<<<     ΛΛΛ     >>>   

London, 1930.
517. Swain N. Agricultural Restitution and Co-operative
Transformation in Czech Republic, Hungary and Slovakia//Europe-
Asia Studies. 1999. N7.
518. Sydenham M.S. The First French Republic, 1792-1804.
Berkeley; Los Angeles, 1973.

559
519. Sydenham MJ. The French Revolution. Westport,
Connecticut, 1985.
520. Szalai E. The Metamorphosis of the Elites//Lawful
Revolution in Hungary, 1989-94. N. Y., 1995.
521. Szczerbiak A. Interest and Values: Polish Parties and their
Electorates//Europe-Asia Studies. 1999. N 8.
522. Taylor A.J.P. The Habsburg Monarchy. 1809-1918.
London, 1948.
523. Tenenbaum E. National Socialism vs. International
Capitalism. New Haven, 1942.
524. Transition Report. European Bank for Reconstruction and
Development. London, 1995.
525. Turek O. Interconnection between Macroeconomic
Policies and Privatization: The Case of Czech Republic//
Privatization in the Transition Process. Recent Experience in
Eastern Europe. Geneva, 1994.
526. Ugolini P. National Bank of Poland. The Road to Indirect
Instruments//IMF. Occasional paper N 144. October 1996.
Washington DC.
527. Valentic N. Preparation and Implementation of a Credible
Stabilization Program in the Republic of Croatia//Macroeconomic
Stabilization in Transition Economy. Cambridge, 1997.
528. Vojnic D. The Croatian Economy in Transition//Eastern
Europe in Crisis and the Way Out. Vienna, 1995.
529. Vucinich W. Croatian Illyrism: its Background and

Genesis//lntellectual and Social Development in the Habsburg
Empire from Marie Theresa to World War I. N. Y.; London, 1975.
530. Wagner H. Royal Graces and Legal Claims: The Pension
Payments of Marie Theresa and Their Withdrawal by Joseph II//
Intellectual and Social Development in the Habsburg Empire from
Marie Theresa to World War I. N. Y.; London, 1975.

531. Walesa L. A Path of Hope. An Autobiography. London, 1988.

532. Webb S.B. Agricultural Protection in Wilhelminian
Germany: Forging an Empire with Pork and Rye//The Journal of
Economic History. 1982. N 2.
533. Weber E. Peasants into Frenchmen. The Modernization of
Rural France 1870-1914. Stanford, California, 1976.

560
534. Weber Е. The Nineteenth-century Fallout//The
Permanent Revolution. The French Revolution and its Legacy
1789-1989.London, 1988.

535. Wellisz L. Foreign Capital in Poland. London, 1938.
536. Windsor P., Roberts A. Czechoslovakia 1968. Reform,
Repression and Resistance. N. Y., 1969.
537. Winiecki J. The Polish Transition Program:
Underpinnings, Results, Interpretations//Soviet Studies. 1992.
N5.
538. Wolf H. The Lucky Miracle: Germany 1945-1951//
Postwar Economic Reconstruction and Lessons for the East Today.
Cambridge, Mass.; London, 1993.
539. Wright C. Beautiful Enemy. A Biografy of Queen Louise of

Prussia. N. Y., 1969.
540. Wright G. France in Modern Times. 1760 to the Present.
London, 1962.
541. Zizmond E. The Collaps of the Yugoslav Economy//Soviet
Studies. 1992. N1.

542. Zizmond E. Slovenia - One Year of Independence//
Europe-Asia Studies. 1993. N 5.
543. Zubek V, The Rise and Fall of Rule by Poland's Best and
Brightest//Soviet Studies. 1992. N 4.
544. Zubek V. The Reassertion of the Left in Post-Communist
Poland//Europe-Asia Studies. 1994. N 5.

545. Zubek V. The Eclipse of Walensa's Political Career//
Europe-Asia Studies. 1997. N 1.
546. Zukin S. Self-Management and Socialization//
Yugoslavia in the 1980s. London, 1985.

Большинство стран с рыночной, капиталистической экономикой (точнее, с элементами такой экономики) пребывает в жалком состоянии застойной бедности. Они куда беднее, чем Россия, которая не столь уж давно вступила на рыночный путь. Более того, те страны развитого капитализма, которые сегодня намного богаче нас, тоже прошли нелегкий путь от бедности к процветанию. Не столь уж давно по историческим меркам такие государства, как, скажем, Франция, Германия или Австрия, ощущали на себе многие проблемы из числа тех, что в полный рост стоят перед сегодняшней Россией. Наша страна не отделена "китайской стеной" от остального мира.
Опыт множества зарубежных государств показывает, что сам по себе отказ от социализма, от излишнего администрирования в хозяйственной системе не гарантирует еще ни экономического процветания, ни достойных условий жизни, как наивно надеялись у нас в 1990 году, веря, что достаточно поменять фетиши - и мы в обмен на отказ от "коммунистического первородства" как-то почти задаром получим капиталистическую похлебку, обменяем "Капитал" на капитал. Но в странах "третьего мира" людей живет куда больше, чем в странах "первого мира", а из нашего бывшего "второго мира" ворота были открыты и туда, и туда.
Как же правильно пройти путь экономических реформ - и, скажем более широко, путь модернизации общества,- чтобы добиться позитивных результатов? Для этого важно внимательно изучить опыт тех стран, которые уже смогли продвинуться от бедности к богатству. Один из самых интересных регионов для нас в этом смысле - Европа, особенно те государства,

562
что имеют много общего с Россией. А потому книга "Европейская модернизация" оказывается сегодня чрезвычайно актуальна. Она позволяет узнать о том, каким образом в прошлом в Европе решались различные проблемы, похожие на те, что стоят перед нами.
Важнейшая для нас сегодня историческая дилемма может рассматриваться как традиционная: Восток-Запад. Это одна из главных дихотомий мировой истории, по крайней мере до пробуждения Азии в конце XIX века. С тех пор многие страны Востока (в том числе и самого дальнего) стали умело использовать принципы западной социальной системы. И именно эти страны, как известно, добились наибольшего процветания.
В определенном смысле россиянам даже ближе европейский опыт, чем азиатским народам. Мы страна европейская, хотя во многом и специфичная. В "Европейской модернизации" можно найти массу интересных примеров, показывающих, что во Франции, в Германии, в Австрии или же в восточноевропейских государствах реформаторам приходилось сталкиваться с тем, с чем приходилось сталкиваться и реформаторам российским. Эти примеры показывают, насколько реально для России успешно осуществить модернизацию, коли наши западные соседи сумели сделать это раньше.
Не менее важно трезво осознать и причины российской специфики. Один из принципиальных моментов, на который в этой связи стоит обратить внимание, состоит в том, что в Европе при всех многочисленных политических потрясениях всегда оставались легитимными отношения частной собственности. Даже в Средние века государство не перераспределяет земли между феодалами. Претензии короны на роль верховного собственника земли вне королевского частного домена со временем обесцениваются. Привычно разделены земли манора на те, которыми распоряжаются крестьяне, и собственно сеньоральные. И там и там постепенно формируются традиции денежной аренды, удлиняются ее сроки. Общинная земельная собственность шаг за шагом отступает перед частной.
Именно невсесильное европейское феодальное государство - источник формирующейся рядом с ним сложной дифференцированной структуры гражданского общества европейского Средневековья. Торговые города возникают под покрови-

563
тельством монарха или синьора, под защитой укрепленных пунктов, но быстро обретают собственную жизнь, иерархию, развитое самоуправление. Они во многом не похожи на находящиеся под жестким присмотром государства современные им города Востока.
Власть и собственность дифференцируются, расходятся, теряют свою неразрывность. Освященная традицией собственность уже не конфискуется по произволу, просто потому, что хозяин не занимает видного места в системе власти. Да и бурное развитие частнопредпринимательской деятельности, в первую очередь торговли, дает иные, чем близость к власти, источники обогащения. Развитые рынки дают дополнительные гарантии против злоупотребления властью, конфискаций.
Лучший стимул к инновациям, повышению эффективности производства - твердые гарантии частной собственности. Опираясь на них, Европа с XV века все увереннее становится на путь интенсивного экономического роста, обгоняющего увеличение населения.
Экономическая политика европейских государств всегда была достаточно активной и в редких случаях сводилась к чисто фискальным функциям. В каком-то смысле "государственный капитализм" характерен на Западе не столько для XX, сколько для XVII-XVHI веков, когда господствовала политика государственного меркантилизма, способствовавшая первоначальному накоплению. Об этом, в частности, подробно рассказывается в "Европейской модернизации".
Но все эти государственные усилия развертывались на заранее четко очерченном поле легитимной частной собственности, свободного рынка (хотя и ограниченного в ряде случаев протекционистскими тарифами), разделения власти и собственности. Не входя "внутрь" частных владений, в пределах этих рамок государство работало на усиление капитализма. Гибко приспосабливаясь к характеру рыночных отношений, европейские государства уменьшили степень своего влияния на экономику в XIX веке, когда частный капитал накопил уже достаточно сил для саморазвития. Европейским западным обществам удалось найти самое эффективное в известной нам истории человечества решение главной задачи: оптимальное соединение традиций и развития.

564
На этом европейском фоне Россия оказалась в положении "догоняющей цивилизации", об этом говорят и авторы "Европейской модернизации". Они не останавливаются на характеристике положения России подробно. Потому о развитии нашей страны следует сказать несколько слов дополнительно.
Европейский "остров" омывался восточным "океаном" с трех сторон: Русь граничила со Степью, Ордой, Австрия - с Османской империей, Испания - с маврами. И во всех трех государствах опасное соседство привело к сходным результатам: усилению государства -"щита", бюрократии, замедлению развития (о параллелях Австрии и России идет речь и в "Европейской модернизации"). Но в силу экстремальной ситуации особенно дорогую цену пришлось заплатить России.
Там, где встретились восточное и западное общества, были мощно представлены обе социальные структуры, но если в культурном и идеологическом отношении превалировало влияние Запада, то экономическая и политическая структуры в значительной степени могли быть отнесены к разряду восточных обществ. Причем влияние это не было прямым, не было и речи о механическом копировании, скажем, татаро-монгольских институтов власти и собственности. Здесь сработала более сложная, в чем-то парадоксальная логика истории.
В самый разгар татаро-монгольского ига, в XIII-XIV веках, Россия в важнейшей сфере - в области земельных отношений, хотя и с отставанием, но повторяет общий путь европейского феодализма. Продолжение этой традиции прослеживается в истории западнорусских княжеств Волыни и Галиции, интегрированных с XIV века в литовско-польский мир с его слабым государством и самовластной шляхтой.
Парадокс истории состоял в том, что Россия заплатила дорогую цену не столько за татаро-монгольское иго, сколько за его ликвидацию. Именно сверхусилия, связанные с ликвидацией ига, надолго перевели стрелку русской истории на "восточный путь".
В Московском царстве времен Ивана IV четко прослеживаются черты классической восточной деспотии. То же доминирование поместной системы, тот же государственный контроль за перераспределением земли, торговлей, городами, то же полное бесправие подданных, включая приближенных. И главное - отсутствует полноценная частная собственность на землю.

565
Тогда же началось быстрое расширение государства - Сибирь, Урал и т.д. Но эта территориальная экспансия лишь загоняла Россию в "имперскую ловушку": с каждым новым расширением территории увеличивалось то, что надо охранять, удерживать, осваивать. Это высасывало все соки нечерноземной метрополии. Россия попала в плен, в "колонию", в заложники к военно-имперской системе, которая выступала перед коленопреклоненной страной как ее вечный благодетель и спаситель от внешней угрозы, как гарант существования нации. Монгольское иго сменилось игом бюрократическим. А чтобы протест населения, вечно платящего непосильную дань государству, не принимал слишком острые формы, постоянно культивировалось "оборонное сознание" - ксенофобия, великодержавный комплекс. Все, что касалось государства, объявлялось священным.
Не только и не столько для отражения угроз постоянно наращивало силы, постоянно сжимало и подавляло общество сверхмогучее Государство. Оно давно уже жило своими собственными интересами. Саморазвитие государства подавляло саморазвитие страны, уродовало отношения собственности.
Мощное государство, осуществляя территориальную, социальную и психологическую экспансию, тяжелогруженой подводой проехалось по структурам общества, остановило их развитие, нередко просто уничтожило. Благодатная почва сложно структурированного общества с частной собственностью, гарантией от произвола не сумела сформироваться. Культ государства изуродовал сознание общества, породил в нем ряд тяжелых комплексов, которые мешают нам рационально, с открытыми глазами видеть себя и мир даже сегодня.
Быстро выяснилось, что, подавив противников на Востоке, Россия катастрофически отстала от Запада. Отставание грозно обозначилось в самой болезненной сфере - военной. После успешного подавления Орды - поражение в Ливонской войне, угроза со стороны Польши. Так с XVI века обозначился главный конфликт: Россия оказалась в положении перманентно догоняющей Запад цивилизации.
Есть два возможных ответа на европейский вызов. Первый: попытаться перенимать не структуры, воспроизводящие экономический рост, а только его результаты, идя при этом "своим путем"; опереться на силу Московского государства, хорошо

566
пришпорить покорное общество, выжать из него как можно больше ресурсов, используя государственные структуры для экономического скачка, для преодоления отставания.
Другая стратегия: изменить само устройство социально-экономической системы, попытаться снять многовековые наслоения, восстановить прерванное социальное и культурное единство с Европой, перейти с "восточного" на "западный" путь; пусть не сразу, постепенно, но взрастить подобные институты на российской почве, опираясь на них, создать мощные стимулы к саморазвитию, инновациям, интенсивному экономическому росту. Но это неизбежно означает "укоротить" государство.
Борьба вокруг этих альтернатив - стержень российской истории с XVII века.
В петровской политике обе альтернативные линии причудливо переплетаются, и все же опора на государственную силу, машину принуждения явно преобладает. Самое яркое наглядное свидетельство характера петровских модернизационных усилий - усиление государственного финансового гнета. Расходы на содержание армии и флота к концу его царствования возрастают в 4 раза, их доля в бюджете увеличивается с 50 до 65%. Параллельно, отражая государственный активизм, начинают быстро усиливаться расходы на государственное хозяйство. В 1680 г. они составляли лишь 4,5% бюджета, в 1725-м - уже 10%.
Отсюда и налоговые преобразования. Вводится подушная подать, ее объем к 1724 году почти в 5 раз превышает доходы от существовавшего до нее подворного обложения. Резко увеличены объемы косвенного налогообложения. Основным инструментом мобилизации ресурсов государством остаются податная община и принцип круговой поруки - сильный тормоз экономического развития российской деревни. При мощном налоговом гнете, постоянно перераспределяемом на самых работящих зажиточных общинников, нет никакого смысла в попытках вырваться из заведенного порядка, нет стимулов и инициативы.
Копируя во многих, особенно внешних, культурных формах европейский путь, мы не имели главного - развитого, свободного от государственно-бюрократического диктата рынка, свободных отношений частной собственности. Отсутствие традиции легитимной собственности - вот что трагически отличало

567
Россию от Европы. Отсутствовал, по сути, главный культурный стержень, на котором крепилось все здание европейского капитализма. Поэтому, естественно, и учения, уже во всем блеске новейшей "европейской рациональности" отрицавшие легитимность частной собственности, наспех переведенные с немецкого, принимались в России как родные.
После Крымской войны большей части российской политической элиты было ясно, что пришло время новых интересов, новых планов, что России жизненно необходим цикл реформ, обеспечивающих предпосылки капиталистического развития. Именно в последующее шестидесятилетие эволюция российских общественных институтов - отмена крепостного права, судебные, военные реформы, становление земского самоуправления, укрепление гарантий собственности - максимально сближает их с европейскими, прокладывая дорогу быстрой индустриализации, успехам в экономическом развитии.
В начале XX века предельно обостряется борьба вокруг аграрной политики правительства. Получают четкое воплощение две линии: Плеве и Витте-Столыпина.
Предельно просто кредо В.К. Плеве выражено в подготовленной под его руководством записке: "Надельные земли, имеющие государственное значение, не могут составлять предмет свободного оборота и поэтому не подлежат действию общегражданских законов". Отсюда линия на всемерный контроль земельной собственности, патриархальная опека над крестьянином, установление жестких предельных размеров земельной собственности отдельного двора, предотвращение формирования кулачества как класса.
Суть позиции С.Ю. Витте прямо противоположна. Он считал, что попытки сохранить государственный контроль над крестьянством - главный фактор экономической отсталости, основа социально-политической угрозы. Витте хорошо видел связь слабости укоренения частной собственности с угрозой революции. Отсюда ключевые элементы его программы: уравнение крестьян с другими сословиями в гражданских правах, отмена особой системы наказания для крестьян, подчинение частноправовых отношений крестьянской общины гражданским законам, возврат крестьянам права выхода из общины, закрепление прав на личный надел, превращение размытой собственности дворов

568
в частную собственность хозяев, отмена ограничений свободы передвижений и местожительства.
Кредо П. Столыпина: "Пока к земле не будет приложен труд самого высокого качества, т.е. труд свободный, а не принудительный, земля наша не будет в состоянии выдерживать соревнование с землей наших соседей... Особое положение, опека, исключительное правило для крестьянина могут только сделать его хронически бедным и слабым". В своей аграрной политике Столыпин показывает нам редкий в русской истории пример крупного, государственно мыслящего деятеля, старавшегося ужать роль государства в экономике. Подготовленные им указы от 5 октября и 9 ноября 1906 года устраняют сословное отделение крестьянства, гарантируют крестьянам право делить имущество между членами семьи, отчуждать наделы, уйти из общины и требовать свою долю общей собственности в частную собственность, объединять участки, заменять подворную собственность частной. Важнейшее препятствие на пути аграрного развития наконец снято.
Никогда российское сельское хозяйство не развивалось так успешно, как в коротком интервале между общиной и колхозом. Так история дала экспериментальный ответ на спекуляции относительно "прирожденного коллективизма" русского крестьянина, его опять же "непреодолимого" неприятия частной собственности. По крайней мере, для наиболее активной части дореволюционного крестьянства это было совсем не так.
Но ленинский "социализм" глубоко лежал в русле русской истории, был органичен для царства "Малют, Иванов, Годуновых" и империи "Павлов, Аракчеевых, Петров". Он был развитием одной из линий державной истории. Конечно, в российский организм Лениным был занесен вирус, но и сам организм готов был его воспринять. Это не был вирус анархии и разрушения государства, чего боялись наиболее крепколобые государственники старого режима. Наоборот, это был вирус патологического, злокачественного усиления, разрастания государства. Вечный российский выбор - к саморазвивающемуся гражданскому обществу или самодержавно-восточной деспотии? - был сделан.
Соединение восточной деспотии в политике, государственного монополизма в экономике и коммунистической идеологии, отрицающей частную собственность,- только в этом органичес-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Своеобразным побочным результатом взятой на вооружение при тереке политики ускоренного роста
Половина германского угля
Политическая экономияпостсоциалистических преобразований
За годы увлечения ассигнатами франция получила иммунитет от кредитно денежного волюнтаризма
политологии Травин Д. Европейская модернизация 10 германии