1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15

В. Солоухин практически не касается вопроса о философских, политических, экономических, социологических воззрениях своего героя. Созданные Лениным теории и его историческая деятельность категорически отвергаются на том основании, что он был жесток по отношению к зайцам (впрочем, не только к зайцам) и болел «дурной болезнью». Ни автору книги, ни большинству его читателей подобный ход мысли вовсе не кажется странным. Перед нами яркий пример мифологического мышления. Денотат ПИ Ленин не может восприниматься дискретно, аналитически, та или иная его характеристика не может быть оторвана от других. «Святой» даже в мелочах не может вести себя недостойно, если же он совершает нехорошие поступки, значит, он совсем не святой, а наоборот; раз так, нет нужды анализировать его теории и практическую деятельность.

Похожий подход мы находим у столь отличного от В. Солоухина писателя, как Вен. Ерофеев. В «Моей маленькой лениниане» он приводит многочисленные цитаты из личной переписки Ленина, свидетельствующие о том, что этот исторический деятель никак не может претендовать на божественный статус.

Разоблачение «святого» приводит к тому, что он переходит или 1) в разряд могущественных демонов, внушающих ужас и отвращение, или 2) в категорию мелких бесов, по отношению к которым допустимо ерничество, над которыми можно зло смеяться, компенсируя подобным образом предыдущее поклонение. Первый путь представлен в тексте книги В. Солоухина (не случайно на обложке указанного издания изображен портрет Ленина, обладающий явно сатанинскими чертами, вплоть до рогов и страшного клыка)[22], второй – у Вен. Ерофеева или в молодежной субкультуре; ср., например, текст известной 7–8 лет назад песни группы «Примус»:

Дедушка Ленин, мы твои внучата.

Слишком жестоко отомстил ты за брата <...>.

Бронзовый лоб, железное тело,

Стой и смотри, что ты наделал...[23]

Именно существование подобных текстов привело к заметным переменам в употреблении рассматриваемого ПИ и его дериватов (ленинский, по-ленински, ленинец и др.).

При «атаке» на КБ предпринимается попытка трансформировать или разрушить минимизированное представление, стоящие за ПФ. При этом происходит пересмотр присущих феномену характеристик, иное деление их на существенные/несущественные, что обуславливает приписывание объекту иных атрибутов, обретение им иной оценки. При трансформации тех участков КБ, к которым относится определенное ПИ, употребление последнего актуализирует разные представления у членов одного ЛКС. Об этом наглядно свидетельствуют данные проведенного нами эксперимента, суть которого заключалась в том, что респонденты должны были семантизировать различные высказывания, содержащие ПИ в интенсиональном употреблении. В одном из заданий информантам следовало закончить предложения такого типа: Его называли Колумбом, потому что...

Приведем наиболее типичные ответы, связанные только с двумя ПИ из предложенного информантам списка.

Он заслужил прозвище Павлика Морозова после того, как совершил подвиг.

Он заслужил прозвище Павлика Морозова после того, как стал предателем.

Его называли Павкой Корчагиным, потому что он был предан идее и трудился, как герой.

Его называли Павкой Корчагиным, потому что он был дурачок.

Легко заметить, что информанты в своих ответах семантизировали, как правило, полярные представления.

Повторим еще раз, что ПФ играют важнейшую роль в формировании национального мифа, отражая и задавая шкалу ценностных ориентации и моделей социального поведения внутри определенного лингво-культурного сообщества.

в начало статьи << >> в начало

Прецедентные феномены в текстах политического дискурса

Указанные особенности текстов ПД, с одной стороны, и ПФ – с другой, объясняют активное обращение в текстах СМИ к ПФ. Рассмотрим лишь к несколько примеров, демонстрирующих:

–        обращение к прецедентной ситуации, нашедшей свое классическое воплощение в прецедентном тексте: Тот кавалерийский задор, с которым генпрокуратура и ФСб накинулись на империю Березовского, свидетельствует: за главного политического интригана взялись всерьез. Отрадно сознавать, что мышкой (см. русскую народную сказку «Репка») выступила наша газета (МК. 1996. 5 февр.);

–        обращение к прецедентной ситуации через прецедентное высказывание: После того как Акела промахнулся во второй раз, не добившись отставки Скуратова, часть депутатов готова поддержать импичмент (МК. 1999. 28 апр.);

–        обращение к прецедентной ситуации через прецедентное имя: Сегодня Примаков напоминает Гулливера, которого лилипуты опутали тысячами нитей (МК. 1999. 28 апр.); Ельцин, изуродованный съедающей его болезнью, сидит в Кремле, как Наполеон, а вокруг него бушует русский пожар (Завтра. 1999. № 16);

–        обращение к прецедентной ситуации, имеющей фиксированное именование: Должны ответить те, кто устроил Чернобыль в финансах (АиФ. 1998. № 36); «Вы поймите, сейчас как 37-й год. Кощунственно, конечно сравнивать, но по ощущениям – вы поймите». Я понимаю, потому что Сергей – уже пятый мой собеседник, описывающий ощущение обступившей его со всех сторон катастрофы (Итоги. 1998. № 38);

–        различного рода операции с прецедентными высказываниями: Много Шумейко и... ничего (МК. 1995. 14 мая); Мавр(оди) сделал свое дело...(МК. 1995. 23 июня);

–        оперирование прецедентными именами: Русский экстремизм – это экстремизм Пересвета, Ивана Сусанина, Александра Матросова... (Завтра. 1999. № 2); Требуется маршал Жуков для финансового фронта (Нов. изв. 1998. 30 мая); В высшей степени странной выглядит забота добрых дядей из правительства о процветании алмазного Остапа Бендера (АиФ. 1999.№ 3).

Остановимся теперь на вопросе о том, с какой целью авторы текстов ПД употребляют в них ПФ или указания на них, обращая особое внимание на функционирование прецедентных имен.

Напомним, что «пантеон» представлений, связанных с ПИ, формирует ядерную часть системы эталонов национальной культуры, задавая определенную парадигму социального поведения. В этом отношении ПИ сближаются с абстрактными именами (АИ), за которыми стоят ключевые концепты национальной культуры. Многие концепты, на которые указывают АИ, могут быть объяснены через прототипические ситуации [Вежбицкая, 326 и след.], последние же часто сводятся к прецедентным ситуациям, знаками которых являются соответствующие ПИ. Они в этом случае выступают как символы определенных концептов (предательство – Иуда, лень – Обломов, скупость – Плюшкин).

Для подавляющего большинства членов лингво-культурного сообщества означаемое АИ данного типа существует не в дискурсивном виде, но представляют собой многомерный и недискретный образ. Операции с подобными образами нуждаются в редукции и конкретизации, тут на помощь приходит стоящее за ПИ представления, предлагающие конкретное воплощение абстракций, служат для их реификации (овеществления), что приводит к регулярной субституции абстрактных имен прецедентными (ср.: «Слово становится плотью: в каждое мгновение мы претворяем это иносказание в жизнь, полагая, что слову должна соответствовать реальность. Так, понятие харизмы, расплывчатое и неясное, кажется нам воплощенным в личности Ганди, покоряющего своим хрупким силуэтом людскую массу, или в жесте Иоанна-Павла II, благословляющего толпу» [С. Московичи, 37]). Вот лишь один, но весьма яркий пример подобной операции из современного российского ПД. Можно вспомнить выступление Н.С. Михалкова в программе «Тема» (ОРТ, 12 дек. 1998), где он в общении с телеаудиторией последовательно применял принципы общения вождя с массой. В своей речи он достаточно редко употреблял такие слова, как родина, патриотизм, духовность и т.п., но при этом постоянно использовал такие ПИ, как Александр Невский, Дмитрий Донской, Пушкин, Толстой, Столыпин, Александр III, т.е. апеллировал не к абстрактным понятиям, а к конкретным образам.

Сказанным не исчерпывается специфика употребления ПИ в текстах ПД, многие из этих имен могут включаться в такой механизм прагматической семантики, как признаковый дейксис, т.е. при необходимости экспликации оценки указывают на образец – конкретный или условный [Арутюнова, 63]. «Культурный предмет», на который указывает ПИ, выступает в качестве «порождающей модели» для целого класса объектов, в качестве эталона, с которым сопоставляется тот или иной феномен. Например: Узнав о симпатиях Затулина к движению «Отечество», Геннадий Андреевич предложил «Державе» покинуть ряды своей «непримиримой оппозиции». «Не потерплю двоеженства», – сдвинув брови, пригрозил на президиуме НПСР Зюганов, словно классический Угрюм-Бурчеев (МК. 1999. 26 янв.); От народа же вы требуете на протяжении всего «Русского стандарта» «терпения, терпения... и труда». Прямо Салтычиха какая-то, а не певец чекистов и цекистов (Завтра. 1999. № 2).

При признаковом дейксисе ПИ употребляются, как правило, для указания на те представления, которые не могут быть адекватно вербализованы, либо их вербализация оказывается чрезвычайно громоздкой (ср.: улыбка Джоконды, история в духе Гоголя и т.п.). Однако в некоторых случаях ПИ имеют «синонимы» среди имен нарицательных, например: Айболит = доктор, Джеймс Бонд – шпион, Архимед = ученый, изобретатель. Рассмотрим следующие примеры: Кого лечат думские Айболиты? (МК. 1999. 30 янв.); И какая бы она (Чечня. – Д.Г.) ни была дикая, чудовищная, средневековая, сколько бы ни было здесь обезглавлено Джеймсов Бондов, – все равно останется надеждой и опорой английских планов на Кавказе (Завтра. 1999. № 1); Выставка «Невостребованные возможности российской науки» собрала самых разношерстных изобретателей. Российские Архимеды показали народным избранникам машину «Сапер» с дистанционным управлением (МК. 1999. 16 февр.). Во всех приведенных высказываниях ПИ выступают в качестве почти полных синонимов слов, которые употребляются для прямой номинации. Для чего же тогда авторы высказываний используют именно ПИ? Первая из причин лежит на поверхности. Речь идет об эффекте экспрессивности, практически всегда возникающем при употреблении ПИ, а, как уже говорилось выше, экспрессивность является обязательной характеристикой суггестивных текстов.

Экспрессия неизбежно оказывается связана с оценкой[24]. Можно заметить, что ПИ участвуют в выражении не рациональной, но эмоциональной оценки. Высказывания, содержащие ее, претендуют не столько на выражение объективных свойств того или иного феномена, сколько на выражение субъективного отношения автора к указанному свойству (комплексу свойств). Оценка, выраженная с помощью ПИ, не претендует на объективность, она подчеркнуто эмотивна и субъективна. Например: Комментаторы, обсуждая недавнее интервью Березовского, поражаются: как может человек, признанный гением (хоть и злым), выражаться так нагло и бессвязно, подобно Хлестакову (МК. 1999. 11 сент.).

ПИ активно используются для выражения непрямой эмотивной оценки, особенно в случаях, когда эти имена замещают пейоративные лексические единицы. Например: Коммунистический союз нужен, чтобы не пришел в Москву из Барвихи Кинг-Конг и не случилось в год выборов кровавого безобразия (Завтра. 1999. № 3); Генпрокурор готов побить все рекорды Казановы (МК. 1999. 5 апр.).

Для текстов ПД, использующих ПИ в интенсиональном (служащем для характеризации) употреблении, не характерна нейтральность. Эти имена, как правило, участвуют в создании либо комического эффекта (от легкой иронии до откровенного ерничества, примеры чему см. выше), либо «высокой», пафосной серьезности, например: Что вымолвят теперь преемники Пересвета и Осляби, православные священники, схимники и монахи? (Завтра. 1999. № 2); Как только девушка в приемном окошке возьмет у меня конверт, то корабли будут сожжены. Непрядва перейдена, и для меня начнется неведомая жизнь с неведомыми последствиями (Завтра. 1999. № 9).

Заметим, что активное обращение СМИ к средствам создания комического эффекта во многом объясняется стремлением к установлению кооперативного контакта с собеседником. Кооперативность подчеркивается и апелляцией к единому фонду знаний, важную роль при этом играет «парольность» ПИ, служащих знаками для идентификации «своих» (см. последние два примера). Подобная «парольность» многих ПФ является еще одной из причин активного употребления этих единиц в текстах политического дискурса. ПФ играют важную роль в консолидации того или иного социума – именно общность стоящих за ними представлений и связанных с ними оценок служит осознанию членами некоторой социальной группы своего единства. Идеологи группы (формальные и неформальные) стараются (осознанно или нет) сформировать подобные единые представления, активно используют их в своих попытках воздействовать на сознание членов группы.

Заметим, что прецедентные феномены задают еще и определенные «сюжеты», типизированные ситуации, в которых эти модели находят свою реализацию. «Мир типизируется не в форме предикатов и даже не в форме событий «в чистом виде», а в форме индивидов; событие, если оно типизируется и приобретает обобщенную форму, приурочивается к какому-либо лицу» [Степанов, 18].

Прецедентное имя задает область определения своих предикатов. Ему приписываются некоторые функции. Лицо, которое означивается этим именем, включено уже в известный сюжет и само стремится реализовать себя в рамках данного сюжета. Проиллюстрируем сказанное лишь тремя примерами из современной отечественной прессы.

Судебный процесс над коррумпированными чиновниками необходим Примакову для дальнейшего закрепления образа чудо-богатыря Ильи Муромца (МК. 1997).

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15