<<<     ΛΛΛ     >>>   

496

Таким образом, малая приватизация в Чехословакии в основном проводилась ради реализации тех же самых задач которые стояли в основе программы приватизации крупных предприятий: передача имущества в частные руки, насколько необходимо; привлечение эффективного собственника, насколько возможно.

Некоторая специфика приватизационного процесса отличала Словакию. В этой республике постарались, сохранив общий чехословацкий подход к разгосударствлению, ограничить все же возможности осуществления глобального контроля над собственностью со стороны инвестиционных фондов, сделав упор на обычного частного инвестора. Иначе говоря, в Словакии попытались адаптировать оригинальную схему к той практике, которая применялась в соседних странах с трансформирующейся экономикой.
Для этого словацким инвестиционным фондам было запрещено контролировать более 20% капитала отдельной конкретной приватизированной компании. Правда, этот запрет не слишком помог делу. Инвестиционные фонды быстро научились его обходить. В 71,4% случаев фонды заключали между собой специальные соглашения о совместном контроле над компаниями. Таким образом, они все равно сохраняли контроль, причем формально не нарушая никаких правил.
Кроме этого, словацкой особенностью приватизации стало меньшее внимание, уделяемое использованию ваучерных схем. В Словакии не стали слишком стремиться к тому, чтобы ускорить процесс приватизации. Там4решили постараться в большей мере привлечь к приватизации иностранные компании. Для этого им была предоставлена возможность вкладывать капитал на индивидуальных условиях, если они оказывались готовы инвестировать свои деньги в предприятия, особо нуждающиеся в реструктуризации. Например, в качестве такого рода индивидуальных условий инвестирования могли применяться налоговые льготы [504, с. 228, 232-233].

Таким образом, конкретный механизм приватизации в Чехословакии оказал весьма существенное воздействие на распределение собственности. Можно сказать, что государственное регулирование здесь, несмотря на довольно либе-

497

ральный общий характер чехословацких преобразований, сыграло большую роль, чем, скажем, в Венгрии, предпочитавшей градуализм шокотерапии и сохранявшей существенные элементы этатизма в финансовой области. Однако любопытно заметить, что приватизация в Чехословакии являлась не только формой государственного регулирования, осуществляемого в имущественной сфере. В ней содержались некоторые неочевидные механизмы регулирования финансов. И это при том, что с формальной точки зрения проводившиеся в Праге финансовые реформы казались довольно либеральными.

На первый взгляд может показаться, что разгосударствление и финансовая стабилизация - это процессы, практически не связанные друг с другом (за исключением того случая, когда доходы, полученные от продажи имущества, идут в бюджет). Но в Праге все было сложнее.
В механизме чехословацкой приватизации содержались не слишком бросающиеся в глаза элементы, которые в корне меняли те либеральные принципы, что были широко разрекламированы и выдавались за суть процесса разгосударствления. На самом деле приватизация была не такой уж либеральной, какой казалась на первый взгляд. Более того, определенные стороны системы разгосударствления оказывали свое негативное воздействие на финансовую политику, тоже казавшуюся, на первый взгляд, достаточно прогрессивной.

Как отмечал Томаш Ежек, который сначала был министром приватизации Чехословакии, а затем возглавил Национальный фонд имуществ, "важнейшей финансовой операцией Фонда в 1992 г. была эмиссия облигаций, с помощью которых решались проблемы фирм, имеющих долги. Эмиссия эта осуществлялась для того, чтобы акционерные компании, приватизированные посредством использования ваучеров, могли бы продержаться на плаву достаточно долгое время, т.е. до тех пор, пока реальный собственник не возьмет ситуацию под свой контроль" (цит. по: [293, с. 898]).
Таким образом, под эгидой Фонда фактически осуществлялись скрытые квазибюджетные операции. "Либеральное"

498
правительство не отказалось от идеи финансовой поддержки предприятий, неспособных самостоятельно выжить в условиях рыночной конкуренции, а продолжало покрывать их убытки, делая это, правда, тем способом, который не бросается в глаза. Ежек был отнюдь не случайным человеком. Он являлся одним из лидеров гражданско-демократической партии Клауса, а значит, доверенным лицом главного идеолога чехословацких реформ.
Эмиссия облигаций была, естественно, отнюдь не безобидным действием, имеющим одни лишь положительные стороны. Необходимо было мобилизовать финансовые ресурсы, которые шли бы на выкуп этих облигаций. В результате почти половина тех сумм, которые Фонд получал от денежной приватизации, т.е. от продажи пакетов акций чехословацких предприятий за реальные деньги, шла на погашение задолженности другой группы приватизируемых фирм - тех, на которые реальный, обладающий капиталами инвестор не готов был идти. В 1992 г. это квазибюджетное финансирование промышленности составило примерно 3% ВВП страны [293, с, 900]. Как отмечалось выше, Чехословакия оставалась практически второй после Венгрии страной по размеру бюджетного перераспределения валового продукта. С учетом этих дополнительных процентов чехословацкий этатизм оказывается еще более впечатляющим.
Почему чехословацкое правительство шло на осуществление столь странной экономической политики? В общем-то примерно по той же причине, по которой правительство Анталла в Венгрии увеличивало долю государства в ВВП. Только венгры делали это открыто через бюджет, тогда как для чехословацкого правительства большое значение имели скрытые квазибюджетные операции. Специально изучавшие данный вопрос эксперты К. Бром и М. Оренштейн выделяют три основных фактора, повлиявших на соответствующие действия Клауса [293, с. 898].
Во-первых, правительство не хотело брать на себя ответственность за банкротства предприятий, которые могли начаться в массовом порядке, если бы не оказываемая им финансовая поддержка. Действительно, Клаусу удалось поддер-

499
живать безработицу на сравнительно низком уровне и долгое время сохранять популярность своей партии и своей администрации среди широких слоев населения.
Во-вторых, приватизация осуществлялась еще до того, как произошло разделение страны на два отдельных государства - Чехию и Словакию. Поскольку множество нерентабельных предприятий находилось в Словакии, реформаторы считали политически некорректным применение по отношению к ним жестких действий со стороны правительства и банков, являющихся фактически чешскими.
В-третьих, считалось, что такого рода политика должна будет осуществляться не слишком долго и что собственники в обозримой перспективе реально возьмут процессы под свой контроль. Поэтому определенный компромисс в плане смягчения бюджетных ограничений не считался слишком уж сильным отходом от либеральных преобразований. Ради достижения политической стабильности можно было пойти на некоторые жертвы.
Приватизация и действия Фонда были не единственным способом осуществления скрытой промышленной политики. Она осуществлялась также и через специально созданный для этой цели в феврале 1991 г. Konsolidacni banka (КБ). В его прямую обязанность входило предотвращение банкротств.
КБ выкупал плохие ссуды у коммерческих банков за 80% их стоимости. Деньги, необходимые для решения этой задачи, мобилизовывались из различных источников, в том числе они одалживались у Центробанка под льготный процент, что означало расширение денежной эмиссии. В 1991 г. КБ выкупил таким образом примерно четверть всей внутренней задолженности, образовавшейся в Чехословакии. Около шести тысяч фирм оказались объектами осуществления подобных операций[293,с.9О1].
Вся эта история очень напоминает тот взаимозачет, который осуществил в России Виктор Геращенко вскоре после того, как стал главой Центробанка в 1992 г., только у нас это делалось стихийно, без солидной предварительной подготовки, без создания для выкупа долгов специального кредитного
института.

500
Имелись в Чехословакии и прямые попытки осуществления взаимозачета. Эта политика велась под эгидой министерства промышленности и торговли. В ее основе лежало представление о том, что фирмы должны друг другу, а потому с помощью компьютера надо лишь выявить те цепочки взаимной задолженности, которые можно ликвидировать посредством взаимозачета. Однако министерство недооценило масштабы трансформационного спада в стране. Дело было отнюдь не в неспособности предприятий самостоятельно расшить кризис неплатежей. К середине 1993 г. таким образом была ликвидировано лишь 9,1% от общей величины дебиторской задолженности. Некоторые специально опрошенные представители чехословацких фирм говорили, что подобного результата они могли бы достигнуть и сами, причем для этого не потребовалось бы тратить столь крупные суммы, которые израсходовали государственные чиновники [293, с. 902]. Причем любопытно отметить: если Фонд имуществ вынужденно оказался втянут в государственную регулирующую деятельность, то министр промышленности и торговли Владимир Длоугий сознательно был настроен на то, чтобы его ведомство играло как можно более активную роль в осуществляемой правительством промышленной политике. Таким образом, подводя итог анализа своеобразного механизма квазибюджетных операций, осуществлявшихся с использованием приватизационного механизма, центробанковских кредитов и взаимозачетов, можно отметить следующее. Главному идеологу чехословацких реформ Вацлаву Клаусу удавалось выступать в роли своеобразного Санта-Клауса, неизменно сохраняющего популярность и раздающего подарки. Либеральная риторика наряду с серьезными реальными достижениями в области либерализации и финансовой стабилизации обеспечивали Клаусу дома и за рубежом имидж одного из самых прогрессивных реформаторов Центральной и Восточной Европы. Но скрытые от постороннего глаза механизмы регулирования позволяли ему не вступать в острый конфликт с теми слоями населения, которые обычно страдают практики шокотерапии.

501

ЧЕХИЯ: СВЕТ В KOHЦЕ ТОННЕЛЯ

На начальном этапе экономических преобразований Чехия отличалась наибольшей политической стабильностью среди всех посткоммунистических стран. В 1992 г. Клаус, опираясь на те особенности риторики и политики, о которых шла речь выше, сумел, находясь во главе своей гражданско-демократической партией (ГДП), выиграть парламентские выборы с большим преимуществом. Эта победа ознаменовала окончание борьбы между двумя крыльями Гражданского форума. Технократы, ведомые Клаусом, смогли сформировать правящую коалицию, в которую вошли также неолибералы из Гражданского демократического альянса и представители Христианско-демократического союза. Коалиция имела прочные позиции в парламенте и спокойно правила страной на протяжении четырех лет.
Клаусу не пришлось сразу же после осуществления радикальных преобразований испытать на себе ту переменчивость народной любви, которую испытали Бальцерович в Польше и Гайдар в России. Клаусу, единственному среди политиков либеральной ориентации, удалось провести реформы и сохранить власть, не проиграв на выборах левым силам. Похожая стабильность была, как мы видели, отмечена еще в Словении, но там левые силы практически от власти не уходили и сами почти постоянно осуществляли серьезные Реформы, за исключением лишь сравнительно короткого промежутка времени. В 1993 г. произошло важнейшее событие в истории страны. Чехословакия разделилась на отдельные республики - Чехию и Словакию. Разделение произошло в отличие от разделения Югославии абсолютно мирным путем. А в отличие от разделения СССР оно произошло уже после того, как основные необходимые шаги реформ были осуществлены. Тем не менее чрезвычайно важные для завершения модернизации преобразования должны были идти и после 1993 г. С этого момента

502
реформы в Чехии и Словакии осуществлялись абсолютно независимо друг от друга.
В Чехии первые два-три года независимого существования приобрели форму своеобразного триумфального шествия к рынку, к ценностям европейской хозяйственной культуры. В 1994 г. начался очевидный экономический подъем. И хотя Чехия не была первой страной, перешедшей от трансформационного спада к подъему, достижения чешских реформаторов трудно было переоценить. Ведь страна переходила к рынку практически из административной системы, не имея такого фундамента промежуточных реформ, как тот, который имелся у Венгрии, Польши и Словении. Чехия начинала из одного ряда с СССР, а спустя всего лишь три года показывала результат не худший, нежели наиболее передовые соседи по Центральной и Восточной Европе.
В среднем за период 1994-1996 гг. экономический рост в Чехии составил 4,3%. Если же обратиться к показателям финансовой стабильности, то здесь Чехия в полной мере смогла сохранить имевшиеся у нее исходные преимущества. В 1994 г. инфляция уже снизилась до уровня, не превышающего 10%, и вплоть до 1998 г. держалась в рамках, чрезвычайно приятных для любого потенциального инвестора. Клаусу удалось добиться даже существенных позитивных сдвигов в плане сокращения доли государственных расходов в ВВП. К 1998 г. этот показатель снизился до 43% ВВП, что по европейским меркам было очень даже неплохо. И хотя бюджетный дефицит имелся, он не превышал 2%, вполне приемлемых, скажем, для вступления в Евросоюз [387а, с. 56].
Иными словами, Клаус поначалу несколько "мухлевал" со своими реформами, делая их на вид более радикальными, чем они были на самом деле. Но со временем реформатор "исправился". Начавшийся в стране экономический рост Клаус использовал в отличие от многих известных в мире правителей-популистов для того, чтобы закрепить имевшиеся в Чехии реальные достижения. Пожалуй, можно применительно к тому периоду выделить два момента, не вполне приемлемых с либеральной точки зрения. Во-первых, понемногу нарастал размер задолжен-

503
ности. Но это оказывалось не слишком страшно, поскольку общий размер чешского долга был не столь велик, как у некоторых соседей. Во-вторых, устойчиво отрицательными стали торговый баланс и баланс по текущим операциям. Но это нельзя было поставить в вину только Клаусу, поскольку данной болезнью страдали и многие соседи Чехии.
"Экономическая трансформация завершена",- объявил Клаус в конце 1995 г. В этот момент положение страны казалось как никогда более благоприятным. Трудности переходного периода остались позади. Многие западные инвестиционные банки оценивали Чехию как место, наиболее благоприятное во всем посткоммунистическом мире для осуществления капиталовложений. Многие западные экономисты начинали говорить о чешском "экономическом чуде" и характеризовали страну по образцу быстро развивавшихся в 70-80-е гг. государств Юго-Восточной Азии в качестве "восточноевропейского тигра". Сами чехи поверили в то, что они на удивление хорошо прошли через этап экономических преобразований и имеют основания чувствовать себя более счастливыми, нежели их восточноевропейские соседи.
Государство в целом выглядело как хорошо управляемая корпорация, просто обреченная на то, чтобы иметь позитивные производственные результаты. Хорошее состояние макроэкономических показателей давало основания Клаусу доказывать, что Чехия уже находится в той же группе экономически развитых стран, что и западные соседи, входящие в Евросоюз, а не в той, где расположились Польша, Венгрия и Словакия, не говоря уж о государствах, образовавшихся на развалинах бывшего Советского Союза или бывшей Югославии. Придя к такому выводу, чехи не особо стремились к расширению сотрудничества в рамках вышеградской четверки. Прага полагала, что слишком тесные взаимоотношения с Варшавои, Будапештом и Братиславой могут скорее затормозить вхождение в Евросоюз, нежели ускорить его.
Тем не менее через полтора года после того, как Клаус завил об окончании периода трудностей, Чехия вошла в состояние серьезного политического кризиса и столкнулась со значительными экономическими неурядицами. Выяснилось, что

504
эта страна, несмотря на свои богатые культурные и экономические традиции, а также высокий уровень ВВП на душу населения, не застрахована от проблем, встречающихся при прохождении трансформационного процесса [462, с. 22,и 25].
В первой половине 90-х гг. безработица в Чехии держалась на уровне примерно в три раза более низком, чем в Венгрии, и в четыре раза более низком, чем в Польше [338, с. 129]. С одной стороны, это было вроде бы неплохо. Однако с другой стороны, проблема переходной экономики в значительной степени определялась тем, каковы причины столь высокого уровня занятости. Ведь Чехия сумела поддержать занятость так и не пройдя через структурную трансформацию.
Налицо имелось серьезное противоречие. На официальном уровне произносилось много красивых слов в духе чикагской школы, предназначенных большей частью для наблюдателей из западных государств. Из этой риторики можно было сделать заключение о том, что страна идет по пути максимально возможной либерализации. Но на практике при взгляде на микроэкономический уровень выяснялось, что консервативный менеджмент чешских предприятий так и не предпринял серьезных шагов в плане осуществления их реструктуризации. На своих рабочих местах оставались люди, которых настоящий частный собственник должен был бы уже уволить. В результате этого производительность труда в чешской экономике выросла за десять пореформенных лет лишь на 6 %, тогда как, для сравнения, производительность труда в венгерской экономике увеличилась более чем на треть, а в польской - на 29% [410, с. 4].
Понятно, что в такой ситуации чешская экономика должна была постепенно либо терять международную конкурентоспособность, либо снижать уровень оплаты труда. Но второе было практически невозможно. Реальная среднемесячная зарплата росла быстрыми темпами: в среднем за период 1992-1996 гг.- почти на 8% в год, т.е. значительно быстрее, чем рос валовой продукт (рассчитано по: [231, с. 329]). Следовательно, чуть раньше или чуть позже должен был наступить серьезный кризис.
Производительность труда могла бы поднять реструктуризация производства, но на предприятиях не имелось того

505
собственника, который способен был бы ее обеспечить. Приватизационный процесс шел по своеобразному кругу. Граждане приобретали у государства право на участие в приватизации в основном для того, чтобы передать его инвестиционным фондам. Но эти инвестиционные фонды во многих случаях контролировались банками, которые по-прежнему принадлежали государству. Получалась вроде бы абсурдная ситуация, когда имущество формально уходило из рук неэффективно управляющего им чиновника, но так и не переходило к эффективному собственнику.
Авторы приватизационной модели полагали, что система все же станет работать после того, как акции приватизированных компаний начнут с весны 1993 г. покупаться и продаваться на фондовой бирже. Вторичный рынок должен был сформировать возможности для прихода реального инвестора, который заменит собой неэффективно работающих старых менеджеров.
Однако эти менеджеры держались на своих местах значительно более прочно, чем могло показаться вначале. Процесс смены собственника шел медленно. Инвестиционные компании реально не могли вести реструктуризацию предприятий. В итоге старые номенклатурные связи, установившиеся еще в период господства экономики советского типа, позволяли директорам предприятий сохранять позиции и обеспечивать реальную независимость от любого контроля со стороны. Инвестиционные компании осуществили замену всего лишь примерно 10% менеджеров тех предприятий, которые они контролировали. Остальные старые директора остались на своих местах [293, с. 915].
Более того, из-за наличия системы старых номенклатурных связей возникло даже такое любопытное явление, как "банкротство банкротств". В принципе, для развития рынка необходимо было бы, чтобы часть предприятий, не способных сводить концы с концами, обанкротилась. Но банкротства так и не происходили, поскольку предприятия находились в долгу у банков, а между менеджерами, работавшими в промышленности, и менеджерами, работавшими в кредитной сфере, существовали прочные отношения еще со времен существования экономики советского типа. Усугубляло проблему еще и то, что инвестиционные

506
компании, имевшие в своих портфелях крупные пакеты акций предприятий, в свою очередь были почти всегда подконтрольны банкам. В итоге к ноябрю 1993 г. банкротства были инициироВаны только в 30 фирмах, хотя неудовлетворенные требования со стороны кредиторов имелись в тысячах случаев [411, с. 462].
Банкротства происходили недостаточно интенсивно не только из-за особенностей чешской приватизации и системы корпоративного управления, но также по причине несовершенства законодательства и судебного механизма. Так, в частности, если даже процедуру банкротства пытались инициировать возмущенные кредиторы, суд, как правило, проявлял излишнюю осторожность в данном вопросе. Возбуждение дела могло оттягиваться разными способами порой на целый год.
Суды страдали из-за отсутствия желания работать в новых рыночных условиях. Но кроме того, страдали судебные органы также и из-за отсутствия квалифицированной экспертизы по экономическим и финансовым вопросам. Наконец, важным недостатком системы было и то, что кредиторы не могли участвовать в назначении временной администрации на том предприятии, где было инициировано банкротство. В результате совместного действия всего этого комплекса специфических особенностей банкротство в Чехии если и происходило, то оказывалось направлено скорее на ликвидацию предприятия, нежели на его реструктуризацию и финансовое оздоровление [318, с. 9]. Вся эта специфическая деятельность законодателей, принимавших весьма осторожные нормативные акты, и судов, затягивающих процессы, вряд ли была случайной. В Чехии сложилась такая практика, при которой делалось все возможное, дабы защитить предприятия от давления рыночных сил и не слишком обострять социальные отношения в обществе. Таким образом, и менеджеры на предприятиях, и представители различных ветвей государственной власти на практике совместно осуществляли действия, переводящие реформу, формально имевшую вид радикального перехода, в состояние, близкое к градуализму.
Характеризуя возникшую ситуацию, исследователи отмечали, что "чешская нестандартная приватизация - вместе с

507
роспуском отраслевых министерств, имевшим место в самом начале экономических реформ, и разработкой антимонопольной политики, а также комплекса других мер по деконцентрации - имела целью подорвать власть промышленного лобби... На практике, однако, очень быстро возникли новые коалиции, и старый менеджмент признал, что приватизация вполне может быть использована в качестве средства сохранения власти" [301, с. 249-250].
В самом по себе факте сохранения власти менеджментом, возможно, и не было бы ничего плохого. Однако этот менеджмент сохранял свою власть в ущерб повышению экономической эффективности предприятий, что уже представляло собой для пореформенных Чехии и Словакии серьезную проблему.
К 1997 г. в Чехии уровень концентрации собственности в одних руках благодаря росту значения инвестиционных фондов и благодаря вторичному рынку акций достиг западноевропейского уровня. Он даже превысил тот уровень концентрации, который имелся в США и Великобритании - странах с большим числом мелких инвесторов. Однако согласно обследованию, проведенному в Чехии Мировым банком, стратегические инвесторы были крупнейшими собственниками только на одной трети предприятий. Что же касается инвестиционных фондов, то они доминировали в более чем половине случаев из тех, которые оказались известны исследователям.
Удержание власти менеджментом приводило к различного рода последствиям. В частности, одним из последствий стало сохранение на новом этапе в несколько иной форме старой спонтанной (номенклатурной) приватизации. Менеджеры использовали имеющиеся в их распоряжении средства для тайного вывода активов предприятия (так называемые "тоннельные операции"). Они заключали фиктивные контракты или контракты по слишком высоким ценам с разного рода компаниями, которыми в действительности они сами и владели. Отсутствие должного контроля со стороны собственника за их деятельностью позволяло менеджерам класть в карман изрядную долю тех богатств, которые имелись на управляемых ими предприятиях[318,с. 10-12].

508
К проблеме эффективности функционирования чешских предприятий из реального сектора экономики вплотную примыкает проблема функционирования банковского сектора. Вплоть до середины 1998 г. четыре крупнейших чешских банка оставались по большей части государственными, хотя в ходе массовой приватизации и были проданы существенные доли их акций, Формально функционирование банков было весьма успешным. Чехия среди всех стран Центральной и Восточной Европы имела наиболее мощный банковский сектор, составлявший почти 200% годового ВВП, что было даже больше, чем в Венгрии и в развитых странах Западной Европы, таких как Германия, Франция, Испания. Что же касается Словении или Польши, то их Чехия по данному показателю опережала в несколько раз. Такая мощь чешских банков определялась, прежде всего, сохранявшейся в стране на протяжении всего этапа реформ финансовой стабильностью, большой ролью, выпавшей на долю финансовых посредников в переходных процессах, а также отсутствием альтернативных финансовых институтов.
Однако эффективность функционирования банков, контролируемых государственными менеджерами, оставляла явно желать лучшего. По оценкам экспертов МВФ, к концу 1998 г. порядка трети предоставленных государственными банками ссуд могли квалифицироваться как плохие, сомнительные или же не отвечающие стандартам кредитования. Даже если исключить из этого числа кредиты, предоставляемые Konsolidacni banka в целях предотвращения банкротств плохо работающих предприятий, о чем говорилось выше, все равно доля проблемных кредитов составляла примерно 18%.
Кроме того, велики были и издержки банков, связанные с оплатой труда собственных работников. Они в 1995-1998 гг. возросли примерно на 40%. Чешские банки фактически поддерживали ту далеко не лучшую традицию монополизации и работы на интересы инсайдеров, которая сложилась еще в XIX столетии в Австро-Венгерской империи у венских банков, а потом была перенята банками пражскими.
Все это вместе взятое - плохие ссуды, некачественный менеджмент, высокие издержки - обернулось слишком большим бременем, возложенным на банковскую систему.

509
Вследствие этого весьма велики были потери, которые несли банки. Причем с наступлением азиатского финансового кризиса, затронувшего и Европу, эти потери стали особенно ощутимыми. В 1998 г. банковский сектор потерял суммы, более чем в два раза превышающие те потери, которые имели место в 1997 г. Кроме того, по крайней мере один из крупных чешских банков столь неудачно вложил свои средства, что сильно погорел на дефолте российского правительства [318, с. 19-22].
Причины подобного положения банковского сектора вытекают из изложенных выше проблем. С одной стороны, удержание банков в государственной собственности, а с другой - установление слишком близких контактов с менеджментом промышленных предприятий определяли сохранение сформировавшейся еще в годы господства экономики советского типа практики злоупотреблений.
В конечном счете, когда кризис серьезно затронул чешскую банковскую систему, она стала сокращать объем кредитов, предоставляемых предприятиям. Если в 1996 г. они составляли 45% от всей величины банковских активов, то к концу 1998 г. данный показатель снизился до 40%. В то же время возросло значение межбанковских депозитов и вложений в государственные ценные бумаги [318, с. 23].
Неудивительно, что страдающий от недостатка качественного корпоративного управления чешский реальный сектор экономики, столкнувшись в дополнение ко всему еще и с переменой отношения недавно столь лояльных к нему государственных банков, начал показывать плохие результаты деятельности. В 1997 г. Чехию поразил экономический спад. Поначалу он составил лишь 1 % ВВП, но в 1998 г. увеличился до 2,2%. Кризисным оставался и 1999 г., хотя падение ВВП оказалось уже меньше 1%. В целом за период 1997-1999 гг. произошло еще и заметное падение инвестиций [231, с. 328].
Таким образом, можно сказать, что чехам в очередной раз не удалось создать общество с особым "человеческим лицом". Не удалось воспарить над буднями восточноевропейских проблем. Страна двигалась вперед, но не могла при этом миновать естественных трудностей.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Определяют структуру экономики в развитых индустриальных странах
Наполеоном существенных различий
Сумели ввести в обращение национальную валюту хорватский динар
В Чехословакии была разработана самая крупная реприватизационная программа среди всех стран центральной
Правительство