Непосредственной целью деятельности Лиги стала борьба за устранение всех внутренних таможен, разделявших германские государства, и за повышение пошлин, взимаемых на внешней границе Германии с товаров, имеющих иноземное происхождение. При этом конечной целью своей практической работы Лист считал обеспечение европейской свободы торговли [469, с. 37]. На первый взгляд подобное сочетание Целей выглядело парадоксальным, но оно тем не менее не противоречило мировоззрению, которое сложилось у Листа и значительной части людей его поколения.
Впоследствии, много лет спустя после того, как Лига развернула свою борьбу за экономическое единство Германии, Лист был признан ведущим теоретиком протекционистского направления в экономической науке и фактическим основателем так называемой немецкой исторической школы в политэкономии. Однако вряд ли его философию можно свести к примитивному протекционизму, во всяком случае к такому, какой произрастал из эпохи меркантилизма. Лист принадлежал

390
к тому поколению, которое формировалось на учении Адама Смита и не могло быть свободно от его воздействия. Другое дело, что идея германского национализма, впитанная в отличие от теории классической политэкономии не умом, а сердцем, неизбежно модифицировала взгляды образованных немцев по сравнению со взглядами, которые были свойственны, скажем, англичанам.
Лист никогда не отрицал значения свободы торговли для повышения эффективности экономики в целом. Но, думается, он никогда и не ставил перед Германией чисто экономических задач. Они всегда были для него на втором месте по отношению к задачам политическим и духовным. Лист готов был согласиться на то, что экономика в течение какого-то времени будет работать менее эффективно, лишь бы это была именно немецкая экономика, имеющая столь большое значение для решения проблемы национального германского возрождения(1).
В своем главном теоретическом труде, написанном уже в последние годы жизни, Лист нигде не говорит о том, что протекционизм дает лучшие экономические результаты, чем свобода торговли. Но он отмечает, что при свободе торговли в стране будет доминировать иностранный капитал, и это для германского националиста оказывается абсолютно неприемлемым. Весьма характерный пример — похвала, которой он награждает Англию за то, что она в свое время запретила ввоз высококачественных индийских тканей ради поддержки своих собственных товаров, не отличающихся, впрочем, высоки-
(1). Лучше понять логику Листа можно, как ни странно, сопоставив ее с логикой Карла Маркса, который вроде бы смотрел на экономику с совершенно иных позиций. Но обоих этих «экономистов» сближало то, что экономическая эффективность для них была вторична по отношению к защите интересов некой общности. Различие состоял лишь в том, что для Маркса этой общностью был эксплуатируемый класс, а для Листа — промышленно отстала нация.

391
ми потребительскими свойствами [113, с. 80-81, 96-97]. Пусть потребитель проиграет, но зато выиграет сама идея национального становления!
Находясь на подобной исходной позиции, Лист полностью отвергает в практическом плане как использование меркантилистского подхода, так и подхода классического. «Меркантилистская система впадает в большую ошибку,— писал он,— настаивая на абсолютной полезности и необходимости ограничений... Она не видит того, что ограничения являются лишь средством, свобода же — целью...» Под таким заявлением, наверное, мог бы подписаться хоть сам Адам Смит, но дальше Лист продолжает свои рассуждения, имея в виду уже взгляды самого Смита: «Господствующая теория, напротив... имеет в виду исключительно космополитические требования будущего, и даже самого отдаленного будущего. Универсальный союз и абсолютная свобода международной торговли — космополитические идеи, которые, может быть, только через целые столетия в состоянии будут получить реальное применение,— эти идеи она принимает за применимые в настоящее время» [113, с. 40-41].
Что же из всего вышесказанного следует? Запретительные таможенные пошлины (такие, которые, к примеру, доминировали в это время по отношению ко многим товарам во Франции) по мнению Листа вредны. Протекционизм — это не устранение международной торговли, а лишь умеренное стимулирование деятельности отечественного производителя. Четкого определения того, где проходит граница между запретительной практикой и протекционизмом, Лист не давал, предполагал, что, как правило, пошлины должны устанавливаться на уровне, не превышающем 25% от стоимости товара, с последующим снижением до 15-20%. В этом плане прусский таможенный тариф 1818 г., по мнению Листа, отвечал всем потребностям развития национальной промышленности того времени, для которого был предназначен [113, с 55-59, 137].
И наконец Лист полностью расставил все точки над «и» в следующем своем теоретическом положении. «Признавая

392
свободную конкуренцию в промышленности вернейшим средством для обеспечения преуспеяния всего человечества, школа (имеется в виду школа классическая.— Авт. ) с точки зрения, на которую она себя поставила, совершенно права. Раз признана гипотеза о существовании всемирной ассоциации, всякое ограничение частных торговых сношений между различными странами является неблагоразумным и вредным. Но пока другие нации подчиняют коллективные интересы всего человечества своим национальным интересам, нет смысла говорить о свободе конкуренции между людьми, принадлежащими к различным нациям» [113, с. 221].
Таким образом, получается, что задачи текущего момента для немцев и, скажем, для англичан принципиально различны. Первые ощущают себя формирующейся нацией, вторые — космополитами, представителями всемирной ассоциации. Для первых важно одно, для вторых — совершенно иное(1).
Таким образом, признание достижений классической теории вполне сочеталось у Листа с борьбой за единое германское экономическое пространство и за протекционизм. Но поскольку он был, в первую очередь, практиком, а не теоретиком, ему приходилось часто вступать в борьбу с фритредерами, стремившимися как можно быстрее обеспечить господство идей свободной торговли. Защищать же идею единого германского рынка, обеспечивающего внутреннюю конкуренцию, практически не приходилось.

(1). 1 С позиций логики Листа оказывается, кстати, вполне объяснимой наметившаяся в последние десятилетия тенденция к снижению таможенных барьеров по всему миру. В эпоху глобализации, пришедшей на смену эпохе национализма, человечество во все большей степени ощущает себя той самой всемирной ассоциацией, о которой говорил Лист, и соответственно делает то, что было, по мнению этого мыслителя, несвоевременно в первой половине XIX столетия

393
Атаки со стороны фритредеров требовалось отражать постоянно. Лист с ними не деликатничал и называл «британскими агентами» [469, с. 45], причем это было штампом, вполне естественным в устах националиста. Что же касается атак со стороны противников создания единого германского рынка, то их практически не было. Объединению мешали не теоретические воззрения, а конкретные политические противоречия между отдельными германскими государствами.
Австрия хотя и стремилась к политическому доминированию в Германии, но в то же время с опаской относилась к формированию таможенного союза. По мнению Клемента Мет-терниха (скорее всего, справедливому), хозяйственное объединение с германскими государствами могло стать для Австрии самоубийством, поскольку грозило расколоть многонациональную империю Габсбургов на две части (другое дело — стоило ли сохранять умирающую империю ценой торможения развития объективных экономических процессов?). Поэтому Меттерних не стремился войти в какой-либо таможенный союз, хотя и приветствовал идею свободной торговли продовольствием, которое в восточной части империи имелось в избытке [469, с. 49](1).
Пруссия, напротив, стремилась к тому, чтобы всеми возможными способами усилить свое влияние в Германии. Она готова была строить единое хозяйственное пространство, однако предпочитала делать это на своих условиях. Поначалу Пруссия проводила стратегию не таможенного союза, а таможенного аншлюза, т.е. не объединения с соседями, а

(1). И другие германские соседи (не только Австрия) были настроены по отношению к таможенному союзу отрицательно. Такие экономические лидеры, как Англия и Нидерланды, опасались падения экспорта своих товаров. Франция испытывала беспокойство в связи с уменьшением своего политического влияния в южных и западных германских землях. Тем не менее серьезного негативного воздействия процесс интеграции враждебное внешнее окружение оказать не смогло [376, с. 97, 100].

394
включения их в свою хозяйственную систему. Но тут уже малые государства начинали противиться ее устремлениям. Пруссия рассматривалась южными и западными немцами добившимися конституционного правления и находившимися под влиянием французских идей свободы, равенства и братства, в качестве опасного авторитарного соседа. Поэтому среди малых государств поначалу доминировала идея формирования некой третьей силы, противостоящей как Австрии, так и Пруссии (1) [469, с. 65].
В этих сложных политических условиях создание Лиги Листа, наряду с таможенным тарифом Маасена в Пруссии стало важнейшим фактором германского хозяйственного объединения. Немцы шли к нему как бы с двух сторон.
Низкий тариф Маасена не слишком сильно мешал торговле. Но все же, поскольку он существовал, а соседние немецкие государства были заинтересованы в сбыте товаров на емком прусском рынке, появлялся стимул к созданию союза. Более того, послевоенные границы в Германии проходили столь причудливым образом, что прусская территория вклинивалась между многими соседними государствами. В результате торговцы из этих государств для того, чтобы провозить товары по территории Пруссии, должны были уплачивать транзитный тариф.
Это никому не нравилось. Сначала тариф 1818 г. вызвал во всей Германии просто-таки бурю негодования: Пруссию обвиняли в том, что она эгоистически замкнулась и противодействует общему таможенному объединению [62а, с. 79].

(1). Под господствовавшие в малых государствах общественные настроения подводилась даже специальная идеологическая база. Так, например, в Штутгарте появилась весьма оригинальная теория, согласно которой только южные немцы являются настоящими немцами, а вовсе не пруссаки, австрийцы или ганноверцы. Жители германских ганзейских городов в свете данной теории вообще рассматривались в качестве своеобразных варваров [469, с. 163- 164].

395
Однако уже в самом скором времени настроения соседей стали меняться.
Пруссия отнюдь не стремилась замкнуться в собственных границах, хотя и не слишком настаивала на создании таможенного союза. Она была, скорее, заинтересована в выравнинии своих таможенных рубежей, т.е. в распространении единого хозяйственного пространства на те карликовые государства, которые создавали приграничные клинья и усложняли пруссакам осуществление таможенного контроля. Экономная прусская администрация стремилась к тому, чтобы собирать максимальный объем пошлин с минимальной затратой средств,— и быстро добилась успехов.
Первый сосед, карликовое государство Шварцбург-Зондерсхаузен, уже в 1819 г. дал свое согласие на «экономическое поглощение» его Пруссией в рамках системы таможенного аншлюза [469, с. 139]. В дальнейшем процесс стал набирать обороты, и соседи потянулись один за другим. Особенно активно таможенный аншлюз стал развиваться после того, как министерство финансов возглавил фон Мотц.
Объединение со сравнительно крупными германскими государствами Пруссию в финансовом и хозяйственном плане интересовало меньше. Ведь по сравнению с ней самой все остальные государства не являлись столь уж крупными, а потому расширение масштабов внутреннего рынка для пруссаков было не так важно, как для соседей. Когда Таможенный союз все же возник, в него вошли территории, на которых проживало 23,5 млн человек,— при этом 15 млн составляло население Пруссии. Эти числа показывают, кто от кого зависел в большей степени [489, с. 70].
Но отсутствие сильной заинтересованности не означало намерения противодействовать. Когда представители Лиги Листа прибыли в Берлин для того, чтобы уяснить себе позицию занимаемую прусской администрацией по вопросу о формировании единого германского рыночного пространства и Маасен, и министр финансов того времени Антон Вильгельм Фон Клевитц в частных беседах дали им понять,что фискальный аспект не является главным в отношениях

396
Пруссии со своими соседями и что либерализм, проявляемый чиновниками в экономических вопросах, вполне может существовать, несмотря на авторитарный политический строй [469, с. 123-124].
На юге и западе Германии процесс шел совершенно по-иному, нежели в Пруссии. В отличие от твердого авторитарного прусского подхода у южных и западных немцев царил демократический беспорядок, в котором только энергия Листа позволяла добиваться некоторого продвижения вперед. Лист не входил в число местных чиновников, но активно агитировал монархов и бюрократов за таможенный союз, находясь при этом вне системы. Без всякого преувеличения можно сказать: то, что делал в те годы Лист, представляло собой один из первых в Европе примеров функционирования гражданского общества.
Пользуясь тем, что хозяйственная депрессия все более сильно била по экономике германских государств, Лист под конец 1819 г. склонил к идее экономического объединения Баварию, Баден, Вюртемберг и некоторые другие, более мелкие государства. Среди местной бюрократии ему все чаще удавалось находить сторонников. Таким был, например, Фридрих Небениус — советник баденского министерства финансов.
Лига предложила южным и западным немцам программу хозяйственного объединения, в соответствии с которой на товары, производящиеся в германских государствах, остающихся за пределами таможенного союза, устанавливаются пошлины в размере 10%, а на товары, ввозимые из третьих стран,— 30%. Это все было очень похоже на условия прусского таможенного аншлюза [469, с. 43, 55-64, 160].
Но в ходе переговоров возникли многочисленные проблемы, разрешить которые потенциальные участники таможенного союза так и не смогли. Кто с кем конкретно готов объединяться? На каких условиях? Каким должен быть уровень тарифов? Как будут распределяться между участниками союза доходы, поступающие от взимания пошлин? Создавать единую таможенную администрацию или каждое государство само будет наводить порядок в собственном доме? Если со-

397
здавать, то какое из государств будет обладать в ней большим весом? Можно ли облагать дополнительными налогами товары которые уже прошли растаможивание?
Каждый из участников переговоров имел по всем этим и многим другим вопросам собственное мнение. Более того, мелкие государства желали, скорее, даже не таможенного союза который мог ущемить их самостоятельность, а взаимных торговых преференций. В результате дискуссии постепенно зашли в тупик. Переговоры длились вплоть до 1825 г., но так и не привели к достижению какого-либо практического результата. Прусский авторитарный подход продемонстрировал свою большую работоспособность, нежели южногерманский демократический [469, с. 78-105].
Сам Лист оказался в конечном счете жертвой неспособности германских государств прийти к какому-нибудь соглашению. Он хотел реального объединения страны, а вовсе не политиканских маневров с созданием некой третьей Германии. Но позиция Листа не устраивала правителей южных государств. Кроме того, сказалось и давление, оказываемое Меттернихом. В итоге Лист был вытеснен из большой политики, некоторое время провел в тюрьме, а затем оказался выпущен на свободу с условием эмиграции в Америку. В США он занялся бизнесом, увлекся идеей строительства железных дорог, а также по-прежнему агитировал за протекционизм, все чаще подвергая жесткой критике фритредерские идеи классиков политической экономии Смита и Сэя [489, с. 95-98].
В Германии тем временем возможности для хозяйственного объединения страны оставались все такими же призрачными. Общество постепенно теряло интерес к экономическим вопросам. В политическом же плане Пруссия по-прежнему внушала южногерманским либералам серьезные опа-ения. Сторонники таможенного союза настаивали на том, что идейно-политические моменты не столь важны, что Пруссия в хозяйственном плане вполне либеральна и что главное- это думать о собственной коммерческой выгоде.Но до поры до времени такого рода аргументы не особенно помогали

398
На этом не слишком благоприятном для таможенного союза фоне продолжали свою агитацию как фритредеры, говорившие о том, что вообще никакие союзы подобного рода не нужны, если есть свобода торговли, так и протекционисты боявшиеся превращения прусских предприятий в конкурентов для южногерманского бизнеса. Некоторые наиболее ретивые противники таможенного союза умудрялись в своей аргументации одновременно использовать тезисы как протекционистов, так и фритредеров, лишь бы не допустить хозяйственного объединения Германии [469, с. 182-186].
Как часто бывает в подобных случаях, ситуация в южных и западных германских землях качественным образом изменилась после того, как к власти пришел новый правитель. В данном случае имеется в виду баварский король Людвиг I, который с 1826 г, резко ускорил процесс хозяйственного объединения соседних государств [489, с. 45].
В январе 1828 г. наконец-то, после почти десятилетних мытарств, появился на свет таможенный союз, в который вошли, правда, лишь два государства: Бавария и Вюртемберг. Хотя за младшим партнером — Вюртембергом были закреплены определенные гарантии и права, объединение состоялось на баварских условиях: законодательство, процедуры и величину тарифов продиктовал Мюнхен [469, с. 194-198].
В том же году, месяц спустя, кардинальные изменения произошли и в позиции Пруссии. Фон Мотц, выходец из Гессена, хорошо знал малые германские государства, их специфику, психологию правителей. Он отошел от стратегии таможенного аншлюза и перешел к формированию союза. В феврале 1828 г. был подписан договор между Пруссией и Гессен-Дармштадтом. В соответствии с этим договором младший партнер принял прусское таможенное законодательство и прусские тарифы, но сохранил определенную самостоятельность. Таким образом, вхождение в ареал прусского влияния не выглядело для Гессен-Дармштадта унизительным [469, с. 212, 217].
Как только возникли первые союзы, дело пошло на лад. Уже в 1829 г. началось активное сближение прусского союза

399
и тандема Бавария-Вюртемберг. Это очень не понравилось Меттерниху, который догадывался, какими печальными последствиями для Австрии может закончиться достижение германского хозяйственного единства. Да и некоторые государства, остававшиеся пока за бортом таможенных союзов (особенно Саксония), тоже не желали их усиления. Итогом их совместной стратегии противодействия Пруссии, Баварии и Вюртембергу стало образование еще одного союза — Центрального.
Этот союз не создал единого таможенного пространства и как союз в полном смысле этого слова даже не функционировал. Его задачей было недопущение расширения других союзов и сохранение некоего транзитного пространства в центре Германии, по которому товары могли бы беспрепятственно продвигаться из северных ганзейских городов, свободно торгующих со всем миром, до границ Австрии [377, с. 35].
Объединение, не имеющее никакой позитивной основы, да к тому же построенное государствами, придерживавшимися абсолютно различной хозяйственной идеологии (ганзейские города, Ганновер(1), Франкфурт стояли на фритредер-ских позициях, тогда как Австрия в то время еще не преодолела до конца влияние меркантилизма), не могло быть успешным.
В 1833 г. сопротивление формированию единого германского таможенного союза было сломлено, и на свет появился договор, подписанный Пруссией, Баварией, Вюртембергом, Саксонией, а также различными государствами Гессена и Тюрингии (всего было 18 участников, к которым в течение двух лет присоединились еще Баден и Франкфурт). К этому моменту

(1).Ганновер — как, впрочем, и Мекленбург с Брюнсвиком — относился к числу в экономическом смысле сравнительно отсталых, аграрных государств. Но они придерживались Фритредерских идей, поскольку были в торговом отношении тесно привязаны к Англии, являвшейся стабильным покупателем их товаров.

400
Мотц уже покинул сей мир, и честь завершения формирования Таможенного союза выпала Маасену — новому министру финансов, человеку, который фактически еще в 1818 г. начал выстраивать прусскую таможенную стратегию.
Всеми участниками нового союза был принят прусский тариф. Пруссия же представляла таможенный союз на всех международных переговорах. Каждое государство сохраняло определенные права, гарантирующие его независимость, но они были в значительной степени формальны (1). Экономический и политический вес лидера определял границы возможного сопротивления участников таможенного союза.
Поскольку для принятия резолюций на конгрессе союза необходимо было единодушное голосование, прусским политикам требовалось изрядное мастерство политического манипулирования. Малые государства имели возможность наложить вето на предлагаемые решения. Но на практике им не слишком удавалось проводить какую бы то ни было линию, отличающуюся от генеральной [377, с. 37-38].
Можно сказать, что в деле построения Таможенного союза фактически победил авторитаризм. Твердая позиция Пруссии и хозяйственный вес прусского бизнеса обеспечили ее главенство — и тем самым порядок. Никакой демократии не было. Руководила Союзом именно Пруссия, остальные государства лишь получали свою долю собираемых на внешних границах таможенных платежей. Единоначалие позволило добиться стабильных и высоких поступлений, а также пресечь контрабанду. В отличие от созданного в 90-е гг. XX века союза России и Белоруссии, в котором последняя долго была просто «дырой в заборе» благодаря своей таможенной незави-

1 Существовала система взаимных инспекций, проверяющих работу национальных таможенных администраций, что не давало никому устраивать «дыры на границе» и отходить от требуемой Пруссией жесткости. С 1867 г. инспекторы стали надгосударственными, т.е. они превратились в чиновни ков, нанимаемых на работу самим Таможенным союзо [376, с. 317].

401
симости, германский союз XIX века функционировал крайне эффективно.
Процесс создания Германского таможенного союза был закончен, а вместе с ним фактически была закончена и эпоха великих реформ, начатая в период национального унижения и растянувшаяся более чем на четверть столетия. «Современники долго помнили, как в эту памятную ночь на 1 января у всех пограничных шлагбаумов собрались сотни повозок с товарами и с каким ликованием был встречен всюду бой башенных часов, возвестивших одновременно и наступление нового года, и начало эры свободной торговли в Германии. Победа Пруссии, одержанная в эту ночь, была более решительна, чем победа под Садовой (в австро-прусской войне 1866 г.— Авт.)» [46, с. 97].
Таможенный союз стал важнейшим элементом не только германского хозяйственного развития, но и развития национального. Август Хоффман фон Фаллерслебен, автор германского гимна «Deutschland, Deutschland iiber Alles», посвятил Таможенному союзу свои особо проникновенные строки:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Феодальная система
В этот период времени страна сильно пострадала от падения мировых цен на традиционные товары польского экспорта
603 первые ассигнации появились в габсбургской монархии еще в xviii веке
Инфляция
Экономические последствия версальского договоракейнс д колодко история