1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7

V

Отношение современного общества к печати отличается крайнею противоречивостью. Печати приходится постоянно убеждаться в справедливости слов, что от Капитолия до Тарпейской скалы всего один шаг и современное общество постоянно делает этот шаг взад и вперед.

Современную печать то превозносят выше леса стоячего, выше облака ходячего, то смешивают ее с грязью. В этом отношении характерный пример покойного Золя, который сначала не находил достаточно мрачных красок, для того чтобы изобразить все грехи и беды современной политики и современной журналистики. Он предостерегал молодежь от участия в первой и второй и советовал лучше уже кутить с кокотками и пить вино. А потом он самым крутым образом изменил свое отношение к печати и произнес следующий горячий панегирик журналистской деятельности:

«Всякому молодому писателю, который ко мне обратится за советом, я скажу: «Бросьтесь в прессу очертя голову, как бросаются в воду, когда хотят научиться плавать». Это в настоящее время – единственная школа мужества, в ней сталкиваются с людьми и в ней крепнут, в ней одной только, на ужасной наковальне ежедневной статьи, выковывается стиль. Я хорошо знаю, что журнализм обвиняют в том, что он делает пустыми людей, что он отклоняет их от серьезного изучения, от более высокого литературного честолюбия. Конечно, он делает пустыми людей, у которых ничего нет за душою, он сдерживает ленивцев и пустоцветов, честолюбие которых легко удовлетворяется. Но что из того! Я не говорю о посредственностях – эти погрязнут в болоте прессы, подобно тому, как они погрязли бы в болоте торговли или чиновничества, – я говорю о сильных, о тех, которые работают и хотят. Пусть эти безбоязненно вступают в прессу: они выйдут – подобно тому как солдаты возвращаются после битвы – воинственными, покрытыми ранами, господами своего положения, выйдут мужественными. Не прошли ли лучшие из нас через это испытание? Мы все дети прессы. Мы все получили в ней первые знаки отличия. Пресса создала нам слог, и она дала нам большинство «документов». Нужно иметь достаточно солидные бока, чтобы пользоваться ею, вместо того чтобы она пользовалась вами.

Но это те практические уроки, которые более энергичным стоят Дорого. Я говорю о себе, я часто проклинал прессу – настолько раны, наносимые ею, жгучи. Сколько раз я ловил себя на том, что подымал против нее обвинения моих старших собратьев! «Ремесло журналиста – последнее из ремесел». И эти жалобы возвращались всякий раз, когда перед внезапно открывающейся грязью чувство тошноты сжимало мне горло. В такие дни вам кажется, что справедливость погибла навсегда, мечтаешь о том, чтобы уединиться в тиши рабочего кабинета, хорошо закрытого, куда бы не долетал никакой шум и звон и в котором мирно будешь писать, вдали от людей, беспристрастные произведения.

Но отвращение и гнев проходят – пресса остается всемогущей. Возвращаешься к ней как к первой любви. Она – жизнь, действие, все, что возбуждает и торжествует. Когда ее покидаешь, нельзя поклясться, что это навсегда, потому что она сила, в которой всегда нуждаются с того момента, когда взвесишь все ее значение. Пусть она вас заставила пройти тернистый путь, она остается, тем не менее, одним из наиболее действительных в наш век орудий, и тот, кто энергично взялся за работу своего времени, вместо того чтобы питать к ней злобу, при каждой необходимости борьбы обращается к ней вновь за содействием».

В этих прекрасных словах Золя хорошо охарактеризована та гамма настроений, которую испытывает к печати как пишущая, так и читающая братия.

Преувеличенные, и хвалебные и хулительные, мнения о печати вытекают обыкновенно из одной и той же коренной ошибки – взгляда на печать как на нечто, стоящее над обществом и способное, так сказать, самопроизвольно создавать общественные явления и настроения. На самом же деле печать есть детище общества, плоть от его плоти, кровь от его крови. Форму и содержание своего воздействия на общество она черпает из самого же общества, являясь лишь выразительницей общественного мнения или, по крайней мере, мнения той или иной группы общества.

И жалкое общество, приписывающее дурные, нездоровые общественные течения развращающему влиянию газет, напоминает субъектов, которые, не слушаясь пословицы, пеняют на зеркало, коли рожа крива.

Не развратные публичные газеты вызывают на свет развратные общественные течения, а, наоборот, развращающие течения в самом обществе вызывают на свет появление грязных, продажных газет. Эти газеты порождаются общественными недостатками и лишь затем, в свою очередь питаясь ими, усиливают их, доставляют им подходящую литературную пищу и содействуют их развитию.

Спрос на подобную развращенную газетную пищу идет со стороны самого общества, и лишь в виде предложения на этот готовый спрос возникают продажные газеты.

Всем сказанным мы не оправдываем, конечно, продажных газет, мы лишь объясняем, откуда они появляются.

Но если печать сама по себе не в силах насаждать и создавать крупные общественные течения, то из этого, конечно, не следует, что газета должна ограничиться скромною ролью простого фонографа общества; нет, честная, идейная, убежденная печать имеет перед собой несравненно более благодарную и благородную задачу – задачу вести общество вперед, уяснять самосознание широкой массы народа, раскрывать и изобличать общественное зло. Газета ни на минуту не должна довольствоваться мелкими и быстро проходящими злобами сегодняшнего дня, она должна постоянно говорить и думать о будущем, об идеале, который подлежит реализации лишь в более или менее отдаленном будущем.

Относительно задачи газеты можно повторить превосходные слова Щедрина:

«Литература проводит законы будущего, воспроизводит образ будущего человека. Утопизм не пугает ее, потому что он может запугать и поставить в тупик только массу. Типы, созданные литературой, всегда идут далее тех, которые имеют ход на рынке, и потому-то кладут известную печать даже на такое общество, которое, по-видимому, всецело находится под гнетом эмпирических тревог и опасений. Под влиянием этих новых типов современный человек незаметно для самого себя получает новые привычки, ассимилирует себе новые взгляды, приобретает новую складку, словом – постепенно вырабатывает из себя нового человека».

Мы отлично знаем, и выше мы стремились это показать, что современная пресса, чем дальше, тем больше, отказывается от этой благородной своей роли, но с тем большею энергией приходится подчеркивать ее истинное призвание.

На почетном поприще служения обществу газета может выполнить поистине гигантскую работу, ту работу, которая совершенно не под силу тяжеловесным журналам и книгам.

Журналы и книги лишены того систематического, изо дня в день влияния, которое составляет силу газеты.

Читая газету изо дня в день, изо дня в день, подвергаясь действию ее «точки зрения», знакомясь с приложением этой точки зрения решительно ко всем областям человеческой жизни, газетный читатель незаметно для себя начинает усваивать тот круг идей, который проповедует читаемый им орган. Газета влияет медленно, но постоянно; ни на один день, «исключая после праздничных», не покидая своего педагогического занятия, изо дня в день она является к вам, принося целый ворох свежих вестей, группирует эти вести сообразно со своей точкой зрения, с этой точки зрения освещает их и незаметно отлагает в вашем сознании крупицы своей истины, назавтра она снова принимается за ту же самую задачу, и так тянется ее занятие с вами изо дня в день целые годы.

Газетный читатель незаметно и невольно усваивает себе известные взгляды и теории, развиваемые газетою. И именно благодаря тому, что газета ведет пропаганду своих идей ежедневно, на примерах тысячи и одного случая из повседневной жизни, именно благодаря этому так огромно воспитательное значение газеты. Огромное большинство современных образованных людей, по горло занятых всяческими делами и заботами, поддерживают, развивают и пополняют свое образование исключительно путем чтения газет, из которых они черпают все свои знания, а нередко и все «свои» взгляды на окружающую жизнь. Никакой ливень не в состоянии размыть камня, а капля воды, непрерывно падающая, размывает его. Точно так же и газета: действуя непрерывно изо дня в день, она может постепенно достигнуть того, что не достижимо для несколько тяжеловесной пропаганды книгою и журналом.

Иному нетерпеливому газетному работнику может показаться скучной и бесплодной эта проклятая необходимость повторять и повторять то, о чем уже столько раз твердили миру. Но эта скучная необходимость постоянных повторений не должна пугать журналиста, так как его власть и сила опираются именно на этот аппарат бесконечного повторения. Если же газета избегала повторений тех же мыслей в разных только формулировках, то читатели ее весьма же скоро позабыли то, что с таким трудом удалось ввести в их сознание, и без повторений в тысячу и первый раз одного и того же педагогическая роль прессы свелась бы к нулю.

В сущности говоря, не так-то много на свете читателей-друзей, которые, волнуясь и спеша, набрасываются на «свою» газету не для того, чтобы наскоро проглотить и быстрее других растрезвонить какую-либо сенсационную весть, а для того, чтобы побеседовать с газетой, узнать, как она смотрит на волнующее читателя событие.

Но большинство газетных читателей-покупателей с совершенно иными требованиями подходит к газетному листу; каковы эти требования, мы уже видели выше.

На первом плане стоят поиски сенсационного, пряного, интригующего, стоит требование, чтобы газета не воспитывала, не «научала», а забавляла. Для иных современных просвещенных читателей-лакомок чтение газеты, в сущности говоря, такая же забава, как чесание пяток для их менее цивилизованных предков.

Вот, например, как смотрит на газетное чтение секретарь суда в рассказе Чехова «Сирена»:

«– Да-с! Покуривши, подбирайте полы халата и гайда к постельке! Этак ложитесь на спинку, животиком вверх, и берите газетку в руки. Когда глаза слипаются и во всем теле дремота стоит, приятно читать про политику: там, глядишь, Австрия сплоховала, там Франция кому-нибудь не потрафила, там Папа Римский наперекор пошел, читаешь – оно и приятно».

Никаким самым горячим словом убеждения такого читателя-лакомку не прошибешь, но и он доступен ежедневной газетной пропаганде, взгляды которой он незаметно вбирает в себя.

Отсюда, полагаем, очевидно, какая огромная и ответственная роль лежит на современной газете.

Но, конечно, все то влияние, которое открыто честной идейной журналистике и о котором мы только что говорили, открыто в то же время и для подкупной корыстной журналистике, служащей узким интересам мелкой группы общества или попросту интересам улавливания подписных денег; и трудно подсчитать все то губительное влияние на общество, которое оказано этой печатью. Изо дня в день целые годы и десятки лет она отравляет мозг читателей грубой и пряной пищей сенсаций, явно лжет, фальсифицирует факты, приучает читателя ценить газету не выше балагана, развращает его литературные вкусы, заставляя его искать в газете лишь пряное, пахнущее скандалом, содержание, щекочет его дурные вкусы и инстинкты.

Для борьбы с этими грязными продажными газетами у честной газеты есть лишь одно средство. Средство это – всеми в ее распоряжении находящимися силами способствовать развитию общественного самосознания, литературных вкусов, чистых и широких общественных идеалов. Это медленный путь, но он верно ведет к цели, ибо справедливо сказал Гете, что надо раньше уничтожить болото, тогда исчезнут и гады, населяющие его.

VI

Свобода слова, печати не есть какое-либо особливое, суверенное право, она – лишь частное проявление свободы человека и гражданина. Это превосходно понял и отметил Аксаков, писавший в «Дне» от 23 января 1863 г.: «Мысль, слово! Это та неотъемлемая принадлежность человека, без которой он не человек, а животное. Бессмысленны и бессловесны только скоты, и только разум, иначе слово, уподобляет человека Богу. Мы, христиане, называем самого Бога Словом. Посягать на жизнь разума и слова в человеке – не только совершать святотатство Божьих Даров, но посягать на божественную сторону человека, на самый Дух Божий, пребывающий в человеке, на то, чем человек – человек. Свобода жизни, разума и слова – такая свобода, которую по-настоящему даже смешно и странно формулировать юридически или называть правом. Это такое же право, как право быть человеком, дышать воздухом, двигать руками и ногами. Эта свобода вовсе не какая-либо политическая, а есть необходимое условие человеческого жития – при нарушении этой свободы нельзя и требовать от человека никаких правильных отправлений человеческого духа, ни вменять что-либо ему в преступление; умерщвление жизни, мысли и слова – самое страшное из всех душегубств».

Ошибка Аксакова состояла лишь в том, что свободу слова он ошибочно считал не «политической». Между тем как на самом деле она, эта свобода, есть твердыня политических прав.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7