1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14

Во время Гражданской войны, подчеркивали кадетские издания, действия социал-реформистов раскалывали антибольшевистский фронт. По мнению кадетской прессы, в то время необходимо было насаждать единоличное правление. Главное внимание надо было уделить военному противостоянию большевикам, а не развитию демократических начал в обществе. Публицисты кадетской «Современной Перми» писали о том, что в условиях борьбы с большевиками необходимо «строить Государство, но не общество “критически-мыслящих” личностей»[167].

Социал-реформистские партии, в свою очередь, обвиняли местных кадетов в стремлении узурпировать власть и реставрировать старые самодержавные порядки. Меньшевистско-эсеровская пресса стремилась убедить читателей, что кадетская программа направлена на удовлетворение запросов буржуазных слоев общества и не учитывает интересы широких народных масс. Главные цели кадетской политики, по мнению меньшевистских журналистов, заключались в борьбе с «демократией во имя реставрации, во имя торжества цензовых элементов»[168].

Меньшевистская и эсеровская части антибольшевистского фронта также были расколоты. В отношениях между ними сказывался недостаток парламентского опыта, длительное пребывание в подполье, местничество. Этой проблеме меньшевистско-эсеровские газеты уделяли большое внимание. Так, в ходе подготовки к выборам в Пермское губернское земство местные эсеры потребовали для себя половину мест в предвыборном списке от социалистических партий и неприкосновенность их кандидатов. В тоже время кандидаты, выставленные другими партиями, должны были подвергаться тщательному обсуждению. Екатеринбургская газета «Горный край» так прокомментировала это решение пермских эсеров. «Нельзя ставить имена правоверных на суд беспартийных, – с большой долей сарказма и горечи писала она, – среди которых могут оказаться и нечестивые, и наоборот: необходимо профильтровать беспартийных, дабы устранить нечестивых»[169].

Газетная пресса не могла пройти мимо экономической политики белых режимов. И большевистские и антисоветские газеты отмечали, что эффективной экономической политики антисоветские государственные образования выработать не смогли. Это приводило к тому, что хозяйственный кризис при этих режимах усиливался. «Омское правительство больше чем за полгода своего существования ровно ничего не сделало для борьбы с разрухой», – подчеркивала читинская газета «Наш путь»[170]. Газеты Северной области отмечали плачевное хозяйственное состояние области и неумение правительства края справиться с хозяйственными трудностями. «Наша близорукая политика ведет нас... к очень печальным последствиям», – отмечала газета «Русский Север»[171].

Отменив продразверстку, антибольшевистские правительства не смогли наладить работу эффективного продовольственного аппарата и снабдить продовольствием города и армию. Разруха, продовольственные затруднения, дезорганизация тыла, холод, воровство, спекуляция, административный произвол делали жизнь людей невыносимой. Доверие к антибольшевистским правительствам сильно падало, что подрывало боеспособность армии и способствовало росту просоветских настроений и симпатий. «Но разруха и дезорганизация в тылу... поколебали наши успехи, – писала «Вольная Кубань». – В тылу жизнь приняла ужасающие уродливые формы. Спекуляция, хищение... дезертирство – все это переплелось в чудовищный клубок»[172].

Одной из самых болезненных проблем внутренней жизни антибольшевистских режимов была спекуляция. Против нее руководители белых правительств не нашли средств защиты. Эта проблема приобрела политический характер, она сильно дискредитировала антибольшевистские силы. Спекуляция «есть не только обыкновенное преступление, но преступление с политическою преступной целью», отмечала семипалатинская газета «Новое слово»[173].

На страницах российской прессы самых разных политических направлений нашла обстоятельное освещение социальная политика антибольшевистских российских государственных образований. Много внимания газетные издания уделяли рабочему вопросу. С одной стороны, на страницах газет печатались статьи и заметки о готовившихся проектах законов по рабочему вопросу, а с другой – материалы об усилении эксплуатации рабочих, уменьшении заработной платы, увеличении продолжительности рабочего дня, локаутах. Журналисты признавали, что неудачное разрешение белыми диктатурами рабочего вопроса во многом предопределило их поражение. Они показывали, что антибольшевистские политические режимы не смогли улучшить положение рабочих. Война, провалы белых правительств в стремлении наладить хозяйственную жизнь привели к ухудшению их материального благополучия. Антисоветские правительства пытались поднять жизненный уровень рабочих, но все прибавки к зарплате обесценивались инфляцией, «и когда акт прибавки совершиться, она уже является запоздалой, недостаточной»[174]. Антисоветскими правительствами не было выработано рабочее законодательство, которое эффективно регулировало бы трудовые конфликты и направляло разрешение возникающих проблем в цивилизованное русло. «У нас в России до сих пор нет рабочего законодательства, нет определенных юридических норм, регулирующих взаимоотношение труда и капитала и защищающих интересы рабочего-производителя от всесторонней эксплуатации», – с сожалением констатировали журналисты читинского «Нашего пути»[175].

Положение усугублялось тем, что фактическая реставрация имперских порядков лишала рабочих социальных завоеваний февральской революции. Любые попытки рабочих отстаивать свои права пресекались по обвинению в большевизме и стремлению к восстанию. Российские бизнесмены не умели, а в ряде случаев и не хотели проводить соглашательско-реформистскую политику. «Предприниматели никак не могли отрешиться от взглядов на рабочего “как на безгласного раба”, должного жить исключительно по воле хозяев», – писала газета «Наш путь»[176].

Белые власти видели в рабочих потенциальных союзников большевиков. Свергнув советскую власть, они стали проводить по отношению к рабочим политику жесткого террора. Каждый рабочий был под подозрением, и даже профсоюзы, руководимые меньшевиками и эсерами, существовали на полулегальном положении. Забастовки беспощадно подавлялись. Все это вызывало недовольство рабочих, которые «получив большевистское восстание, не желают расставаться с “диктатурой пролетариата”»[177]. Среди рабочих росло недоверие, а во многих случаях и злоба по отношению к антисоветским властям, усиливались симпатии к советской власти. Следствием этого являлись рост рабочих выступлений на территории белых режимов. Газеты достаточно подробно регистрировали многие значительные массовые выступления рабочих, а также давали немало материала о действиях властей по ликвидации забастовок. Подчас газеты являются единственным источником по истории стачечного движения на территории белой России.

Столь же широко газеты показывали решение антисоветскими режимами крестьянского вопроса. И большевистские и антибольшевистские газетные издания подробно анализировали аграрное законодательство всех антисоветских государственных образований и подчеркивали, что на подконтрольных им территориях шла реставрация старых царских порядков. Это означало фактическое возвращение помещикам земель, захваченных крестьянами в 1917–1918 гг. Вместе со старыми порядками возвращались и сами помещики. Они, несмотря на декларации белых правительств о необходимости укрепления средних и мелких хозяйств, проводили на местах антикрестьянскую политику. Это вело к подрыву доверия крестьянства к антибольшевистским правительственным программам. Так, в «Вольной Кубани» отмечалось, что «крестьяне... конечно, никогда не поверят, что крупный помещик будет защищать их интересы, а не свои собственные[178]. Такую политику газеты считали гибельной для борьбы с большевиками. Проводя ее, белые правительства усиливали недовольство крестьян, и сами приближали победу большевиков.

Недовольство крестьян усиливалось из-за того, что на занятых территориях белые стали проводить мероприятия, напоминающие большевистскую продразверстку. Они начали реквизиции, стремясь выкачать у крестьян как можно больше продовольствия. Тем самым они восстановили против себя крестьянство. При этом солдаты, офицеры, казачьи командиры часто выходили из-под контроля гражданских властей и занимались грабежом. Это приводило к росту крестьянских мятежей, которые жестоко подавлялись. Российская газетная печать достаточно полно освещала историю крестьянских восстаний. Газетные сообщения дают представления о многих крестьянских восстаниях, их направленности, степени организованности и массовости. Главная особенность крестьянских восстаний в годы Гражданской войны заключалась в том, что российское крестьянство воевало против всех политических режимов.

Крестьянские мятежи оказывали нередко решающее воздействие на ход боевых действий. Отряды «зеленых» и дезертиров, примыкали то к одной, то к другой военной силе, которая благодаря этому и одерживала победы. Крестьянские повстанческие отряды и целые партизанские армии действовали в тылу и у белых, и у красных. Причина такого положения заключалась в том, что ни один политический режим не смог удовлетворить интересы этого ведущего социального слоя России. Севастопольская газета «Юг России» отмечала летом 1920 г., что ни одна из властей России «не разрешила коренного вопроса о земле и не дала настоящего правопорядка, основанного на свободном труде»[179].

Немало писали российские газеты о положении солдат в белых армиях и об отношении офицерского корпуса к рядовому составу. Объективно рассказать о положении солдат в армии было сложно, так как цензурные правила фактически запрещали подобную информацию. Но, несмотря на это, в печать проникали сведения о том, что отношение к солдатам со стороны офицеров было жестоким. Солдаты белых армий не чувствовали себя граждански и социально защищенными. Их унижали, обкрадывали, на фронте они испытывали голод, острый недостаток обмундирования и предметов первой необходимости. Часто применялись телесные наказания. «Спросите раненных, спросите фронт... давно ли они видели сахар и ощущали его вкус. Увы, ответ будет самым плачевным», – подчеркивала «Вольная Кубань»[180]. Такое отношение вызывало недовольство солдат, многочисленными были дезертирство и случаи перехода солдат белых армий на сторону красных. Эти явления многократно усиливались в связи с военными поражениями белых.

Газетная пресса очень много места отводила проблеме распада России и обсуждению вопросов будущего территориального и национально-территориального устройства страны. Большинство антисоветских газет считали необходимым сохранить целостность страны, и многие видели эту возможность в демократическом устройстве страны, когда все проблемы будут решаться с учетом интересов малых наций и национальностей России. «Опасен ли этот инородческий сепаратизм России? – спрашивали журналисты читинского “Нашего пути”. – Демократической нет, всякой другой – да»[181].

И большевистские и антибольшевистские газеты достаточно объективно показывали причины распада Российской империи. Они считали, что причина этого процесса лежала в наследии, оставленном самодержавием. Несовершенство государственного управления, политика властей, не позволяющая малым народам России развивать свою культуру и свободно пользоваться родным языком и религией, были причинами национальной вражды и сепаратистских стремлений. Ослабление России в результате войны и революции усилили эти настроения и не дали «возможности установить разумной и дальновидной окраинной политики»[182]. Другая важнейшая причина распада страны, по мнению большинства газет, заключалась в специфике функционирования российских политических партий. Долгая работа на нелегальном положении в условиях постоянных репрессий и преследований властей привела к выработке у партийных функционеров антигосударственных позиций, которые они усилено пропагандировали. Эта ненависть «к определенному государственному режиму переносилась вообще на всякий государственный строй и влекла за собою отрицательное отношение... к целостности... России»[183].

По поводу будущего устройства России газетная периодика была во многом единодушна. Журналисты в своем большинстве понимали, что возвращение к имперской национальной политике невозможно. В качестве предложений высказывались мнения о федеративном устройстве России. Причем, речь шла не только о национальной, но и о территориальной автономии с региональными законодательными органами власти. На этом особенно настаивала газетная периодика казачьих областей. Федеративное устройство должно было лучше учитывать интересы регионов, территориальные, хозяйственные особенности краев, поднять социальную активность населения. Журналисты объясняли преимущества федеративного устройства тем, что в случае очередного государственного переворота ослабление центральной власти не так тяжело отразится на регионах и позволит избежать «анархии и братоубийственной войны»[184].

Анализируя региональную политику белых режимов, и большевистские и антибольшевистские газеты особенно выделяли отношения правительств белых режимов с руководством казачьих областей. Эти отношения были сложные и показывали наличие больших противоречий среди участников антибольшевистского лагеря. В казачьих районах была сильна власть атаманов, которые во многих случаях не подчинялись единому управлению. Так, власть Колчака не простиралась дальше Иркутска. На востоке Сибири диктатором был атаман Семенов, который представлял собой наиболее одиозный пример, так называемой, атаманщины. Кроме Семенова, отряды атамана Анненкова контролировали семипалатинский край, части атамана Калмыкова – хабаровский, атаман Дутов – оренбургский. Из-за личных амбиций и политической недальновидности они нередко игнорировали распоряжения Верховного правителя, чем ослабляли антибольшевистское сопротивление на востоке России. Атаманы «думают больше о своих личных интересах, чем об интересах своей родины, в то время, когда соединенные силы всей страны необходимы для борьбы с большевиками», – писало «Тобольское народное слово»[185].

Для большевистских газет эти противоречия в антисоветском лагере являлись показателем скорого разложения и разгрома белого лагеря. Антисоветская пресса давала неоднозначные оценки противостоянию белых правительств и казачьих властей. Ее главное внимание было приковано к югу России, где отношения командования Добровольческой армии с казачьими правительствами были чрезвычайно важны для военной победы. На страницах белой прессы нашли подробное отражение разногласия между командованием Добровольческой армии и казаками. Командование Добрармии стремилось к воссозданию единой России, что не во всем соответствовало интересам казаков. «Добровольческая армия поставила себе задачей воссоздание единой великодержавной России. Отсюда – ропот центробежных сил и местных больных самолюбий», – писали газеты[186].

Однако отношение к этой проблеме было разное. Кубанские, терские и отчасти донские казачьи газеты настаивали на немедленном предоставлении казакам федеративных прав и политической самостоятельности. Они мотивировали это тем, что исторически жили в условиях самобытности. Как писали казачьи журналисты, казаки искони были демократами. Их военный строй, внутренние порядки, весь уклад жизни были пропитаны демократическими идеями. Но при царском режиме их свободы в значительной степени ограничивались, и возможности создать свою казачью государственность у них не было. Теперь они стремились осуществить ее во что бы то ни стало. Кроме того, как считала казачья газетная пресса, казаки заслужили это активной борьбой с большевиками. Созданием территориальных автономий, которые казаки готовы были защищать до последней капли крови, антибольшевистские силы на Юге России еще больше укрепятся. Их укрепление будет способствовать быстрейшей победе над советской властью и возрождению единой России. Газета «Вольная Кубань» писала, что казакам «до очевидности ясна задача государственного строительства снизу вверх, от крепких самостоятельных частей, к еще более крепкому единому целому»[187].

Газетные издания, представляющие интересы Особого совещания отмечали реалистичность политики Деникина по отношению к сепаратистской политике казачьих правительств. Они не отрицали необходимость будущего федеративного устройства России. Но, при этом, отмечали, что в настоящее время главная задача заключается в победе над большевиками. В такой ответственный момент необходимы концентрация сил и централизация руководства. «И в такой момент, требующий сосредоточения всех усилий на фронте, кажутся странными все препирательства о конституционных гарантиях, об ответственности перед парламентом того или другого министра и о праве главнокомандующего приостанавливать постановления законодательного собрания, направленные во вред основной задаче, задаче обороны», – оправдывал деникинский журналист Н. Чебышев деятельность деникинского руководства[188]. Проденикинские газеты убеждали читателей, что областной сепаратизм, политическая борьба за федеративное устройство государства играет на руку красным и не способствует военным победам.

Наряду с освещением национального и территориального сепаратизма на страницах антибольшевистской прессы поднимались вопросы русской национальной идеи. Нельзя сказать, что эта проблема обсуждалась широко, но ее присутствие заметно, особенно в армейских газетах. Активно разбиралась эта тема в прессе врангелевского Крыма. В антисоветской периодике русская идея нашла свое выражение в русской националистической идеологии.

Русский национализм понимался как российский национальный патриотизм, который «слабого делает сильным и непобедимым»[189]. Публицисты националистического толка отмечали, что русское общество слишком мало ценит свою родину, свое искусство, свое национальное достоинство. Причину этого газеты видели в слабом воспитании русского национального чувства в дореволюционной России. Авторы подчеркивали, что русский национализм не имеет ничего общего с черносотенством.

Газетные публицисты, пропагандирующие национализм, считали, что он должен стать единой идеологией всего антибольшевистского движения. На его основе необходимо сплотить антисоветские силы. По мнению этих публицистов, только такая идеология могла объединить народ в борьбе с большевизмом, сплотить массы в «единое и мощное целое»[190]. В этом отношении газеты националистического толка заимствовали опыт большевиков по созданию общего идеологического базиса общества. Политическими центрами антибольшевистских сил должны были стать «русские национальные ячейки» в виде местных национальных общин или землячеств. Армия также должна была быть политизирована, а солдаты получить право вступать в эти ячейки. Таким образом, сторонники русского национального порядка стремились преодолеть политическую и организационную разобщенность антибольшевистского движения. Тут они также перенимали большевистский опыт. Журналисты открыто писали о заимствовании советского опыта, когда подчеркивали, что в большевистской идеологии коммунизм «прекрасно уживается с беспримерным национализмом и идеей святой Руси»[191].

Русский национальный порядок виделся публицистам народным, демократическим, цивилизованным общественным устройством, функционирующим на основе частной собственности. Он пропагандировался как гегемония «культурного миродержания». В основе этого порядка, по мнению газет, лежала концепция «высшей организованности общежития и человеческого совершенства». Русский национальный порядок должен был позволить гармонично соединить для блага России западные и восточные традиции, взять все лучшее из Америки и Азии и «превратить мертвый скелет географической государственности в живое и пышное тело национальной культуры»[192].

Национальное устройство России представлялось в качестве бесклассового, бессословного, социально однородного общества, где нет ни бедных, ни богатых. Есть только русский народ «во всей его органической цельности». Ему отводилась главенствующая роль в государстве. Учредительное собрание, по мнению публицистов националистического толка, после победы над большевиками должно было, прежде всего, позаботиться «о сохранении и восстановлении русской нации, единой неделимой и по-прежнему великой России»[193].

При этом газетные публицисты утверждали, что сохранение единой России необходимо «для блага многих мелких народов». В едином большом государстве им будет лучше, чем в обособленных малых. Обособление несет этим государствам нищету, социальную нестабильность и международную зависимость. Их развитие будет тяжелым и трудным «без России дорогой»[194].

Стремясь убедить малые народы России сохранить единство страны, журналисты националистического толка вместе с тем, допускали оскорбительные высказывания в адрес последних. На страницах газет помещались резкие и не всегда обоснованные выступления против стремления народов бывшей Российской империи к национальному самоопределению и образованию национальной государственности. Писалось, что нерусские народы во многом способствовали разложению русского общества, краху российской государственности и распаду России. Ссылались на наличие в революционном движении большого количества представителей нерусского населения, в первую очередь евреев. Причину этого явления авторы националистического толка видели в упадке русского национального «чести и достоинства»[195]. В размышлениях газетных публицистов этого направления видны черты, нашедшие свое воплощение в политике итальянских фашистов и немецких национал-социалистов. Исторический опыт показал, что словесная риторика о демократической социально ориентированной националистической политике на практике превращается в человеконенавистническую, агрессивную государственную практическую деятельность. В конечном счете, это приносит несчастье и унижение тому народу, ради которого националистическая концепция создается.

Российские газеты по-разному освещали деятельность интервентов. До осени 1918 г. проблема военного участия иностранных держав в российских делах главным образом переплеталась с германским вопросом. Большевики в то время воспринимались практически всеми политическими силами в качестве союзников Германии. После окончания первой мировой войны основное внимание газет было приковано к участию стран Антанты в российских делах. Большинство антибольшевистских газет положительно оценивали их деятельность, считая, что помощь интервентов в экономическом возрождении страны очень существенна и что без них победа над большевиками будет невозможна. Особенно хвалили чехов, выступление которых весной 1918 г. привело к свержению советской власти на большей части территории России и которые, как писали белые газеты, «открыли новую страницу в нашей новой пореволюционной истории»[196]. Российские публицисты призывали правительства западноевропейских стран, США и Японии усилить военное вмешательство в Россию против большевиков.

Большевистская газетная пресса занимала другую позицию. В ней отмечалось, что участие интервентов имеет цель помощь контрреволюционным силам свергнуть советскую власть и создать в России режим, полностью зависимый от западного капитала. Главный смысл интервенции большевики определяли как «раздел России» и «хищничество за счет русского народа»[197]. Советские газеты писали, что большевики противопоставили «империалистической интервенции» пролетарскую солидарность, которая выражалась в участии иностранных воинов-интернационалистов в гражданской войне на стороне советской власти. Участие в Красной армии большого количества венгерских, китайских, корейских, чешских, сербских добровольцев рассматривалось советскими газетами как признание идеалов большевистской революции и один из этапов подготовки мировой революции.

Не только советские, но и ряд антибольшевистских газет занимали достаточно критическую позицию по отношению к участию интервенционистских войск в гражданской войне. Одни издания считали, что в случае разгрома большевиков, союзники не должны принимать участие в занятии Москвы. Это надлежало сделать только русским частям. В противном случае российское общество может воспринять это событие как иностранное порабощение. Национальное самосознание будет оскорблено, а это в свою очередь может служить идеологическим основанием для нового большевистского мятежа. Занятие Москвы интервентами «окончательно... довело бы до высшего обострения национальное чувство, – но это было бы чувство не государственного сознания, а чувство нового и горшего мстительного бунта»[198].

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14