1 | 2 | 3 | 4 | 5

Неадекватное восприятие сообщений через призму культурных стандартов, жизненного опыта может быть у людей не только разных национальностей, но и разного возраста. То, что бесспорно для человека пожилого, совсем не выглядит таковым для юного.

Смотрю в молодежной аудитории документальный телевизионный фильм о Нюрнбергском процессе. Показывают многочисленные кадры, раскрывающие злодеяния нацистов на нашей территории, в других странах. Горы трупов, рвы, могилы, овраги... Заканчивается фильм показом казни нацистских главарей. Показывают, как их вешают... По замыслу режиссера, документы должны подвести зрителя к мысли о справедливом воздаянии. И это правильно, неоспоримо. Но есть все же в фильме один просчет – психологический. Как это ни звучит кощунственно, в данном случае показ индивидуальной казни – это трагедия. Смерть отдельного человека потрясает... Нет, создатели фильма не помышляли даже, что спустя десятилетия бесспорное в историческом, юридическом аспекте будет порождать у зрителей побочные, безотчетные, смутные ощущения... Эффект бумеранга.

Увидев на экране человека, мы рассматриваем его, пытаясь постигнуть, проникнуть в его суть, угадать, кто он и каков он. Мы оцениваем его с пристрастием, через призму своего жизненного опыта, индивидуальных чувств, психологических установок. Восхищаемся им, а он, возможно, ничтожество. С негодованием осуждаем его, подозревая, что он хочет растлить, убедить во лжи.

Нередко испытываю к человеку на экране противоречивые чувства. Привлекает он меня почему-то... Или не нравится он мне, но слушаю его, чувствую признательность и отчуждение одновременно... Откуда этот комплекс противоречивых чувств?

ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ

Конкурс на звание «Мисс планета» впервые проводился в 1912 году. Его победительницей стала восемнадцатилетняя англичанка Алиса Хайд. Корону первой красавицы мира оспаривало восемь тысяч претенденток. Было немало испытаний, требующих и физической силы, и ловкости. Состязательницы пели, участвовали в кинопробах. И вот наконец отыскалась самая победительная... А теперь – две сенсации.

Первая: Алиса Хайд жива. Недавно ее портрет был воспроизведен в «Советской культуре». Творческая карьера красавицы, к сожалению, окончилась стремительно. Промелькнув в двух немых фильмах, лицо Алисы бесследно исчезло с экранов... Красавица вовремя занялась скромным бизнесом: открыла антикварный магазинчик. Сейчас она продолжает изредка появляться на английском экране, комментирует шоу и конкурсы.

Вот и вторая сенсация. Прошло почти восемьдесят лет с момента ее триумфа, а она и по сей день получает восторженные письма от одного из своих поклонников. Нет, она никогда с ним не встречалась. Но он, окруженный потоком новых имиджей, хранит верность однажды избранному образу.

...Самолет компании «Ад-Италия» опускается на аэродром острова Сардиния. Мы выходим из салона и спускаемся по трапу. Поразительно жаркий день, ослепительное солнце. Раскаленный воздух заполнил безбрежное голубое пространство. Через час нас, советских философов, ждет встреча с коллегами в Риме. Но сейчас мы видим, как со всех сторон к зданию аэропорта бегут люди. Они очень взволнованы, показывают руками через наши головы на салон, из которого мы только что вышли.

Рождается предвкушение какой-то тайны. Все куда-то спешат. Пустеют служебные помещения. Клерки один за другим покидают свои окошечки. Выразительные, разнохарактерные позы. Восхищение, удивление, тревожное ожидание. Что вообще происходит? Отыскав какого-то чиновника, мы втолковываем ему, что нас ждут в Риме. Уходят минуты, наша остановка на острове чревата срывом симпозиума. Почему нас не отправляют? Клерк восторженно оглядывает салон самолета, безнадежно машет рукой и тоже исчезает.

И тут действительно появляется он. Спускается по трапу. Облачен в джинсы, черная благообразная бородка, гитара в руках. Толпа неистовствует. Она подхватывает мессию и несет его на руках. Мираж растворяется в здании вокзала. Остановлены все рейсы. Точно распластанные птицы, чернеют самолеты. Безмерное, нескончаемое ликование. Модный рок-певец, кумир евангельских культов на Сардинии. Здесь и сейчас! Всего несколько минут, но таких, которые способны порушить заведенный порядок, явить миг всеобщего экстаза. Самолеты меняют курсы Клерки отшвыривают компостеры...

В классическом исследовании видных психоаналитиков В. Вулфенштейн и Н. Лейтеса «Хорошая-плохая девушка» предпринятый анализ пуританской морали и кинообразов позволил авторам проникнуть в механизм сотворения кумиров...

Известные психологи развернули перед нами определенную психологическую мотивацию, лежащую в основе конкретной персонификации. Они раскрыли механизм, который соединяет в себе комплекс противоречивых чувств...

Привлекательность популярной героини основана на ее многочисленных связях с мужчинами и на предположении, что она не заходила с другими мужчинами «слишком далеко». Такая героиня появляется в музыкальных фильмах: танцующую девушку окружает хор из мужчин. Ее связь с ними стилизована и мимолетна, так как танцует она с каждым понемногу, не выделяя никого.

Примеры из нашей практики? Пожалуйста... Воздушная, чистосердечная Вера Глаголева. Ее героиня из кинофильма «Выйти замуж за капитана» очаровательно-непредсказуема, пытается реализовать свои претензии на самостоятельность. Ее терроризирует сосед по квартире. С одной стороны, она типичная «плохая женщина». Но в конце концов выясняется, что она совсем даже «хорошая», просто ей не хватало мужской опоры. А в заключение цитата из зрительского письма: «Мне очень понравилось, как вы сыграли Лену, которая полюбила капитана: внешне раскрепощенная, незащищенная, искренняя в своих чувствах, она очень женственна... Как верно, правдиво вы ее показываете! Я бы очень хотела, чтоб у меня была такая подруга. Или сестра».

Раскрепощенная, но искренняя, греховная, но чистая. А главное – пусть рядом со мной будут такие же... Это ли не эффект персонификации? Или Наталья Негода. В июльском выпуске «Кинопанорамы» (1989) она рассказывает Виктору Мережко, что на студию приходит немыслимое количество писем, адресованных ей. Один мотив – как вы могли? Авторы писем, безусловно, отождествляют актрису с героиней «Маленькой Веры». Но есть еще письма. Мотив иной: давайте дружить...

В конце 50-х годов американское телевидение показало цикл передач для молодых родителей. В них демонстрировалось, как пеленать ребенка, как его кормить. Самые известные в стране специалисты давали советы молодоженам. Затем был проведен опрос аудитории, чтобы выявить популярность цикла. И тут обнаружился парадоксальный факт. Оказалось, что многие родители вообще не имели представления о программе. Зато бездетные телезрители смотрели телеуроки с нарастающим увлечением. Именно те, у кого не было детей, с наслаждением пеленали младенца, играли с ним, приобщались к азбуке родительского чувства.

Пример с телевизионным циклом способен обескуражить самого увлеченного теоретика. Ведь подразумевалось, что тот, кто творит себе кумира, в меру сознателен, по крайней мере отдает себе отчет в своих поступках. А тут обнаружилась совсем иная картина. Оказывается, зритель живет в мире интенсивной, неосознанной мотивации. Он радуется и страдает. Одержим подавленными влечениями, желаниями, стремлениями. Именно эти побуждения, а вовсе не критическое мышление обусловливает его поступки. Нам, только недавно приступившим к изданию Фрейда, это кажется удивительным.

Между тем на практике мы уже учитываем данные психоанализа. Когда полярники уходят в рейс, для них снимают специальные фильмы, которые рассказывают об их детях, о семье. Пусть там, в далеком одиночестве, в условиях сенсорного голодания, то есть дефицита эмоций, рассматривают они на экране родное чадо. Так же поступает и служба психологической поддержки, которая отправляет в рейс космонавтов.

Довольно банальные ситуации, эксплуатирующие естественные побуждения людей любить, ненавидеть, надеяться, кино- и телекритики расценивают как примитивные поделки «массовой культуры». Но почему массовый зритель проливает слезы, отчего не видит постоянно возобновляемой схемы?.. Ответ элитарно настроенной критики прост: так поступают люди, лишенные подлинных духовных запросов, утонченного эстетического вкуса.

Однако проведенные на Западе эмпирические исследования постоянно обнаруживают странную противоречивость в поведении людей. Был задуман сложный эксперимент. Предстояло изучить телевизионные предпочтения «яйцеголовых» (так в соответствии с изжившей себя научной дисциплиной – френологией, определявшей умственный и духовный потенциал человека по форме черепа, называли интеллектуалов). Вот этих-то «яйцеголовых» и стали пытать насчет телевизионных программ. Как, мол, вы относитесь к развлекательным программам, к показу насилия на экране, к принудительной эротизации культуры, к паранойе персонификации.

О, интеллектуалы сказали свое веское слово. Они воздали по заслугам всем этим фантомасам и тарзанам, есениям и агентам 007. Но техника опроса позволяла проследить, что эти «яйцеголовые» смотрят вечерком, чему отдают предпочтение. И вот диво дивное: оказалось, что, согласно контрольными экспериментам, именно эти непритязательные кино- и телегерои поглощают все вечернее время интеллектуалов, запланированное для умственных занятий. Высоко оценивая немногочисленные просветительские циклы, «яйцеголовые», как выяснилось, просто пренебрегали ими.

Как объяснить это постоянное раздвоение мотива и поступка, оценки и предпочтения? Некоторые западные социологи, например, Поль Лазарсфельд, ссылались на престижные соображения, на желание многих зрителей скрыть духовную невзыскательность. Такое объяснение имеет известные основания: в современном мире господствует престижная символика, статусное потребление. Поэтому многие участники опросов искусственно завышали свои культурные стандарты.

Только ли в этом, однако, дело? Ведь игра в возвышенные запросы велась зачастую неосознанно, в ходе анонимных опросов. Более того, как показывали дополнительные исследования, люди даже не замечали своего лицемерия. В сознательной жизни они оставались вполне логичными противниками псевдокультуры.

У некоторых западных социологов возникло подозрение: а не воспроизводят ли участники опросов готовые оценки, стереотипы «культурного человека», сложившиеся в современном обществе?

Если так, тогда, может быть, все дело в природе клишированных духовных образований? Правда, излагая свои культурные пристрастия, читатели и зрители обнаруживали вкус, пытались последовательно обосновать свои предпочтения, что в значительной мере противоречило представлениям об упрощенности, трафаретности мышления опрашиваемых. Пример с телевизионным циклом, рассчитанным на молодоженов, вообще не укладывался в эти социологические версии – ни один человек, заполняя анкету, не заявил бы, что хочет пеленать воображаемого младенца. А между тем такая потребность в нем жила, она была подтверждена популярностью названной серии.

Откуда же возникает готовность поклоняться избраннику, удовлетворять с помощью массовой продукции свои запросы? В действии некоторых объективных закономерностей психики. Дело в том, что психический мир человека обладает способностью менять свое состояние. Если бы психика человека не располагала таким адаптационным механизмом, она просто не выдержала бы огромной нагрузки. Однако когда психологическое напряжение достигает пика, психика может переключать свою энергию в иное русло. Так проявляет свое действие механизм сублимации, позволяющий справиться, например, с кризисной ситуацией, переключить психику на иной «канал».

Механизм сублимации оказывает большое воздействие на восприятие журналистской продукции. Среди журналистов часто ведутся споры о том, нужно ли соблюдать принцип строгой адресности при подготовке программ. Иначе говоря, предполагается, что передачи, обращенные, например, к рабочим, должны содержать производственные темы. При этом не учитывается естественная потребность зрителя отвлечься от каждодневных впечатлений, добиться сублимационного эффекта.

Известен пример, когда один советский архитектор построил в горняцком городке Дом культуры для шахтеров. Чего хочет прославленный угольщик после трудовой смены? Он хочет оказаться в родной атмосфере. Вот почему Дом напоминал шахту. И уже свисали с потолков шахтерские лампочки, маячил на стене отбойный молоток... Все бы хорошо, но почему-то рабочие не торопились в этот родной Дом культуры...

История советского телевидения содержит пример, который, думаю, заслуживает того, чтобы его занесли в хрестоматии по массовой коммуникации. В середине 60-х годов советское телевидение, которое имело тогда три канала, получило еще один. Это означало, что можно создать еще одну, четвертую телевизионную программу. Встал вопрос о ее профиле. Велись дискуссии о том, на основе какой концепции определить облик этой программы. Одни предлагали сделать ее многонациональной, другие – спортивной, третьи – развлекательной...

Свою программную концепцию сформулировали и журналисты, работающие в штате четвертой телевизионной программы. Они решили сделать программу «элитарной», то есть рассчитанной на высокие духовные запросы зрителей. В эти годы в нашей стране появились многочисленные исследования, которые третировали телевидение как массовое зрелище, обесценивающее высокие образцы художественной продукции. Создавая свою программную концепцию, работники четвертой программы исходили именно из этой посылки. Они предлагали сделать хотя бы одну программу средоточием высокой культуры, рассчитанной на высокообразованных зрителей. Предполагалось, что люди, занимающиеся напряженным интеллектуальным трудом, захотят, чтобы с экрана звучала классическая музыка, философские и искусствоведческие материалы, художественные трактаты. Мы видели на экране профессора Московской консерватории Веру Горностаеву, которая рассказывала зрителям о гармонических изысках в симфониях Малера. Слушали лекцию об итальянском театре дель арте, так, словно оказались в ГИТИСе...

Формулируя свою концепцию, работники четвертой телевизионной программы не проявили интереса к психологическим закономерностям телевизионного зрелища. В частности, они не учли того факта, что образованный человек отличается от менее образованного не только своими запросами, но также избирательным отношением к каналам информации. Неграмотный человек может воспринимать радио как единственный источник информации. Напротив, культурный человек знает и о других каналах получения информации. Любитель музыки обращается к музыковедческим трудам, специалист по театру – к монографии Бояджиева.

Лектор на экране; его профессия – выступать, говорить. Смотрю на экран. У лектора прекрасный модный костюм и безразлично-профессиональное лицо. Он сравнительно молод, только вот рот... Усталый, слишком много работающий рот. Он говорит, и почему-то все время хочется употребить слово «артикуляция». Как и все лицо, глаза не участвуют в работе губ.

Какая крошечная деталь: усталый рот... А ведь, кажется, все предусмотрели... Фамилия звучная, костюм модный. Только рот... Какие неуловимые детали, оказывается, работают на воссоздание или разрушение образа. Выражение глаз, прическа, стиль одежды... Но главное – это неодолимое постоянное стремление человека разглядеть образ.

«Новое лицо в кадре затягивает зрителя, – пишет советский кинорежиссер Юрий Мамин, – как всякий новый собеседник. Пока мы его не “вытрясем”, пока не выясним, чем он вызывает наш интерес... Если же человек нам хорошо известен, мы можем с ним поболтать просто так, не обращая особого внимания. Но в кино мы такого права не имеем, за полтора часа мы должны выдать зрителю сгусток информации. За это время надо рассказать очень много, и поэтому экран надо наполнить новым и уникальным. В том числе и актерскими лицами. Сейчас у нас примерно тридцать физиономий кочуют с экрана на экран».

1 | 2 | 3 | 4 | 5