1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7

– Что же, он хитер?

– Пожалуй. Во всяком случае, не даст себя одурачить.

– Жестокий человек?

– Жестокий – нет. Но жесткий – безусловно.

– Его речи имеют успех?

– Да. Но он старается поменьше их произносить.

– Воинственен?

– Когда дерется – да. А до боя – миролюбив.

– Все же трудно понять и соединить.

– Да, трудно. Очень трудно понять Сталина, если не понимать еще кое-чего.

И мы подтвердим еще раз, еще сотню раз, да, Сталин есть загадка. Трудная, мучительная, наглухо запертая загадка – если брать Сталина так, как его берет воображение буржуазного мира. В одиночку, как отдельного человека, как отдельного политического деятеля, как диктатора.

Сталина нельзя понять без его окружения, без класса и партии, его выдвинувших, без сочетания задач и целей, за которые они все вместе борются.

Сталин загадка, да. Так же, как любимые его идеи, за которые он победоносно дрался все эти годы. Социализм в одной стране, реконструкция, пятилетка, колхозы, самокритика – разве это все не загадки? Разве это не настоящие загадки-головоломки для буржуазии и в переносном и в прямом смысле? Когда полностью реализуется их смысл, капиталистический мир сломит голову.

Рабочий класс эти "мистические", загадочные идеи имеет в своем обиходе как реальные, будничные, бесспорные дела. Он строит социализм на отвоеванном участке, не искушаясь болотными огнями зарубежной демократии. Он пересоздает свою промышленность, оставив далеко позади уже кажущееся жалким наследие буржуазного эксплуататорского накопления. Он титанически пересоздает социальные отношения в деревне и вместе с ними сельское хозяйство. Он действует по строгому, твердому хозяйственному плану и выполняет этот план с высоким превышением. Он чистит свой собственный государственный аппарат и кроет его в государственной же печати, и был бы удивлен, что могло быть иначе.

Потому детскими кажутся рабочему классу загадки, созданные обывательщиной и буржуазией вокруг Сталина.

– "Диктатор, глава коммунистов"? Да, глава в Центральном Комитете так же, как главой состоит избранный всякой ячейкой секретарь. Рабочий класс не жмурится пугливо от слова "диктатура". Он пришел с этим словом к власти, к борьбе и с ним идет к социализму, к бесклассовому обществу.

– "Хитрый, жесткий"? Да, по нашему, рабочему поручению. Попробовал бы он без этого иметь дело с капиталистическим миром, маневрировать в штурмовую историческую погоду, в окружении опытных и хитрейших врагов!

– "Миролюбив, но воинственен"? Да, это противоречиво. Конечно, заграничные зеваки столбенеют, узнав, что красные войска, переступив маньчжурскую границу, нанеся жестокие потери распоясавшимся белокитайцам, не ринулись, как всякая другая армия, дальше, а вернулись назад, на свою территорию[2]. В этом – мудрая выдержка классового бойца, до конца верного идее мира и подымающего оружие только для обороны социалистической стройки.

Да, для крупнейшего министра западного правительства Сталин есть тайна и загадка. А секретарю цеховой ячейки он понятен и прост. Секретарь цеховой ячейки, день ото дня шагая в такт с генеральным секретарем, знает и чует то, что можно выразить, переложив слова самого Сталина о ленинизме:

– Ленин есть величайший марксист и вождь рабочего класса эпохи империализма и пролетарской революции.

– Сталин есть сильнейший ленинец трудной послеленинской эпохи, с ее новыми противоречиями и классовыми боями.

Правда. 1929. 21 декабря

в начало

МАСКА И ЧЕЛОВЕК[3]

Нагота – это не то, что голизна. Нагой — не то, что голый.

Разницу в смысле обоих этих, мнимо равнозначащих выражений понимает каждый, кому хоть немного ведом русский язык.

Обнажать, обнажаться – значит снимать с себя или кого-нибудь или с чего-нибудь всякие покровы, раскрывать, разоблачать, показывать внутреннюю, самую важную суть. Говорят – нагая истина. Нагими можно видеть классические скульптурные фигуры в музеях, на площадях. Мало кому приходит в голову набросить юбку на такую мраморную Венеру Милосскую или предложить подштанники прекрасному юноше Аполлону Бельведерскому.

Оголять, оголяться – это другое. Тут пахнет либо предбанником, либо спальней, либо другими такими местами, где люди не склонны к широкой общественности и коллективности...

Артист Федор Шаляпин в своих воспоминаниях пишет, как добивался он раскрытия на сцене образа Мефистофеля путем художественного обнажения: мне нужно было вполне нагое скульптурное существо, конечно, условное, как все на земле, но и эта условная нагота оказалась неосуществимой: "мне приходилось быть просто раздетым в пределах салонного приличия".

Шаляпин скорбит о том, что ему пришлось по условиям общественного лицемерия, оказаться не обнаженным, а раздетым.

Но как противоречивы бывают в одной и той же личности свойства художника и человека! Господин Шаляпин – бывший солист его величества, а затем гражданин Шаляпин – в своей книге "Маска и душа"[4] разделся и оголился перед современниками без всякой скорби.

Дикари с пустынных островов, попадая в культурное окружение, усваивают себе навыки окружающих, носят штаны и моются мылом. Оставшись наедине, они сбрасывают одежду, которую считают неудобной условностью, с упоением скребут свои волосатые ляжки, торопятся подхарчиться куском сырого мяса, пожаренного на костре из старых газет.

Федор Шаляпин прожил долгую жизнь. Ему рукоплескали народные массы, ему снисходительно улыбались аристократы и купцы. Шаляпин лавировал между дворцовой прихожей и извозчичьей чайной. Он ловил награды и подачки со стола Николая Романова и в это же время бегал брататься с бедным студенчеством, заигрывал с революционерами.

Царский режим рассыпался в прах. Из Советской страны Шаляпин уехал, отчаявшись восстановить собственность на дома, дачи и текущие счета, национализированные Октябрьской революцией. Сейчас живет он свободно на подножном корму, встречается только со своими антрепренерами, да с одичалыми, вымирающими остатками петербургской знати и духовенства: с "милейшим, образованнейшим и трогательнейшим священником, отцом Георгием Спасским из эмигрантской церкви в Париже".

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7