1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8

При исследовании политической коммуникации в общих чертах и конкретной ее формы, каковой является воздействие и взаимодействия средств массовой информации и массовой аудитории, необходимо обозначить и функции (направления, содержательные характеристики) ПК. Конкретизация приводит к необходимости соотнесения их содержательной, ценностной сущности с типом власти, политическим режимом, деятельностью политических партий (о чем только что говорилось).

Г. Лассауэлл и ряд других американских коммуникологов рассматривали политическую коммуникацию с точки зрения получившего известность в 40-е, 50-е годы структурного функционализма. Они претендовали на беспристрастное видение СМК, как нейтрального самого по себе явления, которое может быть использовано и на благо человека, и во зло ему. В зависимости от социально-политических условий на СМК могут возлагаться различные функции, имеющие политически релевантный характер (классификация Д. Макквейла):

1.      Информационная: информирование о событиях и существующих условиях в стране и мире; обозначение существующих отношений власти.

2.      Корреляционная: объяснение и интерпретация информационных сообщений; обеспечение поддержки существующим властям и господствующим нормам; социализация; координация усилий отдельных субъектов; достижение консенсуса; фиксация социальных статусов и приоритетов.

3.      Континуитивная: трансляция доминирующей культуры; поддержание общности социальных ценностей.

4.      Развлекательная: обеспечение средств расслабления; смягчение социальной напряженности.

5.      Мобилизационная: проведение кампаний в поддержку тех или иных действий в области политики (в том числе внешней), экономики, труда и иногда – религии.

Функциональную, содержательную направленность политической коммуникации можно обозначить и как типы политических сообщений – побудительные (прямо воздействующие на аудиторию), собственно информативные (реальные или вымышленные сведения), фактические (известия и сообщения, на которых основан контакт между субъектами политики).

Политическая коммуникация выступает, таким образом, как специфический вид политических отношений, посредством которого доминирующие в политике субъекты регулируют производство и распространение общественно-политических идей своего времени.

Франкфуртская школа (Адорно-Хоркхаймер) и структурный функционализм (Г. Лассуэлл и др.) указывают на ведущую роль СМК в поддержке существующего социального и политического порядка. По разному оценивая эту роль, обе теории сходятся в характеристике СМК как преимущественно консервативного социального института. Наряду с кризисом парламентаризма, усилением политической исполнительной власти и бюрократии, корпоративизмом и распадом массовых политических партий рост политического влияния СМК рассматривается ими как симптом кризиса либеральной демократии в целом. Это мы и видим, например, в современной социально-политической ситуации в России. «Партийная пресса, в XIX – начале XX вв., послужившая важным инструментом социальных изменений, почти повсеместно прекратила свое существование. А современные коммерческие газеты, радио и телевидение, во время предвыборных кампаний “продающие” политиков как товар, способствуют лишь стагнации, отвлекая граждан от действительно серьезных проблем» (Голосов, с. 187).

Таким образом, направления политической коммуникации всецело зависят от существующего социально-политического порядка. Пропаганда («коллективный пропагандист»), агитация, («коллективный агитатор»), организация («коллективный организатор» – по В.И. Ленину) – в однопартийном, идеологически тоталитарном режиме. Более мягкие коммуникативные действия – в либерально-демократических режимах. Однако, как показали события вокруг холдинга «Медиа-Мост» и канала НТВ, – эти действия резко обостряются и ожесточаются при потере определенных выгод, доходя до использования методов той же ленинской триады.

Переходные политические процессы в постсоциалистических обществах весьма разнообразны и многоплановы. Анализируя важнейшие факторы, преобразующие СМИ в России и странах Восточной Европы, Я.Н. Засурский подчеркивает ключевую роль новых информационных и коммуникационных технологий в преобразовании и самих медиасистем и обществ в целом. Сегодня процесс перехода постсоциалистического общества на новый уровень развития отличается сложным и комплексным характером, включающим индивидуальные, национальные черты и тенденции глобального масштаба. Будет заблуждением считать, – говорит он, – что СМИ так называемых молодых демократий движутся в сторону какой-нибудь устоявшейся западной модели – европейской или американской, потому что и сами эти модели сейчас находятся в процессе трансформации и преобразования (цит. по: Вартанова, с. 39).

Если в советские годы многие периоды и эпизоды истории России искусственно вырывались из общего цивилизационного контекста, то в «постсоветское» десятилетие аналогичным образом из этого контекста вырываются чуть ли не все 74 года существования Советской власти, принесших и развивших ряд своих, индивидуальных сторон в общечеловеческую культуру. Может статься, что в поговорке «Иван, не помнящий родства» будет заменено из-за потери памяти и само имя – на имя очередного кумира поп-музыки, политического шоумена или воротилы бизнеса. Может статься, что это будет имя и очередного журналиста-киллера или писателя-некрофила. И делается это в угоду определенным политическим мотивам. Многими постсоветскими СМИ заимствуется и сам западный стиль коммуникации, из которой уходят добро, человечность, ответственность за судьбу Родины и нации.

Приведу мнение В.С. Соловьева из статьи «Несколько слов по поводу жестокости». Почему я это делаю? В современной журналистике укрепилось понятие «мягкие и жесткие новости». «Классические» примеры тех и других новостей – это ведение «600 секунд» и «Вестей» А. Невзоровым и С. Сорокиной в недавнем прошлом. У первого было «что, где, когда и как» со стрельбой и погонями, у второй – если новости криминальные, то обязательно с мягкой улыбкой и непременными успокаивающими сентенциями.

«Несколько слов...» B.C. Соловьева – критический ответ на статьи Н. Михайловского о Достоевском под названием «Жестокий талант». В них вся литературная деятельность писателя сводится к ненужному мучительству и беспредметной игре «мускулов творчества». По Михайловскому, играя этими «мускулами», Достоевский с наслаждением и излишеством терзал своих героев, чтобы через них терзать и своих читателей.

Вот что пишет В.С. Соловьев: «Те, для кого писал Достоевский, знают, что у него было нечто большее, чем “жестокий талант”».

Н. Михайловский приводит пример из творчества Эжена Сю – о кровожадном человеке, которого хотел перевоспитать доброжелательный и умный руководитель. Однако ничего не получилось, пока этого человека не устроили на бойню мясником. Таким образом, были совмещены дурные наклонности и общеполезное дело. Вот и с Достоевским, якобы, надо так поступить. В.С. Соловьев защищает писателя, показывая, что у него есть нравственный и общественный идеал, не допускающий сделок со злобными силами (Соловьев, 1991, с. 365–368).

Можно ли применить понятие «жестокий талант» к современным политическим коммуникаторам типа А. Невзорова или С. Доренко? Этот и подобные антипримеры должны храниться в «дисциплинарном архиве» журналистики и политической коммуникации, откуда их черпает преподаватель и студент.

Другой пример – из области, как ее называл П.А. Флоренский, ономатологии, то есть науки об именах. Как часто журналисты с превеликой легкостью жонглируют словами, определениями, понятиями, не задумываясь, как далеко может пойти воздействие того или иного слова, а может, напротив, специально продумывая эти манипуляции и будущие эффекты.

Вот что пишет П.А. Флоренский, возражая рационалистам. Те полагали, что обозначение покоится на историческом произволе и поэтому оно независимо от сущности обозначаемого. «Но ведь это они раздробили всякую форму на кирпичики; это они расстригли Слово Божие на строчки и слова, язык растолкли в звуки, организм измельчили до молекул, душу разложили в пучок ассоциаций и поток психических состояний... Было бы даже удивительно услышать от этого нигилизма, отвергшего в корне самое понятие типа что-либо, кроме отрицания и в отношении типов столь высокого порядка, каковому причастны имена (Флоренский, 1990, №3, с. 139).

Классический марксизм не разрабатывал теорию массовой коммуникации, а сделал упор на пропагандистской, ярко выраженной партийной и классовой сущности массовой информации. В советских общественных науках сохранилась эта традиция. Теория массового общества, теория массовой коммуникации получили свое развитие в западной социологии, философии и политологии.

На сегодня накоплен большой опыт коммуникативного анализа в разных сферах человеческого бытия. Коммуникация входит в число постоянных объектов гуманитарной науки. Как видим, политическая коммуникация – один из основных таких объектов. Без исследования различных ее сторон, характеристик, проявлений достаточно сложно анализировать многие другие отрасли гуманитарного знания.

В этой связи весьма полезным является опыт построения теоретических моделей политической коммуникации. Выделим среди них те, которые могут применяться и в качестве просвещающих, гуманизирующих моделей, и в качестве инструмента для массовизации и отупления общества. Другими словами, использоваться для организации культурной и анитикультурной коммуникации. Таких укрупненных, обобщенных моделей традиционно можно выделить три: семиотическую, архетипическую и мифологическую. Именно они дают подробное представление о приемах, методах, элементах, использующихся в практике печатной и электронной политической коммуникации. Использование внешне эффектных, рассчитанных на эмоциональное воздействие, приемов коммуникации берет свое начало именно от этих исторически сложившихся, а затем теоретически обоснованных философами XX в. моделей.

Семиотика – это жест, мимика, вербальный или визуальный стиль речи, статичная или динамичная иконографика и знаковость. Архетипика – лежащие в подсознании индивида сформировавшиеся историческими или генетическими условиями стереотипы. Мифология – исторические, идеологические художественные (псевдохудожественные) мифы.

Эти модели коммуникации как культуры хорошо освоила идеология. Именно в силу авторитета культурной традиции данные модели эффективно влияют на сознание зрителя и читателя. Эту особенность массового сознания уверенно эксплуатируют пресса и телевидение, особенно в период агитационных кампаний.

Сравнение политика с товаром может несколько шокировать, но ведь зрителю предлагается в период таковых кампаний имидж политика, произведенный как товар. Этот имидж в идеале должен быть сродни искусству артиста, когда для зрителя в игровом сюжете не видны ни грим, ни форсированная мимика и жесты, не режут слух нарочитая речь и выспренние фразы. В современной политической рекламе имидж чаще всего оторван от своей естественной, реальной основы, реальное событие низводится до фарса.

По мнению социологов, российские избиратели уделяют рекламе как таковой «мерцающее внимание», то есть не включаются полностью в акт коммуникации. Тем не менее, большие финансовые средства, выделяемые избирательными блоками на политическую рекламу, говорят о том, что имиджмейкеры рассматривали ее на президентских выборах 2000 г. как главное направление агитационной работы.

В основном на телеэкране было повторение пройденного в 1995 г. Во-первых, надо отметить однообразие жанров политической телерекламы. Это либо выступление в кадре («говорящая голова»), которое в разных случаях модифицировано посредством интерьера или небольшого видеоряда, либо документальные или игровые сюжеты с участием политического лидера.

Различия в первом жанре обусловливаются имиджами представленных политиков. Какие же имиджи они себе выбрали? Е. Примаков – это классический партийный функционер, сидящий за массивным, наподобие бильярдного, столом, и грозящий пальцем «казнокрадам и коррупционерам». С. Степашин – «русский офицер», борец за сильную Россию. Усилить идею призваны видеокадры военного корабля. Другой вариант: борец с преступностью на фоне кадров задержания преступника и текст «о сильной руке и умной голове».

Имидж лидеров «Единства» тот же – «борцы». У А. Гурова – это борьба с криминалом, борьба как абстрактная сила. Борец, не знавший поражений – чемпион мира А. Карелин. С. Шойгу – борец со стихией и катастрофами.

В агитационной кампании по выборам президента у Г. Зюганова был рекламный ролик, который вызвал критические отзывы из-за своей двусмысленности. Рекламный слоган произносился на фоне тюремной решетки, которую недруги коммунистов истолковали как готовящийся новый ГУЛАГ.

Сюжетные образцы политической рекламы использовали тему или ремонта нашего жилья («Единство», по мотивам сказки «Теремок»), или обустройства нашего дома – России (движение «Наш дом – Россия»). Ладоней, сложенных домиком, уже не было. Был вариант – ребенок рисует на асфальте домик, а далее – лозунг: «Сильный лидер (кадр с В. Черномырдиным), сильные регионы, сильное государство».

Как видим, неоднократно декларируемый культ силы политиков не говорит еще о силе культуры их имиджмейкеров. У Г. Явлинского в игровых роликах его выхода в народ и беседах с «простыми людьми» зрителя отторгает холодная правильность и рассудочность. Это же чувствуется в рекламе Союза правых сил. Пенсионерка, которая собирается голосовать за правых, говорит, что они молодые и без «маразма». Но ведь тем самым она обидела в какой-то мере тех же пожилых, которые могут проголосовать в отместку «наоборот».

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8