<<<     ΛΛΛ     >>>   

находилась под заметным воздействием левых неомарксистских идей. Эти волнения нашли отклик и в рабочей среде, что формировало все более и более широкий фронт сил, действующих против рынка.
Во-вторых, к началу 70-х гг. усилились межнациональные межреспубликанские противоречия, что привело в конечном счете к конфедерализации Югославии. Все основные управленческие функции сосредоточились на республиканском уровне, тогда как роль центра заметно упала.
Особенно энергично боролись за хозяйственную самостоятельность хорваты. Они по-прежнему считали, что именно Хорватия содержит за свой счет другие республики, особенно Сербию, и требовали полного пересмотра всей бюджетной политики государства. По мнению ряда авторов, либерально настроенное руководство Хорватии в лице Савки Дабчевича, а также поддерживавшего его секретаря ЦК СКЮ Мико Трипало полагало, что освобождение от контроля со стороны Белграда даст возможность проводить прогрессивные реформы (см.напр,. [217, с. 266-267]).

Статистические данные показывают, что в первой половине 70-х гг. Словения и Хорватия действительно в значительной степени работали на "чужого дядю", хотя основным получателем трансфертов была не Сербия как таковая, а Косово. Так,

228

например, если Словения получала из федерального фонда развития поддержку в размере всего лишь 0,9% своего валового продукта, то Косово - в размере 48,6%. Это было связано с тем, что Словения и Хорватия оказались значительно богаче других. Если ВВП на душу населения в среднем по Югославии взять за 100%, то в Словении данный показатель составил 196%, в Хорватии - 127%, в Македонии - 70%, а в Косово - 32%. Богатство же, в свою очередь, определялось более высокой производительностью труда и значительно более высокой долей участия населения в производстве [431 а, с. 178-182].
Недовольны были хорваты и распределением валютной выручки страны. Хорватия давала стране примерно 40% валютной выручки, однако могла оставлять себе лишь 7% оcтальное сосредоточивалось в федеральных фондах [24, с. 32].
Кризис явно назревал. Непосредственным толчком, спровоцировавшим кризис, стали события 1971 г. в Хорватии, ходе которых националисты из организации "Хорватская весна", поддержанные затем студентами, предъявили столь зна-

229
чительные требования в плане расширения автономии республики, что Тито предпочел ввести в Загреб войска и арестовать руководителей движения, а также устроить массовые репрессии в отношении тысяч сочувствовавших им людей. Среди прочих был арестован и Франьо Туджман, ставший в 90-е гг. президентом Хорватии [107,с.121].
Несмотря на подобную жесткость, в текущей административной работе Тито взял курс на передачу части власти республиканскому руководству. Но совсем по-иному формировалась политика в области демократии и экономических свобод. Либерализм стал слишком опасен для высшего руководства страны, и оно решилось на консервативный поворот, в ходе которого начался массовый уход со своих постов сторонников относительно больших политических и экономических свобод. Применялись и откровенно репрессивные меры, дабы отвратить население от либерализма. Наконец, для того чтобы сцементировать общество, приступили к созданию новой идеологии [24, с. 29-34].
Это был весьма характерный для Югославии, хотя и парадоксальный момент в развитии страны. Тогда как быстро двигающаяся по пути реформ Венгрия и даже Польша в 70-х гг. фактически стали уже деидеологизированными странами, где коммунистические принципы сохранялись, скорее, по инерции, но уже не воспринимались всерьез даже элитой, Югославия приступила к очередному (причем не последнему) идеологическому эксперименту. Как только с нее несколько "соскребли рыночную позолоту", так сразу проступило на свет сравнительно авторитарное и далеко еще не до конца модернизированное общество. "Груз отсталости", накопившийся за долгий срок, не мог быть, естественно, быстро сброшен в относительно короткий либеральный период развития.

С середины 70-х гг. рынок в рамках новой идеологии, разработанной ближайшим соратником Тито Эдвардом Карделем, перестал рассматриваться в качестве ведущего регулятора хозяйственной деятельности. Системой самоуправления теперь была пронизана вся политическая жизнь страны. Формально роль государственного регулирования свелась к минимуму. Но на практике под видом "самоуправленческих решений" господствовал

230
все тот этатизм. Даже законы, принятые скупщиной, рассматривались как самоуправленческие, а не административные акты.
"Отказываясь как от административно-централистских так и от рыночной координации социально-экономических процессов,- отмечал С. Васильев,- югославские идеологи 70-х гг. выдвинули на первый план механизм самоуправленческих соглашений и общественных договоров, которые все в большей степени должны были заменять административные решения и отчасти рыночный механизм. В сферу действия соглашений и договоров попадало практически все экономическая интеграция, планирование, налогообложение ценообразование, внешнеэкономические отношения, отношения между республиками, функционирование социальной инфраструктуры" [24, с. 35-36].
Консервативный поворот не привел в прямом смысле к широким экономическим контрреформам, однако он остановил всякие попытки борьбы с хозяйственными трудностями посредством усиления рыночных начал. В отдельных сферах наблюдался откат. Противоречивая, нестабильная система была законсервирована.
Так, например, снизилась доля дохода, которая оставалась непосредственно на предприятии: если в 1974 г. она составляла 68%, ток 1989г.-лишь56% [24, с. 47].
Похожий процесс шел в сфере ценообразования. Если к 1970 г. неконтролируемые государством рыночные цены были распространены примерно на две трети стоимости всех товаров, то к 1974 г. свободное ценообразование оказалось сохранено только для одной трети объема производимой в стране продукции(1). Причиной такого поворота стала инфляция. Динамика роста номинальных доходов населения все время шла впереди роста стоимости жизни.
Характерно, что в качестве антиинфляционного средства избрали именно усиление административного контроля. Что же

(1). Эти оценки, естественно, весьма условны. Поскольку существовало много способов неформального контроля за ценами со стороны различных органов власти, трудно точно сказать какая конкретно доля цен оставалась вне их ведения.

231
касается кредитно-денежной политики, то она была откровенно экспансионистской. Денежная масса временами резко увеличивалась, причем росла она темпами, значительно превышающими темпы роста ВВП. Так, в частности, в 1972 г. объем выпущенных денег увеличился на 42,5%, а в 1976 - на 52,7%. Немногим лучше обстояло дело в 1973 и 1975 гг. [507, с. 76-77, 126, 129]. Эмиссия была необходима для поддержки многочисленных неэффективно работающих предприятий и для осуществления широкомасштабных инвестиций [24, с. 57-66].
Постепенно перестал развиваться частный сектор экономики. Если за период 1964-1969 гг. число малых частных предприятий возросло со 105 тыс. до 145 тыс., то к 1974 г. оно сократилось до 135 тыс. [507, с. 119].
Существенным образом начала сокращаться межреспубликанская торговля, что стало важнейшим проявлением общей неэффективности хозяйствования. Если в 1970 г. на долю торговых связей между отдельными республиками приходилось 27,7% товарооборота, то в 1980 г.- только 21,7%. Это было связано с тем, что власти отдельных регионов ради поддержки своих предприятий и преодоления безработицы стали чинить всевозможные препятствия "чужакам" в деле осуществления торговли на подведомственной им территории (одновременно осуществлялось административное давление на "собственные" банки для поддержания низкой процентной ставки). В такой неожиданной форме возродился региональный протекционизм, который даже в старой Австро-Венгрии в основном был преодолен уже при Иосифе II [360, с. 67-68].

Пока шла политическая и идеологическая борьба, выявившиеся уже в начале 60-х гг. негативные тенденции все больше
давали о себе знать. Общество постепенно проедало создаваемый им продукт. Соответственно доля накопления в национальном доходе неуклонно снижалась. Если в 1962 г. она еще составляла 27%, то к 1975 г упала до 18% [130 с. 22]. Люди получали все более высокие заработки, активно приобретали автомобили и другие дорогостоящие потребительские товары,
Быстро увеличивали свои вклады в сберегательных кассах.
Югославский рынок продолжал работать и давать неплохие результаты для жителей страны. Они не страдали от дефицита

232
так, как, скажем, советские граждане, но тот фундамент развития, который обеспечивает накопление, с каждым годом становился все менее прочным. Средние ежегодные темпы роста промышленной продукции упали в 1966-1980 гг. до 6,7% что было почти в два раза меньше, чем в предыдущий период. На сравнительно высоком уровне (11,9%) держалась безработица[130,с. 12,34].
Помимо экономических проблем появились и проблемы социального плана. Идеология самоуправления должна была по мнению югославских теоретиков, способствовать формированию принципиально нового общества. Даже если бы в самоуправляемой экономике оказались какие-то изъяны, связанные с эффективностью хозяйствования, существование данной системы, возможно, могло быть оправдано тем, что человек на производстве чувствовал себя хозяином, а не бессильным, эксплуатируемым существом. Однако социологические исследования, проведенные в различных частях Югославии, показали, что никакого нового общества и никакого нового отношения к труду по-прежнему не существует.
Так, например, одним из важнейших преимуществ самоуправления считалось в теории то, что трудящиеся принимают реальное участие в управлении производством, начинают ощущать себя хозяевами и это повышает как их ответственность за судьбу предприятия, так и производительность труда. Но исследования, проведенные в Словении в 1968 г. и в Воеводине в 1984 г., показали, что рабочие в основном по-прежнему, как и при капитализме, трудятся исключительно ради получения заработной платы, а не для собственного удовлетворения.
Примерно 60% "синих воротничков" в Словении не чувствовали того, что они хоть в какой-то степени управляют собственным предприятием. Естественно, трудно было при таком отношении ожидать от рабочих повышения чувства ответственности за свое дело. С производительностью труд дело тоже обстояло далеко не лучшим образом. По оценке некоторых экономистов, югославы реально работали в среднем лишь 5,5 часов в день при формальном восьмичасовом рабочем дне [546, с. 84].

233

Основной причиной того, что люди не чувствовали себя хозяевами на производстве, была объективная неосуществимость системы самоуправления. Даже при наличии контроля за менеджментом со стороны рабочих советов некомпетентность широких масс делала невозможной осознанное и творческое участие в принятии важнейших решений. "Решения о производстве, покупках, продажах и т.д.,- отмечал ведущий специалист по югославской экономике Л. Сырц,- требуют экспертизы и информации, а потому на практике они остаются в руках директоров" [507, с. 44].

На практике директора предприятий, конечно, прекрасно понимали, что коллектив не может управлять предприятием. Любая попытка добиться реального самоуправления привела бы к тому, что никакие решения вообще не принимались бы. Но директорам приходилось тем не менее считаться с мнением коллектива. Поэтому они маневрировали на узкой тропе, проходящей между развалом производства и отторжением менеджмента работниками. В результате формировалась своеобразная система псевдоконсенсуса, при которой менеджмент учитывал некоторые важнейшие требования рабочих, но в текущей деятельности активно манипулировал голосами членов трудового коллектива. Вместо системы самоуправления сформировалась система доминирования директоров, создававших иллюзию того, что предприятием управляют его работники(1).
Так, например, собрания трудовых коллективов проводились после окончания рабочего дня, когда люди уже устали и

(1).Директора предприятий в этой системе приобрели вес, совершенно непропорциональный той формальной роли, которую они играли в самоуправляющейся экономике. Как только в середине 60-х гг. давление центра на них было ослаблено, так сразу руководители предприятий стали господами в своем хозяйстве. Иногда, конечно, им не удавалось находить общий язык с трудовыми коллективами - и тогда они теряли свое место. Но в подавляющем большинстве случаев этого не происходило. Так, например, в 1966 г. из старых директоров предприятий не был переизбран лишь 71 [255, с. 204].

234
хотели вернуться домой. Естественно, они не склонны бы тому, чтобы долго обсуждать вопросы, суть которых плохо понимали. Практика показала, что всерьез рабочие готовы обсуждать только вопросы условий и оплаты труда, что же касается всего остального, то "управленческие частности" оставались на рассмотрение администрации. Члены трудового коллектива стремились быстро перейти к голосованию, чтобы принять даже то решение, смысл которого они еще толком не осознали. Как правило, это было решение, предлагаемое директором.
Такой консенсус был недолговечен. Если рабочие выясняли, что принятые без серьезных размышлений решения по какой-то причине не работают на удовлетворение их краткосрочных интересов, вопрос в той или иной форме возникал вновь и мог приводить даже к конфликтам. Время от времени рабочие бастовали. Тито, полагавший, что система самоуправления должна работать на практике, удивлялся этому: "Против кого бастуете? Против самих же себя". Рабочие, однако, не чувствовали, что забастовками и требованием высокой зарплаты они наносят ущерб именно себе.
Но тем не менее установившаяся на предприятиях система псевдоконсенсуса позволяла администрации принимать хоть какие-то решения [255, с. 130; 507, с. 44, 55].
Все это объективно разрушало самоуправление. Однако дополнительным ударом по югославской системе стало то, что хозяйственный центр постепенно все больше стремился оставлять за собой принятие целого ряда важнейших решений. В 1982 г. один белградский журнал отмечал, что "доля ресурсов, которые инвестируются в самоуправляемом секторе экономики, ныне уменьшилась даже по сравнению с той, что была раньше, тогда как доля административно принимаемых решений, лишь формально выглядящих самоуправленческими, возрастает" [546, с. 81].

Парадокс развития югославского самоуправления состоял, однако, в том, что рабочие, не ощущая себя хозяевами предприятия, реально все же могли оказывать влияние на систему управления производством, причем влияние это было явно негативным. Рабочее место рассматривалось каждым как некая рента, которой он имеет право бесконечно пользоваться вне зависимо
с-

235
ти от эффективности своего труда просто потому, что является членом данного трудОВого коллектива. "Тот факт, что "инвестированная" работником часть дохода не могла быть ему выдана по выходе с предприятия, - отмечал С. Васильев,- превращала его в "вечного пайщика" предприятия" [24, с. 25].
Рабочие советы на предприятиях делали все возможное для того чтобы сохранить в максимальной степени имеющиеся рабочие места и защитить заработную плату от любых попыток ее сокращения (в реальном выражении), которое могло происходить в условиях инфляции. В некоторых организациях было зафиксировано даже такое явление, как передача рабочих мест по наследству детям [546, с. 91].

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Пожелавших оставаться в коммунистической венгрии
Отказалось от идеи финансовой поддержки предприятий
Польша в поисках выхода из кризисамировая экономика
частного секторов экономики
Кроме этих двух ведущих прусских политиков целый ряд авторов из многочисленных германских