1 | 2 | 3 | 4 | 5

Эдуард Сорокин

в начало

Ульянов Юрий Александрович

Родился в Москве в 1931 году. Окончил филологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. С 1954 по 1959 год работал в Свердловском РК ВЛКСМ. В 1959 году пришел на Всесоюзное радио. С того времени творческая деятельность прочно связана с телевидением и радио. 1962 год – зам. главного «Последних известий». Затем участие в создании и работа на «Маяке». С 1968 года – зав. корпунктом Всесоюзного радио в Чехословакии, Иновещание (зам. главного редактора на Западную Европу, зав. корпунктом в Польше (с 1981 по 1985 год и с 1988 по 1993 год), комментатор программы «Время». С 1993 по 1997 год зам. главного редактора Главной редакции межрегионального вещания ВГТРК.

Не все маяки светят постоянно... Часть 1.

...Не все. Некоторые мигают. Освещают пространство и через несколько секунд снова погружают его в темноту. Таким был и мой «Маяк».

Всё начиналось с редакции «Последних известий» радио, куда я пришёл в 1962 году. Все репортёры «Последних известий» размещались в одной большой комнате на Пятницкой, где стояли столы со стульями и один диван. В паузах между заданиями мы усаживались на этом диване чуть не друг на друга и слушали увлекательные истории из жизни наших ветеранов. Особенно занимательными были рассказы Юрия Арди.

– А вы знаете, – начинал он, – как однажды я чуть было не попал под колёса автомобиля, в котором ехал председатель Четвертой Госдумы Родзянко?..

Или:

– А вот были у меня встречи с моими коллегами – имажинистами: Шершеневичем, Мариенгофом, Серёжей Есениным, в кабаках обычно...

Сейчас трудно сказать, где была правда, а где выдумки богатого фантазиями старого репортёра. Но было интересно.

Однажды Главный редактор (а им был Владимир Трегубов) зашёл в нашу большую комнату, а я в это время стоял на руках на столе.

– Вот так ты и пишешь, – сказал он неодобрительно. – Всё вверх ногами.

Но писал я, судя по всему, не так уж и плохо, поскольку мои материалы часто помещали на доску лучших, висевшую в коридоре. И я довольно быстро карабкался по служебной лесенке: сначала корреспондент, потом обозреватель, а затем и комментатор. А вот, кто писал «вверх ногами», так это Люся Петрушевская.

– Люся, что так на самом деле было? – строго спрашивала её завотделом, читая заметку Петрушевской о каком-нибудь серьёзном совещании.

– Ну, не совсем так, – пищала в ответ Люся своим тонким голоском. Но могло бы быть так. Просто организаторы совещания – все дураки. Скука была смертная...

Так не в соответствии с законами, а скорее вопреки законам «Последних известий» формировался талант Людмилы Петрушевской, выросшей из корреспондента хроники в одну из лучших писательниц и драматургов сегодняшней России.

Вскоре случилось так, что наш секретарь партбюро, отличный товарищ и самоотверженный журналист Степан Хоменко, попал в больницу. Врачи констатировали рак. И я стал выполнять обязанности секретаря парторганизации редакции.

Шёл 1964-й год. Появилась идея о создании новой радиопрограммы, которая позднее стала «Маяком». Создавалась она на базе редакции «Последних известий». И наша редакция должна была обеспечивать информацией обе программы. Мы понимали, что необходима была совершенно новая концепция подготовки и подачи информации. Нужно было избавиться от торжественно-безапелляционного дикторского тона, приблизиться к слушателю, изменить стиль редактирования, добывать информацию не только из ТАССа и от своих собкоров, но и из интересных книг и журналов. А зарубежную информацию брать из установленных в редакции телетайпов: «Рейтера», «ЮПИ», «ЭЙПИ» и других, переводя её на русский язык и грамотно обрабатывая. Немалую трудность составляло новое штатное расписание. Ведь программа замышлялась с самого начала как круглосуточная. А кто будет подписывать эфирные папки, коль правом подписи обладал только главный редактор и его замы? Да и цензоры по ночам не работали. А без этих подписей тогда «ни-ни!»

В группу, которой поручили все проблемы решить и изложить на бумаге, вошли нынешний академик, а в ту пору комментатор В. Журкин, нынешний профессор РУДН, а в ту пору комментатор Г. Зубков, заместитель главного редактора Л. Гюне и я как секретарь партбюро редакции. Без лишней скромности замечу, что после каждого заседания группы всю черновую работу приходилось выполнять мне: писать справки, проекты концепций, штатного расписания и так далее, вплоть до их редактирования и «секретного» печатания. Несколько раз нас всех вызывали в ЦК КПСС, где главными критиками выступали А.Н. Яковлев и бывший тогда аспирантом Академии общественных наук при ЦК КПСС Ю.А. Летунов.

Каждый раз нас критиковали и заворачивали наши проекты на переделку. И опять всё начиналось сначала. Конечно, мы привлекали к своей работе и других авторитетных журналистов, например, B.C. Зорина. Но «профессор», как его называли с иронией (хотя вскоре B.C. действительно стал профессором и, если бы не его строптивый характер, быть ему сегодня академиком), не очень любил заниматься бюрократическими бумагами. Он, как главный американист в нашем Комитете, выступал часто со своими комментариями, писал книги. Меня всегда восхищали его эрудиция и смелость в творчестве и в жизни. Однажды его вызвал «на ковёр» Председатель комитета Н.Н. Месяцев. «Вы где и кем работаете?» – распалялся Н.Н. «Я работаю Зориным!» – с достоинством ответил B.C. Конфликт был исчерпан.

Но так или иначе, а в августе 1964-го «Маяк» заработал. Меня вызвал Главный редактор и предложил должность заместителя главного. Я сразу же отказался. Очень не хотелось расставаться с творчеством и садиться в административное кресло. Наше препирательство с Главным, а затем с зампредом Комитета А.А. Рапохиным продолжалось месяца два. Переговоры закончились в кабинете Председателя Месяцева. «Хватит с меня капризов, – сказал он, обращаясь к Трегубову. – Готовьте проект приказа, а я подпишу. А вы (это ко мне) завтра же приступайте к своим новым обязанностям».

Так закончилась моя относительно вольная жизнь.

Помню, как при одном обсуждении в ЦК КПСС я спросил А.Н. Яковлева: «Маяк» – новая программа. Она должна быть интереснее и увлекательнее для слушателей, чем «Последние известия». В таком случае хорошо бы выступать с критикой, с фельетонами, чего раньше не практиковалось. А.Н. ответил примерно так: «Что касается наших зарубежных противников и недоброжелателей, то, конечно, это делать надо. Что касается дел в стране, то тоже можно. Но критика должна быть обоснованной и конструктивной и не касаться государственной системы». Эти слова мне запомнились. Особенно удачными, на мой взгляд, были международные фельетоны В. Любовцева, В. Левина и других журналистов. Хуже было с критикой внутренних проблем. Во всех нас ещё сидел страх и от прошлых разгромных выступлений в центральной печати, в статьях без подписей, и от различного рода шумных собраний, время от времени, проходивших в разных кругах общественности, что инспирировали и партийные органы, и органы госбезопасности. Да и аресты по разным причинам, нам не сообщаемым, также случались.

...Шли годы. В 1967 году страна готовилась отметить 50-летие Октября. Друзья пригласили меня в Большой театр на генеральную репетицию нового спектакля, приуроченного к будущему празднику. Спектакль показался мне ниже всякой критики. Придя в редакцию, я пригласил к себе нашего обозревателя по вопросам культуры. «Мне представляется, – сказал я ему, – что для Большого спектакль просто непристойный».

Дело было сделано. Я подписал к эфиру критический комментарий, и он был с повторами несколько раз передан по «Маяку». На другой день весь Большой театр «стоял на ушах».

– Да, как они смеют?! На кого руку поднимают?! и так далее.

Тут же доложили всесильному министру культуры Е.А. Фурцевой. Она с возмущением позвонила Председателю комитета Месяцеву. Он ознакомился с материалом и, естественно, спросил, кто его инициировал и кто подписал к эфиру?

В тот же день меня вызвали к Председателю. За столом уже сидели: наш Главный редактор (им тогда был Ю. Летунов), управляющий кадрами В. Кириллин, секретарь головного парткома Комитета В. Карижский.

Месяцев бушевал, стучал кулаком об стол, ругался матом, называл меня незрелым журналистом и велел написать объяснительную записку на имя Фурцевой. Я, как мог, защищался, но Председатель прерывал меня, не переставая кричать.

Выйдя из кабинета после выволочки, я спросил Кириллина: «Ну что? Писать по собственному желанию или...»

– Подожди, – ответил наш главный кадровик. – Может всё и обойдётся. Действительно, всё обошлось, и я продолжал работать.

Юрий Ульянов

(Продолжение в Главе 4-й этой книги)

1 | 2 | 3 | 4 | 5