<<<     ΛΛΛ     >>>   

346

что налоговые льготы предоставляются столь широко ,что система опять стала сильно индивидуализированной . Например, получаемые разными предприятиями совокупные льготы по налогу на прибыль в 1987 г. достигали уже трети всей собираемой массы этого налога. Примерно такую же долю от общей суммы государственных расходов составляли всевозможные дотации предприятиям [10, с. 307]. И это неудивительно. Ведь как только то или иное предприятие оказывалось в трудном положении, государство начинало его спасать.
Итак, к тому моменту, когда Польша быстро двинулась в сторону рыночной экономики, она представляла собой весьма своеобразную картину.
С одной стороны, 18% ВВП в стране производилось частным сектором (с учетом кооперативов - 28%), причем не таким, какой возник в СССР в период перестройки, а значительно более устойчивым, существовавшим уже много лет и имевшим реальный опыт работы пусть в искаженных, но все же рыночных условиях. Можно сказать, что почти четвертая часть экономики готова была сразу (без раскачки, оханий и жалоб на тяготы реформ) включиться в созидательный процесс. Более того, по оценке Я. Ростовского, в 80-е гг. примерно 35-45% всех личных доходов поляков уже составляли доходы, полученные от частной экономической деятельности. Иначе говоря, влияние частного сектора на текущую жизнь граждан, на их опыт приспособления к труду в условиях, когда все зависит от тебя самого, а не от государства, было даже больше, чем это представлялось официальной статистикой [169, с. 416, 425]. В этом плане поляки имели явное преимущество по сравнению с нами.
С другой стороны, примерно три четверти экономики все же относилось к государственному сектору. Внешне данный сектор тоже подвергся значительным переменам, и это определяло преимущества польских хозяйственников в сравнении с их российскими коллегами на момент старта радикально реформы. Директора предприятий пользовались самостоятельностью, хотя и были ограничены рядом спускаемых центра предписаний, причем в значительно большей степе нежели предполагалось концепцией реформы. Немалую роль играли советы трудовых коллективов на всех предприятиях

347
кроме "имеющих существенное значение для народного хозяйства" [10, с. 303].
В отношениях между директорами и советами трудовых коллективов явно доминировали первые (это уже раньше показал опыт Югославии). Советы зачастую вели себя пассивно. По оценкам польских социологов того времени, почти
70% всех решений на предприятиях принималось по предлога директора. Рабочие советы утверждали то, что им предлагалось, практически без всяких поправок и без консультаций с кем-либо на стороне. На многих предприятиях компромисс между интересами директоров, коллективов и партийных органов достигался посредством образования неформальных управленческих четверок в составе руководителя предприятия, секретаря парторганизации, председателя профкома и председателя рабочего совета [158, с. 147, 152].
Таким образом, можно сказать, что менеджеры практически вышли как из-под контроля вышестоящих органов власти, так и из-под контроля трудовых коллективов. На практике они вели себя почти как собственники своих предприятий.
Получился почти что рынок. Однако не следует забывать о том, что опыт договорного ценообразования в условиях, когда ограничителями цен являются не объективные рыночные моменты (уровень платежеспособного спроса, сила конкурентов, валютный курс), а субъективные бюрократические (воля чиновника), развивает в хозяйственниках не столько предпринимательские функции, сколько лоббистские. В настоящих рыночных условиях лоббизм нужен гораздо меньше, и, самое главное, он не дает полезного эффекта для экономики в целом, не делает реформу более приемлемой для населения.
В конечном счете вышло так, что, несмотря на существенную либерализацию экономики, правительство сохранило возможность навязывать предприятиям выпуск товаров "национального значения" [360, с. 276]. Вследствие этого 80% реализуемых товаров производственного назначения распределялось все же не рынком, а государством. Главной формой такого распределения стало так называемое "обязательное посредничество", в рамках которого централизованно назначенные организации оптовой торговли оказались исключительными

348
продавцами определенных товаров, зависящими от приоритетов спускаемого сверху плана [10, с. 305].
Сохранилась в основном и старая инвестиционная политика. Только 15% проектов, принятых в 70-х гг., отменили из-за нехватки средств в 1982-1983 гг. Правительство основывалось на том, что бюджетную экономию надо вводить лишь постепенно, поскольку в противном случае существует опасность роста безработицы [360, с. 277, 288].

Более того, следует учитывать, что никакие либеральные послабления не преобразовывали саму структуру государственного сектора экономики, ориентированного с 50-х гг. на оборонные цели и на развитие тяжелой промышленности (уголь, черная металлургия). Поляки сами называли эту ситуацию "сталинизмом угля и стали". Переход к рынку для предприятий этих отраслей никак не мог сделаться более легким от того, что в частном секторе экономики работа велась на гораздо более эффективных принципах. Возможности же бюджета по социальной поддержке населения резко ограничивались огромным внешним долгом, который в течение 80-х гг. возрос еще примерно в два раза, превысив в общей сложности $41 млрд. И это если не считать долг в 5,6 млрд. переводных рублей перед СССР [385, с. 79].

Наконец, надо отметить, что во внешнеэкономической сфере предприятия получили возможность выхода на международный рынок. Но бюрократические ограничения и отсутствие собственных навыков работы с потенциальным покупателем у предприятий, желающих экспортировать продукцию, существенным образом ограничивали развитие торговых связей. Кроме того, валютный курс был нерыночным, экспорт не окупался и требовал дополнительных субсидии [10, с. 310].
Таким образом, состояние польской экономики в преддверии радикальной реформы было противоречивым. Оно создавало возможность для более быстрого вхождения значительной части предприятий в новые условия, но отнюдь не делало трансформационный шок более легким для миллионов работников проблемных предприятий - кстати, именно тех работ-

349
ников, которые своими активными действиями в "Солидарности" способствовали началу этой реформы.
Недовольство общества трудными условиями жизни и половинчатыми преобразованиями постепенно нарастало, и правящие круги страны стали приходить к мнению о необходимости углубления экономических реформ, а возможно, даже о проведении реформ политических. Рабочий класс напирал а это означало, что властью надо делиться.
Весьма характерным в этом плане является выступление Войцеха Ярузельского на одном из партийных пленумов. "Кто хочет иметь все,- сказал он, обращаясь к товарищам по партии в результате может не иметь ничего или почти ни чего, в чем мы с горечью убеждались не раз в прошлом" (цит.по: [158, с. 128]).

Менялись постепенно и представления о том, как должна развиваться экономика, у государственной элиты и менеджеров предприятий. Привлекавший внимание еще недавно идеал сильного авторитарного государства восточного типа теперь померк. И номенклатура, и менеджеры почувствовали новые возможности, предоставляемые рынком, и стали ориентироваться на соблазнительные европейские образцы. Теперь все представители польской элиты стремились к тому, чтобы поскорее ввести капитализм, в котором они сами станут капиталистами.
В этом же направлении изменялись постепенно и взгляды лидеров польской оппозиции, хотя экономисты, стоявшие за "Солидарностью", были в тот момент, пожалуй, все же менее радикальны, чем экономисты, стоявшие за правящей элитой.
Последние резко отвергали коммунистическую экономику в любой ее форме. После очевидного краха югославской модели рабочего самоуправления никто из квалифицированных специалистов уже не выступал против частной собственности.
"Массы в известной мере еще жили идеями производственной демократии. "Солидарность" должна была это учитывать даже при том, что такого рода подход противоречил здравому смыслу [544, с. 814-815]. Возможно, это было одной из причин того, почему в Венгрии 90-х гг. приватизация с привлечением стратегических инвесторов шла лучше, чем в Польше.

350

Тем не менее на переговоpax в Магдаленке, состоявщихся осенью 1988 г., руководители вышедшей из подполья "Солидарности" (а точнее, интеллектуалы, тесно сотрудничающие с профсоюзом) поддержали идею номенклатурной приватизации, ставшей доминирующей в последнем коммунистическом правительстве Мечислава Раковского, находившегося у власти с октября. Власти готовы были продать
собственность номенклатуре по низким ценам и полностью

перейти к капитализму, хотя, возможно, в политической сфере у Раковского тогда еще сохранялось стремление поддерживать авторитарный режим типа южнокорейского или мексиканского [544, с. 802, 812].
Правительство Раковского действительно разрешило в конце 1988 г. широкомасштабную "корпоративизацию" государственных предприятий. Участники этого процесса получили разного рода льготы, и в результате буквально за год (до начала посткоммунистического этапа реформ) число имеющихся в стране акционерных компаний резко выросло [452, с. 288; 468, с. 643-644]. В дальнейшем новый частный сектор сыграл важную роль в ускорении экономического развития страны.
Что же касается политических иллюзий коммунистической элиты, то они скоро должны были уступить место реалистическому взгляду на вещи. Коммунисты не имели сил для того, чтобы спасти экономику от развала, и это делало их политически нежизнеспособными. Расставаться с властью был тяжело, у целого ряда руководителей (за исключением наиболее продвинутых) сохранялся еще соблазн посидеть на штыках, но когда в феврале 1989 г. трое генералов демонстратив-

351
но покинули заседание ЦК ПОРП, стало ясно, что обойтись без перемены системы уже не удастся [161, с. 23](1).
Тем не менее важно отметить, что к тому времени, когда коммунистам пришлось расстаться с властью, они представляли собой такую же реформаторскую структуру, как и оппозиция , но просто в отличие от нее не имели народной поддержки.
Положение, создавшееся в Польше к концу 80-х гг., М Домбровский назвал "синдромом неплановой и нерыночной экономики". Этот синдром, повторявшийся в различных странах в переходный период, характеризуется тем, что на микроэкономическом уровне у предприятий нет достаточной мотивации к труду (старые административные стимулы уже не действуют, а новые рыночные - еще не включились), тогда как на макроэкономическом уровне отсутствует возможность достичь даже элементарного равновесия (правительство не имеет средств, чтобы профинансировать все те расходы, которые оно вынуждено на себя брать).
Более того, в этой ситуации слабое правительство, которое уже потеряло власть, основанную на политической диктатуре и терроре, а потому не имеет легитимности, оказывается готово ради своего выживания покупать временный социальный мир в обмен на расширение выпуска денег. Такого рода положение, создавшееся в Польше в 1987-1989 гг., впоследствии повторилось в Румынии после коллапса диктатуры Николае Чаушеску, в Болгарии и Албании, а также в бывшем СССР в 1989-1991 гг. [325, с. 262].

(1). Постепенно возможность смены системы была осознана и народом, о чем свидетельствует польский анекдот. Старик вознамерился купить мясо. Но стоит громадная очередь. Торговлю все не начинают. Старик клянет вождя, партию - всю систему. Какой-то человек говорит ему: "Если бы ты пикнул также в недавние времена, то сделали бы пиф-паф, и проблемы бы не существовало". Старик возвращается домой обескураженный. Жена спрашивает: "Что, у них уже и мяса нет." - "Много хуже,- отвечает старик,- у них нет уже и пуль"(цит. по: [161, с. 24]).)

Непосредственно движение к радикальной реформе началось с момента вхождения страны в гиперинфляцию. Вообще-то сильные проинфляционные тенденции в польской экономике прослеживались на всем протяжении пореформенного периода, поскольку денежная эмиссия использовалась для решения проблем плохо работающих предприятий. Но сперва инфляция все же была умеренной.
Начало же переходу к состоянию гиперинфляции было положено в феврале 1988 г., когда правительство Збигнева- Месснера попыталось реализовать "Программу второй стадии экономических реформ". Реформы должны были привести к частичной деконцентрации предприятий - гигантских монстров, оставшихся от старой экономики, к созданию двухуровневой банковской системы и к слиянию отраслевых министерств в единое Министерство промышленности [342, с. 6].
Кроме того, правительство намеревалось стабилизировать цены и доходы. Проведенный еще в ноябре 1987 г. референдум, в ходе которого власти попытались выявить отношение населения к возможному повышению цен на субсидируемые товары, не дал однозначной поддержки: 50% голосов в пользу предлагаемого варианта развития экономики собрать не удалось, и правительство приступило к осторожному маневру с повышением цен, сопровождающимся денежной компенсацией населению, в ходе которого реальная зарплата должна была снизиться на 5-6% [449, с. 512].
Однако польское правительство того времени было слабым и все чаще отступало перед организованным давлением масс. Две волны забастовок в середине 1988 г. (май и август/ привели его в шок. В итоге реальная зарплата не снизилась, а выросла на 14,4% [385, с. 76]. Впрочем, как во всякой стране с экономикой дефицита, рост реальной зарплаты вовсе не означал роста покупательной способности населения, посколь-

353
ку на выросшие доходы нельзя было свободно приобрести товары.
Другой важнейшей причиной перехода к гиперинфляции стало ухудшение состояния государственного бюджета. В 1988 г. рост цен хотя и ускорился почти в три раза, однако достиг лишь 61 3%. Но в течение 1989 г. бюджетный дефицит продолжал углубляться из-за роста расходов на субсидии производственным предприятиям и осложняющегося положения со сбором налогов. Профсоюз "Солидарность" в тот момент проводил откровенно популистскую политику и активно выбивал из правительства деньги.

Непосредственно же гиперинфляция была спровоцирована решениями, к которым пришли в ходе переговоров с оппозицией за Круглым столом весной 1989 г. В ходе этих переговоров были оговорены важнейшие политические изменения. Прежде всего, договорились о проведении относительно демократических выборов 4 июня 1989 г.(1). Но кроме этого пришли и к двум решениям в экономической области.
Во-первых, было принято решение о переводе сельского хозяйства на рыночные принципы функционирования в августе 1989 г. Это решение означало либерализацию цен на продовольствие с предоставлением возможности продавцам получать всю прибыль, образовывающуюся в ходе реализации продукции. В итоге в августе цены выросли на 40% по сравнению с предыдущим месяцем.
Во-вторых, было принято решение о полной индексации доходов всех работающих и пенсионеров, которое ускорило темп роста цен, наметившийся в ходе данной либерализации. В итоге за 1989 г. инфляция составила 244,1 %.

(1).Часть мест в Сейме на будущих выборах была заранее резервирована для коммунистов (38%) и их союзников (27). Только оставшиеся места можно было свободно разыгрывать. Весьма характерно, что оппозиция выиграла 161 место из 161 возможного, но не получила большинства. Соответственно перед Валенсой встала задача: расколоть блок коммунистов с другими партиями [22, с. 40].

354
Нельзя исключить того, что движение к гиперинфляции в определенной мере носило осознанный характер. Считалось, что из состояния гиперинфляции проще выйти в стабилизацию, чем из состояния галопирующей инфляции, сочетающейся с дефицитом. В состоянии гиперинфляции денежные накопления быстро обесцениваются, а реальные доходы моментально снижаются. Соответственно население легче пойдет на жесткие меры по преодолению гиперинфляции, невзирая на потери, которые оно понесет в ходе стабилизационной процедуры [385, с. 74-77].
Августовская либерализация цен была последним шагом предпринятым коммунистическим правительством. Коммунистам не удалось сохранить в стране свой контроль даже посредством союза с оппозицией. Валенса сумел расколоть блок своих противников. В итоге бывший министр внутренних дел генерал Чеслав Кищак потерпел фиаско в попытке сформировать работоспособное и пользующееся доверием общества правительство. Ярузельский вынужден был запросить у Валенсы фамилии кандидатов на пост премьера. Валенса назвал троих - Мазовецкого, Геремека, Куроня. Ярузельский предпочел назначить первого из этой тройки [451, с. 73](1).

Уже 24 августа на заседании нового Сейма, собранного по итогам выборов, премьером был утвержден Тадеуш Мазовецкий - один из наиболее влиятельных интеллектуалов, связанных с "Солидарностью". И в целом это оказалось правительство не рабочих, и даже не функционеров "Солидарности", а правительство интеллектуалов - "лучших и самых ярких", как несколько иронично охарактеризовал их В. Зубек, один из ведущих исследователей той эпохи [543, с. 584].

(1).По некоторым оценкам сам Валенса считал, что Мазовецкий будет у него под контролем, а потому такое правительство окажется сравнительно предсказуемым и чуждым каких-либо эксцессов. Куронь и Михник, напротив, опасались развития событий по такому сценарию, а потому в какой-то степени противились назначению Мазовецкого [543, с. 584].

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В европе при всех многочисленных политических потрясениях всегда оставались легитимными отношения государства истории
В этом смысле связь между государством реформы реформаторов
Направлявшиеся в польскую экономику
Успешно осуществлявшаяся в стране номенклатурная приватизация поглотила все внимание директоров предприятий предприятия образом