1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9

Почему коров, а не овец? Ведь Джон Макартур был пионером разведения овец 200 лет назад. Овцы были у "Розелекты" до последнего времени. И сейчас они есть. Только их не многие тысячи, как прежде, а сотни. Они прямые потомки тех, что привез сюда Джон на английском корабле.

Владельцы "Розелекты" связаны не одними родственными узами, их объединяет сегодня общая погоня за прибылью, а не ностальгия и приверженность к старым методам ведения хозяйства. Экспериментируют они широко и смело. Снизился спрос на шерсть? Овец под нож. На части пастбищ разбивается фруктовый сад, другая часть отдается под выгон крупного рогатого скота. Говядина и масло до сих пор пользуются широким спросом на международном рынке. Впрочем, и фруктовые соки тоже. То, и другое, и третье в изобилии сегодня представлено даже на полках московских супермаркетов.

Мы засиделись. Питер приглашает размяться, взглянуть на гордость "Розелекты" – механизированную молочную ферму, передовой молокозавод конца XX века. Он вышагивает рядом, убеждая с высоты двухметрового роста в преимуществах сельского образа жизни.

– Сколько времени вы тратите в городе, чтобы добраться до работы? Минимум пару часов туда и обратно, дышите бензиновым перегаром, портите желудки в столовых, треплете нервы в начальственных кабинетах. Я же избавлен от ваших бетонных джунглей, здесь под ногами земля без асфальтовой брони, воздух наполнен медовым запахом трав; каждый день я обедаю дома, вижу жену, детей, говорю с ними и днем и вечером.

Преимущества сельской жизни и впрямь достойно представлены внешним видом управляющего – атлет с румяными щеками, на вид моложе своих 40 лет. Только все ли тут так отлично законсервировались? Похоже, нет. Возле фермы вижу двух работников: грубая морщинистая кожа обветренных лиц. Морщины – не легкая сетка, а глубокие складки, избороздившие лицо. Питер говорит, что им тоже под сорок. Какой контраст с ним! Кто же или что сделало их старше? Ветер, палящее солнце или нелегкие труд и жизнь?

В помещении убеждаешься, здесь самый настоящий конвейер с однообразием и скоростью фордовской ленты. Мой гид не намерен это скрывать. "Ротолакта" – молочный завод – построена по принципу конвейера. Труд здесь монотонный, операции одни и те же, повторяются непрерывно.

Сотни коров собираются у "Ротолакты" в специальных загонах три раза в день. Коровы идут сюда, как на праздник. Усвоили – на "Ротолакте" их ожидает особенно вкусный корм. Круглая платформа завода напоминает карусель в детском парке. Только значительно больше. Ее площадка разделена на полсотни индивидуальных загонов. Стоит первой корове войти в загон, как за ней опускается шлагбаум, а платформа автоматически начинает вращаться, подгоняя следующий бокс к стоящей в очереди новой корове.

За десять минут обрабатывается пятьдесят коров, за час – триста. Стоит корове ступить на платформу, как к ней подходит рабочий. Он обязан вымыть ее за 12 секунд. За девять часов ему предстоит вымыть две тысячи семьсот коров. Второй рабочий берет образцы молока, проверяет, не поранено ли вымя. Следующие двое операторов прилаживают доильный аппарат. Когда корова подоена, его снимают двое других рабочих. Тем временем автокормушка и шлагбаум поднимаются вверх, и корова сходит с платформы. Ее привлекает зелень лугов в конце коридора и яркое солнце. Молоко же перекачивается по трубам в железнодорожные цистерны. По пути оно фильтруется и охлаждается чуть ли не до ноля.

– Наша система разработана с учетом особенностей животного. Корова любит монотонность, повторение одних и тех же операций. Любые перемены не в ее вкусе, – говорит Питер.

– Ну а люди?

– Люди не любят "Ротолакту", – признается мистер Мэн. – Многие не выносят однообразия операций и уходят от нас. Так осложняется и без того очень острая проблема рабочей силы.

– Проблема рабочей силы, откуда она? – спрашиваю я. – Ведь в стране существует безработица.

Оказывается, перебраться в деревню городскому жителю непросто. Он врос корнями в улицы своего города, привык к родному заводу, обзавелся знакомыми и друзьями. Его не оставляет надежда: фортуна вновь улыбнется. С каждым годом экономика страны развивается все быстрее. Тем более что богатое государство не бросает его на произвол судьбы. Сначала пособие по безработице, потом другой спасательный круг – благотворительность, различного рода пожертвования и выплаты. Бесплатно раздается одежда, созданы бесплатные столовые, ночлежки.

И второй барьер на пути миграции рабочей силы в деревню – величина заработной платы. В Сиднее, Мельбурне рабочий получает в два раза больше, чем тот, кто стоит на вращающемся круге "Ротолакты".

– И все же, я думаю, – говорит гид, – на деньги счастья не купишь. Любимая работа сама по себе прибавка к заработной плате. Есть немало людей, что предпочитают работу в поле машиностроительным и металлургическим цехам. Возьмите меня, я бы тоже мог зарабатывать куда больше где-нибудь на строительстве электростанций, но предпочитаю жить здесь.

И акционеры фермы разработали целую систему "закрепления" рабочих рук. 80 процентов домиков, что краснеют черепицей возле "Ротолакты", собственность компании. Чистые, красивые, с отличными ваннами и туалетами, они практически не отличаются от тех, что утопают в садах пригородов Сиднея. Разве что без конюшен, где богатые сиднейцы держат скаковых лошадей. Завел такую лошадь в специальный вагончик, прицепил его к автомашине – и вперед, куда-нибудь на лоно природы. Там пересел из машины на лошадь и скачи в свое удовольствие по лесам и полям.

Работникам "Розелекты" лошади не нужны. Кругом и без того самая настоящая природа. Другое дело – хорошая автомашина. Сел за руль – и через час в Сиднее. Развлекайся как можешь – иди на рынок, в универмаги, скажем, в меховой магазин Корнелиуса, бывшего жителя Одессы, где твоя жена может вдосталь налюбоваться и помечтать о норковой или соболиной шубе. Или приобрети билет во всемирно-известную сиднейскую оперу, а детей отправь в замечательный зоопарк. Там собраны чуть ли не все экзотические звери мира. Молодым рабочим тоже нужна машина. До ближайшего драйвина самое большее полчаса езды. Два доллара билетеру – и подруливай к стоянке. В 10 вечера, когда стемнеет, зажигается огромный экран. Служитель просовывает в машину наушники – для вас и спутницы. Хочешь, смотри и слушай, о чем идет речь на экране; не хочешь, мило проводи время с девушкой на сиденье автомобиля. Ночь и затемненные окна обеспечивают тебе максимум приватности. В перерывах между сериями картины возникает возможность посидеть в кафе, вкусно закусить, показать себя, посмотреть на других.

Кстати, снова о методах закрепления рабочих рук. В уютных и современных домиках "Ротолакты" рабочие живут практически бесплатно. Арендная плата – три доллара с человека в неделю. В городе такая аренда стоила бы в десять раз дороже. Если рабочему потребуются строительные материалы или сельхозмашины, он может приобрести их на ферме со скидкой. В поселке чистенькая оборудованная компьютерами школа и, естественно, церковь.

Питер Мэн старается набирать лишь женатых рабочих – они чувствуют ответственность перед семьей, им сложнее сорваться с места. Холостяк же, как правило, еще не определился в жизни, он пока не знает, где встать на якорь. От трех до двенадцати недель – таков средний срок работы холостяков на "Розелекте". Это вызывает недовольство администрации. Еще бы, ведь подсчитано точно: новичок начинает приносить гарантированную прибыль только через четыре недели. Минимум тридцать дней уходит на освоение новой профессии. В это время компания терпит убыток. К новичку приходится прикреплять "учителя", снимая его с основной работы. Ученик принимает решение уехать. Результат для фирмы печальный. Парня увозит попутка, а администрация заносит в графу "убыток" небольшую, но тревожную цифру. Ей прекрасно известно, что крупные убытки складываются из таких вот маленьких цифр. Питер Мэн уверен, что ему удастся со временем решить и проблему молодых кадров.

– Непременное условие решения всякой проблемы, – говорит он, – это, прежде всего, признание ее существования. Мы признали, и, следовательно, сумеем постепенно справиться с ней.

Что еще входит в планы администрации "Розелекты"? Питер Мэн собирается взять за образец американскую систему решения трудных вопросов в хозяйстве – обращаться за помощью к оракулу современности, электронно-вычислительной машине. В Австралии создана специальная служба планирования сельского хозяйства. С помощью ЭВМ она в состоянии ответить на любые вопросы фермера. К услугам самой современной и сложной компьютерной системы может обращаться фермер, у которого не меньше 200 гектаров земли и на 40 тысяч долларов продукции ежегодно. Она в состоянии дать исчерпывающий ответ на 1000 разных вопросов. Для тех, кто победнее, ученые предложили более примитивную систему "Телеран". Она рассчитана на 50 самых распространенных вопросов. Среди них, к примеру, такой: "Как составить самый эффективный рецепт кормов?" Опыт показал, что именно он задавался машине 5 тысяч раз – рекордное число. Машина может рекомендовать, помимо способов увеличения прибыли, методы сокращения убытков. А разве тот же составленный компьютером гороскоп хозяйства не помощник фермера, когда он обращается за кредитом в банк? Банку – он расстается с деньгами – хочется знать наперед, окажется ли состоятельным должник, сможет ли он в обусловленный срок погасить задолженность и выплатить за нее довольно высокие проценты?

О достижениях Австралии в экономике можно подробно рассказывать не в мемуарах, а в специально им посвященной книге. И хотя в наших магазинах нет популярной литературы на эту тему, люди в век радио и телевидения достаточно широко информированы об этом. И у многих в демократические годы "исхода" возникает законное желание перебраться на пятый континент. Перед австралийским посольством в Москве видишь целые очереди людей. Поменьше, чем у американского, но все же достаточно длинные. Я поинтересовался как-то у молодого, модно одетого человека из очереди, что побудило его подать документы на ПМЖ.

– Надоело жить в обстановке преступности и наплевательского отношения к тебе со стороны правительства. Очень далеко? Тем лучше! Хочется смотаться из нашей страны как можно дальше.

Молодости свойственно принимать скоропалительные решения, за которые надо потом дорого расплачиваться. Преступность есть не у нас одних, она процветает и в далекой Австралии. А кому нужен на пятом континенте нищий русский эмигрант, зачастую без языка, привыкший работать на родине спустя рукава и не имеющий редкой профессии. Тем более в обществе, члены которого разобщены, где только русских эмигрантских организаций свыше пяти, а их члены не общаются друг с другом. Пусть извинит меня читатель, но попробую снабдить его в мемуарах некоторой информацией и на эти темы.

У ночного Сиднея есть одна заметная примета – Кингз-Кросс, Королевский перекресток, район развлечений, гостиниц и домов той части элиты, которую устраивает городская жизнь в пяти минутах езды от делового центра. С наступлением темноты, когда солнце прячется где-то в песках австралийских пустынь, с моего балкона в мотеле "Флорида Тауэрс" видно, как за стеной высоких домов небо вспыхивает ярким отсветом реклам. Это зажигает огни Кингз-Кросс – единственное место в Сиднее, где жизнь не затихает до петухов. В память врезались первые минуты знакомства с этим расфранченным районом гигантского города. На углу беседовали три симпатичные модно одетые австралийки. Я нацелил на них фотокамеру. Прекрасный кадр об Австралии. Сколько можно снимать нищих и развалюхи! И вдруг громкий ошеломляющий вопрос:

– Ты что, идиот?

– Вроде нет. Всего лишь журналист-иностранец.

– Нам плевать, что ты иностранец. Убери камеру, а то разобьем ее о твою голову!

И тут же замечание прохожего, случайного свидетеля этой сценки:

– С камерой здесь не шутите, жизнь на Кингз-Кроссе стоит недорого.

Не знаю, как жизнь простого австралийца или иностранца вроде меня, а охрана личности и собственности богатого члена элиты обходится здесь в весьма солидную сумму. Двухэтажные особняки окружают металлические заборы, двери и окна защищают железные решетки. Повсюду таблички: "Эта собственность охраняется силами безопасности. Вошедшего ожидает суд".

Таблички и решетки показатель того процесса, что поразил, подобно нашей стране, "всеразрешающее" общество. Неудержимый рост преступности название этому процессу. По данным официальной статистики, число вооруженных ограблений возрастает в городах в десять раз каждые десять лет. Эта цифра, скорее всего, преуменьшена. Сержант сиднейской уголовной полиции Арантц, возмущенный подтасовкой официальных данных, передал в печать подлинные цифры, подсчитанные ЭВМ. На следующее же утро Арантца увезли из дома два офицера из полиции. Через час он уже оказался в... психиатрической больнице. А еще через пару дней, когда полицейское начальство не сумело заставить врачей признать "бунтовщика" душевнобольным, комиссар передал Арантцу ультимативное требование: "или ты сам заявишь прессе, что болен, и уйдешь на пенсию по инвалидности, или вышвырнем тебя с работы без пенсии".

Арантц отказался признать себя душевнобольным. В его защиту выступили печать, члены парламента – лейбористы. Безрезультатно. Начальство осталось непреклонным. И вот когда за Арантцем в последний раз захлопнулась дверь полицейского управления, корреспондент телевидения спросил его тут же на улице: "Что заставило вас оставить без средств существования четверых детей?" Ответ услышала вся страна: "Страх за их будущее, за будущее их сверстников".

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9