1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9

Середина 80-х годов в стране – время перемен, и «Маяк» не стоит от них в стороне. Начались эксперименты. Пришла эпоха прямого эфира.

Наш главный режиссер Константин Доронин, не чуждый новизны, тоже решил внести вклад в развитие отечественного вещания. Десятилетиями бой часов Спасской башни Кремля передавался в эфир только в записи. И вот по его инициативе 1 мая 1987 года перед началом праздничной демонстрации решено было с помощью специального чувствительного микрофона «пушки» мелодию курантов и бой часов воспроизвести в прямом эфире, дать «живой голос» Спасской башни.

Вышел казус. Последний удар курантов не совпал на 14 секунд с эталоном времени. А по радиосигналу сверяли время сотни организаций на планете – летчики, военные, связисты. Шквал звонков обрушился на центральную аппаратную радио. Что случилось со временем?

А что случилось? «Маяк» экспериментировал! Экспериментировала вся страна. Времена наступали либеральные. Обошлось без последствий.

Александр Рувинский

в начало

Доронин Константин Игоревич

На радио – с 1963 года, на «Маяке» – с первых дней его работы по 2000 год. Режиссер, затем главный режиссер. Первая большая программа как автора и как режиссера – открытие памятника-ансамбля «Героям Сталинградской битвы (15 октября 1967 года). Работал режиссером космических передач с мастерами космических репортажей: Ю. Летуновым, Г. Зубковым, В. Панариным, П. Пелеховым, В. Безяевым. Проводил трансляции с Красной площади – 1 мая, 7 ноября, в Дни Победы. Освещал Олимпиаду-1980, Фестиваль молодежи в 1985 году. Режиссер популярных программ «Кругом 13» (о цирке), «Красный. Желтый. Зеленый» (для автомобилистов), «По странам и континентам» и др.

Утомленные солнцем

Шел 1975 год. Я работал в редакции уже двенадцать лет. Одним из руководителей в то время был Владимир Панарин. Но кроме своей административной должности он занимался космосом. Все, что касалось запуска ракет, спутников и так далее шло через него. Все репортажи, монтажи записей, прямые эфиры он делал самостоятельно или со мной.

В. Панарин был «болен» космосом. Он знал всех космонавтов, все военное окружение, был знаком с учеными, работающими на космос. Однажды он подошел ко мне и сказал: «Я хочу попросить тебя поехать со мной на Байконур, на запуск «Союза-Апполона» для подготовки и проведения прямой трансляции». И вот мы – В. Панарин, Петр Норовлев (внестудийный оператор) и я, режиссер «Маяка» Константин Доронин, – вылетели с аэродрома в Чкаловском на Байконур.

Когда наш самолет приземлился на аэродроме маленького городка, которого не было на карте, и я, спустившись по трапу, оказался на казахстанской земле, то почувствовал, будто меня поместили в духовку и сейчас тело покроется румяной корочкой. Я сказал Панарину: «Надо же, как самолет нагрелся», а когда я вышел из-под его тени – все понял: жара 50 градусов в тени. Нас разместили в гостинице, где спать можно было, лишь намочив шторы водой и обернувшись в мокрую простыню. Я никогда не думал, что смогу выпить трехлитровую банку кваса одним залпом. От жары мы спасались белым сухим вином, разбавленным водой. Дорога от гостиницы до стартовой площадки шла, можно сказать, пустыней. Мы по ней ездили один или два раза в день – в зависимости от графика работы. Кондиционера в нашем УАЗе, естественно, не было. Должен сказать, что для прямого эфира в день запуска, из Москвы своим ходом шел к нам автобус со всем необходимым оборудованием: магнитофонами, эфирным пультом, телефонами и так далее.

Но вернемся к дороге. Как-то едем мы, «утомленные солнцем», и вдруг видим: справа от дороги, среди песка – зеленый камыш, кустарник и сине-молочная вода необыкновенной красоты. Именно так я представлял себе оазис в пустыне. И посреди этой нереальной картины стоял солдат с ружьем, который преградил нам дорогу.

В этом прудике барахтались счастливые люди. Искупаться нам не удалось, однако мы разговорились и выяснили, что этот пруд выкопали молодые ученые Байконура, заполнили его водой, запустили рыбу и наслаждаются своей победой над пустыней. Чтобы и мы могли воспользоваться их победой, нужно было получить пропуск у администрации, что мы и сделали в дальнейшем. Этот прудик мы называли нашей «реанимацией», – он давал нам силы для работы.

И еще об одной достопримечательности нашего космического городка. За гостиницей по берегу Амударьи раскинулся довольно большой парк (кстати, все деревья в городе были посажены его жителями). В центре парка находился сероводородный фонтан, вечерами жители города приходили сюда вместе с детьми и принимали лечебный душ.

Приближался день запуска. В трех километрах от стартовой площадки были разбиты белые шатры и сделаны навесы для приглашенных гостей. Стояли столы для фруктов и воды. Должен был прилететь американский посол. Неподалеку была сделана вертолетная площадка, но ее забыли заасфальтировать, или никому в голову не пришло, что это надо сделать. И когда посол в белом, как снег, костюме приземлился на вертолете вместе со своей свитой, то поднялась такая пыль, что не стало видно не только посла, но и вертолета.

Накануне старта была пресс-конференция. В комнате собралась вся журналистская рать. За стеклом, совершенно изолированно от нас, сидели космонавты. Общение происходило при помощи микрофонов. Дежурные вопросы, дежурные ответы. Мы вышли в эфир, рассказали о пресс-конференции, еще раз оговорили, как будем работать, и попрощались с Москвой до завтра.

15 июля 1975 года. Всё готово к эфиру. Наша машина стоит в трех километрах от стартовой площадки. На фоне голубого неба четко вырисовывались контуры ракеты. Прошла команда: «Очистить стартовую площадку!» В разные стороны от нее потянулись шлейфы пыли от уходящих машин. Медленно отошли «фермы». Пошел отсчет. Мы начали свой эфирный репортаж минут за 10 до старта. В. Панарин рассказывал, что происходит вокруг. У нас были записи, сделанные заранее, с товарищами, работающими на космос – учеными, военными и так далее. На крыше нашей машины был выносной микрофон, который брал внешние шумы, а также – линия с командного пункта. Мы слышали все переговоры и давали их фоном. В. Панарин имел свой микрофон и работал из небольшой кабинки в машине. Весь наш эфир мы с Норовлевым записывали на пленку, что в дальнейшем очень пригодилось.

Итак, начался отсчет. Панарин замолчал. Прошла команда: «Ключ на старт!» Секунда, другая... и содрогнулась земля. Ракета окуталась облаком и исчезла из глаз. Эти несколько мгновений, когда не видно ничего, кажутся необыкновенно томительными и долгими. Наконец, разрезая и рассеивая дым, вырывается пламя. Раздается оглушительный рев двигателей, и медленно из этого облака выползает игла ракеты. Рев усиливается, ракета набирает высоту. В небе над нами два солнца, еще несколько секунд... Аплодисменты, поздравления.

«...Космонавты чувствуют себя хорошо... Они там, на орбите. Все хорошо». Панарин продолжает вести репортаж, я связываюсь со студией в Москве по телефону – там работает мой коллега, Саша Овчинников. Саша говорит, что всё прошло замечательно, что хорошо было слышно и голоса, и шумы, но сейчас мы пропали, связь оборвалась, они дали музыку, и комментатор в Москве будет работать по своим заготовкам и телеканалу. Есть такой термин «подслушка». Когда пропадает эфир, «подслушка» остается включенной и, если эфир вновь появляется, то режиссер это слышит. С Овчинниковым договорились, что, если мы появляемся, он нас сразу выводит в эфир. Мы с Панариным отработали полностью всё отпущенное время. Два или три раза связь восстанавливалась, и мы были в эфире.

Вечером самолет улетал в Москву. За нами должна была заехать машина и отвезти на аэродром. Прошел час, другой, пошел третий... Гостиница опустела, а мы всё сидели на чемоданах. Наконец, я не выдержал и сказал Панарину, что надо «двигаться», а то самолет улетит без наших важных персон. Когда мы приехали на аэродром, то поняли – скоро вылет. Панарин с кем-то задержался, а я, подхватив его и свой чемоданы, понесся к самолету, взлетел по трапу в салон и прекрасно устроился у иллюминатора. Прошло несколько минут. Я услышал английскую речь. Ко мне подошел элегантно одетый молодой человек и поинтересовался, что я тут делаю. Я представился и сказал, что хочу попасть в Москву. На что получил ответ: самолет летит в США. Оказалось, я сел в самолет американского посла!

Через секунду я был с двумя чемоданами на земле и увидел, как у неподалеку стоящего самолета готовятся убрать трап. Бросился туда, взлетел наверх и увидел сидящего в кресле, попивающего пиво В. Панарина. «Ты где пропадал?» – спросил он. «В США» – ответил я, поставил чемоданы и сел к иллюминатору. Самолет вырулил на старт, взревел моторами и оторвался от земли.

Константин Доронин

в начало

Семенов Юлий Александрович

Родился в 1933 году в Москве. Окончил исторический факультет и аспирантуру МГУ. На радио с 1963 года. Комментатор, обозреватель, зам. Главного редактора Главной редакции общественно-политических программ (1-я программа Всесоюзного радио). С 1990 года – политический обозреватель Гостелерадио, телерадиокомпании «Останкино» в составе «Маяка», а затем – радиостанции «Маяк». Постоянный ведущий авторской программы «Народ и власть: вопросы и ответы». Лауреат премии Союза журналистов СССР и российской премии имени А.С. Попова. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Награжден орденом Дружбы.

Телефонные страдания

Пришел я на «Маяк» как политобозреватель, и был уверен, что основное, чем мне придется заниматься, – это анализировать и комментировать события, вести какие-то особо серьезные программы, брать интервью у сильных мира сего. Так в общем-то и получилось. Хотя время от времени приходилось заниматься и другими делами. Возможно, новые коллеги проверяли меня, на что я гожусь, или воспитывали уважение к другим, специфическим для «Маяка», формам.

Осенью 1991 года меня не без хитрости поставили в положение, когда почти с листа мне пришлось вести репортаж о демонстрации на Красной площади. Вначале я чувствовал себя в официальном эфире довольно скованно. Потом разошелся. Может, кто-то помнит, что в конце этой демонстрации М. Горбачев, Б. Ельцин и другие спустились с Мавзолея и присоединились к последним рядам демонстрантов. И тут меня потянуло на обобщения.

– Это символично, – комментировал я. – Всегда они были там, наверху, а мы внизу. И вот, наконец, они спустились с высот и теперь вместе с нами.

Сказано было, пожалуй, эффектно, но время показало, что с обобщениями я поторопился...

Примерно тогда же у меня появилась еще одна обязанность. Меня аккредитовали при кремлевской пресс-службе. И получилось, что мне, как спецкору, пришлось поработать с тремя президентами: Горбачевым, Ельциным и Путиным. Тогда-то я и столкнулся с проблемой телефонов.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9