1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9

Глава 5. ИЗ БЛОКНОТА РЕПОРТЕРА

Ну какие сейчас, к лешему, блокноты? Те самые, которые когда-то записными книжками назывались? Ими и раньше-то в основном писатели да газетчики пользовались. А у радиожурналистов – микрофон, магнитофон, диктофон, ...ну и так далее. Так что все, что в этой главе написано, конечно же, не из блокнота журналиста. А из жизни...

Тайны черной тарелки. (Сергей Фатеев)

Привет Синявскому! (Максим Гинден)

Секундный эксперимент. (Александр Рувинский)

Утомленные солнцем. (Константин Доронин)

Телефонные страдания. (Юлий Семенов)

Эхо спортивных баталий. (Николай Саприн, Наум Дымарский, Инна Воронина, Дмитрий Никишин)

Чему в школе не учат. (Илья Скигин)

Единого звука ради... Часть 1. (Алексей Ермилов)

На предыдуший раздел в оглавление >>

Тайны черной тарелки

Зима. Я один в холодной пустой маленькой комнате. Отец – на фронте, мать – на работе, старший брат Владимир – в Лесной школе для туберкулезников. Мне скучно, тоскливо, голодно и холодно. Я подсовываю ручонки под дверь, ведущую на общую коммунальную кухню, и плачу. Сердобольные соседи дают мне кто лепешку, кто кусочек жмыха или – о счастье! – конфетку-леденец. Сосу ее, причмокивая, возвращаюсь к столу, над которым висит на стене «черная тарелка». Она то хрипит, то поет песни, но больше говорит на разные голоса, а иногда рассказывает сказки. Мама запретила мне прикасаться к этой говорящей тарелке, когда она была ниже, а потом перевесила ее, от греха подальше, под самый потолок. Но мне интересно знать, кто это там разговаривает и поет все время. Я, пыхтя, подтаскиваю к столу табуретку и маленькую скамейку. Затаскиваю ее на стол, забираюсь сам, встаю и по стеночке дотягиваюсь до тарелки. Заглядываю за нее – там пусто. Но ведь кто-то же все-таки говорит. Где же он спрятался? Беру со стола ножик, снова дотягиваюсь до тарелки и протыкаю ее в нескольких местах. Голос захрипел и в это время открывается дверь, мама бросается ко мне, стаскивает со стола и колотит меня: я сломал радио!

Позже сосед – мечта моего детства шофер дядя Ваня Бузолин – заклеил кое-как мои дырки в тарелке и попытался объяснить мне, что к чему. Хотя я почти ничего не понял, но с тех пор стал уже по-другому слушать это самое радио, которое было в долгие дни, месяцы и годы моего военного детства единственным моим собеседником.

Взрослея с ним, я стал узнавать по голосам дикторов, корреспондентов, которые казались мне какими-то неземными существами, небожителями. Помню, как-то, гуляя по улице, увидел дяденьку, которого кто-то окликнул: «Коля! Заболотный!» Они разговорились, и я услышал знакомый мне голос диктора тюменского радио Николая Заболотного. Я шел тогда за ним до конца улицы, не веря себе – ведь я впервые в своей маленькой жизни увидел собственными глазами «человека из тарелки».

Потом, годам к десяти-двенадцати, я уже запросто мог сказать, кто говорит в данный момент по радио из Москвы: Левитан, Синявский, Соловьева (их голоса, правда, узнавали тогда все), репортеры Владимир Трегубов, Степан Хоменко, Юрий Арди, Лазарь Маграчев, Матвей Фролов, Юрий Гальперин; позже – Константин Ретинский, Юрий Летунов, Василий Ананченко... Могли я тогда даже подумать, что через 12 лет буду сидеть с ними в одной комнате, общаться с ними в редакции «Последних известий» Всесоюзного радио!

На практике

Студентов Свердловского журфака, где я учился с 1960 года, на Всесоюзное радио на практику не принимали – в Москве хватало своих. Но мне, уже поработавшему на родном тюменском радио, очень уж хотелось, пусть на недельку, заглянуть на всесоюзную радийную кухню, за обитателями которой я по-прежнему пристально следил.

И вот весна 1964 (до открытия «Маяка» – 5 месяцев). Впереди у меня практика после 4-го курса. Я в деканате прошу послать меня на Всесоюзное радио. Но заведующий кафедрой Валентин Шандра неумолим: «Придет вызов из Москвы, тогда поедешь. Нет, отправляйся в свою Тюмень!»

Я уже знал, что главным редактором «Последних известий» был Владимир Дмитриевич Трегубов. Сел и написал ему письмо на Пятницкую, 25. Пригласите, мол, бедного свердловского студента-сибиряка на практику. Ни ответа, ни привета. А деканат торопит: определяйся с практикой! Набрался духу, разузнал телефон, звоню в Москву и попадаю к самому Трегубову. Представляюсь. Он бурчит в трубку: «Да, твое письмо у меня на столе. Но кто ты такой, как я могу тебя позвать, вдруг провалишься, потом отвечай за тебя». Но я уговорил-таки грозного главного: – «Черт с тобой, приезжай...»

И вот я на 4-м этаже дома моей мечты на Пятницкой (до «Маяка» – 3 месяца). Правлю чьи-то заметки, потом правят меня. А по вечерам, после сдачи основных вечерних выпусков, забившись в уголок большой репортерской, слушаю байки моих «божков», слегка захмелевших мэтров: Синявского (самого!), Арди, Хоменко, Зубкова, Гинденбурга, Ретинского. Иногда на огонек заглядывали начальники: интеллигентный Леонид Гюне, педантичный Павел Майзлин, шумный и неистощимый на воспоминания сам Владимир Трегубов. Слушаю их, а сам думаю с тоской, когда же мне поручат сделать хоть какую-нибудь пленку. А вдруг и я смогу, как они...

Первый, кто «заметил» меня, уже отчаивающегося и засобиравшегося в Тюмень, был Юрий Александрович Летунов. Он отругал меня, что я раньше не зашел к нему, дал задание, сам заказал тонваген. Потом проверил мой текст, безжалостно вычеркнул все штампы, прослушал пленку, порезал ее и подписал в эфир... на раннее утро, «на восток». Но на утренней летучке показал на меня пальцем, сказав мэтрам, что надо бы помочь этому парнишке из Сибири, может, что-нибудь из него и получится...

В этот же день меня взял с собой в прогулку на вертолете над Москвой Юрий Арди. С восторгом я глядел с высоты птичьего полета на столицу и пытался расслышать, что наговаривает в микрофон тщедушный Юрий Константинович. Потом стоял около него в аппаратной, когда он со звукооператором виртуозно монтировал запись. Дня через три Олег Афанасьев предложил поехать с ним на праздник пионерии на стадион «Динамо». Спросив, умею ли я работать с «Репортером», послал к ребятам записать интервью с пионерами. Мой кусочек записи Афанасьев вклеил в репортаж, и в дикторской объявке рядом с именем мэтра впервые прозвучало и мое: Сергей Фатеев.

Звездный час

А спустя неделю грянул мой звездный час. Закрывающуюся Британскую сельскохозяйственную выставку – первую тогда в СССР выставку из страны капитализма – посетил председатель Президиума Верховного Совета СССР Анастас Микоян. Отказав в интервью многочисленным нашим и зарубежным журналистам, он сказал, что отвечать будет только на вопросы молодого корреспондента Всесоюзного радио, то есть на мои вопросы (как и почему так случилось – отдельный рассказ). В этот вечер и на следующий день на 4-м этаже Пятницкой все только и говорили о шустром студенте из Тюмени, взявшем интервью у второго человека в нашем государстве. Меня стали отправлять на разные события, официальные мероприятия, довелось брать интервью у первых космонавтов, академиков, руководителей министерств, однажды даже моим собеседником оказался впервые приехавший в СССР миллиардер Дэвид Рокфеллер. «Пахал», как теперь говорят, «по-черному», с удовольствием: нормой стали 2–3 пленки в неделю, не считая информации. Был момент, когда я остался без жилья в Москве и вынужден был ночевать в больших шкафах на газетах в одном из редакционных кабинетов. Меня застукали уборщицы, и тогда сам Трегубов «вышел» на ректора МГУ, и меня поселили в аспирантском общежитии в высотке на Ленинских горах. А я везде совал свой нос, мне было интересно все, в том числе и «заседаловки» в больших кабинетах, на которых обсуждался будущий «Маяк»: какими будут его позывные, программы, структура часовых отрезков, продолжительность новостных выпусков.

И вот ноль-ноль часов ноль-ноль минут 1 августа 1964 года. Мы все в редакции. Впервые в эфире звучат позывные нового, совершенно оригинального, первого в нашей стране круглосуточного информационно-музыкального радиоканала.

Сергей Фатеев

Тюмень

в начало

Гинденбург Макс Ефремович (Максим Гинден)

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9