<<<     ΛΛΛ     >>>   

619
Важнейшую роль в процессе осуществляемых сверху экономических реформ сыграл выходец из германских рейнских земель барон Карл-Людвиг фон Брук, занимавший в правительстве сначала пост министра торговли (1848-1851 гг.), а впоследствии — министра финансов (1855-1860 гг.). По мнению К. Макартни, благодаря Бруку и его преемнику на посту министра торговли Баумгартену начало 50-х гг. стало периодом относительного процветания для монархии [435, с. 134].
Брук явно представлял собой нестандартную личность,
качественным образом отличающуюся как от других бюрократов, занявших ключевые посты в постреволюционной империи, так и от либералов предшествующего поколения, таких как, скажем, Штадион, сформировавшихся на идеях просвещенного абсолютизма и йозефинизма.
Брук, в молодости переселившийся с Рейна в Триест, был успешным предпринимателем, основателем пароходной компании «Австрийский Ллойд». Его деловой мечтой было сделать Триест крупнейшим портом на пути из Британии в Индию [376, с. 196-197], однако он решил все же оставить бизнес ради государственной деятельности.
К тому моменту, когда он вошел в правительство князя Шварценберга, ему уже перевалило за пятьдесят. Новый министр не столько стремился сделать административную карьеру, сколько реализовать имевшиеся у него к тому времени довольно четкие идейные установки, в значительной степени сформировавшиеся на основе экономического учения Фридриха Листа и собственного немалого экономического опыта.

620
Если для Иосифа II и государственных деятелей его эпохи монархия представляла собой некое единое целое, вне зависимости от населявших ее народов, то для Брука много значила германская национальная идея. Он рассматривал Австрию не просто в качестве некой отсталой германоязычной общности, которую надо по возможности привести в соответствие с требованиями эпохи, но как государство, где доминировали австрийские немцы.
Брук был решительным сторонником германизации всей Центральной Европы, и Австрия должна была сыграть ключевую роль в процессе этой германизации. В отличие от главы правительства Шварценберга он не испытывал никаких антипрусских чувств. Напротив, Брук стремился включить и Пруссию в свои планы германизации, но доминирующую роль в них все же должна была сыграть Австрия.
В середине XIX века на первый план в реализации подобных задач выходила уже не война и не династическая уния, как это было в прошлом, а экономика. Брук был одним из первых государственных деятелей в мировой истории, всерьез полагавших, что кардинальные преобразования в хозяйственной области могут не только пополнить государственный бюджет или повысить благосостояние подданных, но полностью изменить даже политическую карту миру. Думается, что современный Евросоюз в значительной мере восходит к идеям Брука, хотя, конечно, этому образованию абсолютно чужд тот националистический дух, который отличал взгляды австрийского реформатора.
Для осуществления планов Брука требовалось создать таможенный союз, охватывающий всю Австрию и всю Венгрию. Постепенно этот таможенный союз должен был слиться с уже существовавшим к тому времени Германским таможенным союзом, возглавлявшимся Пруссией, и охватить таким образом всю Центральную Европу. Создание такого таможенного союза рассматривалось как первый этап создания политического союза германской нации [393, с. 73-74]. Объективно получалось, что политические планы Брука, вне зависимости от их реалистичности (как известно, они так и не получили

621
реального воплощения), способствовали осуществлению экономической модернизации.
Благодаря Бруку и Баумгартену в таможенной сфере было наконец установлено единое торговое пространство как для Австрии, так и для Венгрии (1851 г.). Был введен новый тариф, решительно порывавший с запретительной системой и поощрявший международную конкуренцию (1852 г.). На этой основе в 1853 г. был заключен таможенный договор с Пруссией. В 1854 г. имело место новое снижение размеров пошлин, а в 60-е гг. (уже после отставки и смерти Брука) Габсбургская монархия заключила серию договоров о свободной торговле с другими европейскими государствами [367, с. 255]. Одним словом, либеральные представления о внешней торговле, которые приходили в то время из Англии, быстро нашли в Габсбургской монархии свое воплощение.
Труднее всего в этой истории обстояло дело с заключением договора с Пруссией. До 1851 г. процесс шел туго. Швар-ценберг был слишком антипрусски настроен, а Пруссия слишком опасалась воздействия со стороны Австрии на Таможенный союз. Из-за провала переговоров Брук вынужден был даже выйти в отставку и снова заняться делами своей компании. Однако в начале 1853 г. его энергия оказалась востребована. Брук, не занимавший в тот момент никакого государственного поста, был назначен руководителем австрийской делегации на переговорах с Пруссией.
Здесь ему довелось непосредственно столкнуться с другим крупным реформатором эпохи, Рудольфом Дельбрюком, возглавлявшим прусскую делегацию. Оба лидера были заинтересованы в заключении договора, а потому 19 февраля 1853 г. соглашение было подписано. Однако по ряду частных проблем взгляды Брука и Дельбрюка сильно расходились. И здесь-то австриец потерпел очевидное поражение.
Брук был в большей степени националист, Дельбрюк —
фритредер.
Первый стремился к тому, чтобы в отношениях между Австрией и Пруссией доминировала свободная торговля, но в отношениях с другими странами, согласно теории Ф. Листа,

622
которого Брук читал и сильно почитал, предполагалось установление сравнительно высоких таможенных барьеров. Не исключалось и сохранение некоторых мер административного регулирования.
Второй стремился к тому, чтобы отношения свободной торговли между Пруссией и Австрией были как можно быстрее распространены на все соседние страны. Идея же цент-ральноевропейского таможенного союза, закладывавшего основы единства германской нации под руководством Австрии, была Дельбрюку совершенно не близка. Более того, прусская позиция по этому вопросу была противоположна австрийской.
В итоге Дельбрюку удалось провести именно те условия торгового соглашения, которые он хотел иметь. Это не стало поражением Брука в прямом смысле данного слова. Условия соглашения были в экономическом плане взаимовыгодными, но с идеей центральноевропейского союза Бруку пришлось расстаться [377, с. 99-105].
В политической сфере Австрия своего не добилась, но в сфере хозяйственной дела пошли хорошо. После 1853 г. выяснилось, что имевшиеся в деловых кругах опасения насчет неконкурентоспособности австрийской экономики сильно преувеличены. В ряде отраслей промышленности прусские товары вытесняли австрийские, но зато в других (например, в текстильной) местные изделия оказались достаточно качественными и пользующимися спросом за рубежом [394, с.342](1).
С финансами дело обстояло намного сложнее. Как государственный бюджет страны, так и денежное хозяйство находились в совершенно расстроенном состоянии. Трудности, начавшиеся еще во времена наполеоновских войн и на неко-

(1). Из-за того что экономические преобразования в Австрии шли медленно, в 60-х гг., когда Пруссия сильно продвинулась вперед, да к тому же заключила договор о свободной торговле с имеющей сильную легкую промышленность Францией, преимущества оказались утрачеными.

623
торое время приглаженные с помощью значительных займов, вновь дали о себе знать. Революция довела расстройство финансов до апогея.
В мае 1848 г. был приостановлен размен банкнот Австрийского банка на полноценную монету, а в 1849 г. опять возобновился выпуск казной государственных ассигнаций с принудительным курсом. Таким образом, создание принципиально новой кредитно-денежной системы, начавшееся в 1816 г., оказалось фикцией. При первых же финансовых трудностях казна снова прибегла к эмиссии, да и банкноты фактически превратились в те же самые ассигнации, имеющие лишь иное название.
Что же касается Австрийского банка, то фикцией оказалась его независимость. Банк обязали принимать к оплате ассигнации от населения. Фактически тем самым его заставили финансировать дефицит государственного бюджета.
Какое-то время финансовый крах удавалось оттягивать, поскольку ассигнации разрешалось использовать в соответствии с их номиналом для платежей в Банк и в казну. Но уже в ноябре 1950 г. возникла так называемая «венская паника». Началось падение курса как банкнот, так и ассигнаций. Лаж по отношению к серебряной монете доходил до 50% [81, с. 58]. Монета фактически отсутствовала в обращении, поскольку все предпочитали ее сберегать, а расплачиваться обесценивавшимися бумажными деньгами. Нормальное развитие экономики в подобной ситуации было невозможно.
В 1854 г., когда в политической сфере наступило успокоение, было намечено осуществить очередную финансовую реформу. Для этого правительство решило в очередной раз прибегнуть к займу (теперь — в размере 500 млн флоринов). Однако на этот раз традиционный подход дал сбой. Международные банкирские дома (в частности, дом Ротшильдов) отказались раскошелиться.
Объяснялась эта неожиданная «скупость» банкиров довольно просто. Дело в том, что годом раньше в монархии евреям было запрещено владеть недвижимостью, поскольку их активные спекуляции с землями, начавшиеся сразу после

624
сформировавшей земельный рынок аграрной реформы, вызвали неудовольствие в широких слоях аристократии. Естественно, западные евреи — хозяева ведущих банкирских домов, свободно осуществлявшие любые финансовые операции в своих собственных странах, были возмущены столь нецивилизованной мерой, предпринятой правительством Австрийской империи, и объявили ей бойкот [435, с. 133, 141].
Занять деньги правительству в итоге все же удалось, но только благодаря оказывавшемуся на собственное население давлению. Кредиторы были назначены в принудительном порядке, и если они не подписывались на заем, их имущество описывалось, как у неисправных налогоплательщиков. Вырученные от размещения принудительного займа средства должны были пойти на то, чтобы изъять из обращения бумажные купюры. Однако новые внешнеполитические авантюры, связанные на этот раз с Крымской войной, не позволили сделать намеченное. Все собранное для реформы растратили на обеспечение военных действий [63, с. 140].
В итоге государственные ассигнации заменили на банкноты, но восстановить их размен на полноценную монету так и не удалось. Банкноты получили принудительный курс, окончательно превратившись тем самым в обычные ассигнации, только выпускаемые не казной, а Австрийским банком. В ходе Крымской войны лаж по отношению к серебряной монете доходил до 46% [81, с. 72].
Характерно, что существенным фактором расстройства финансов (как в эти годы, так и впоследствии) являлось помимо войн и революций само государственное устройство монархии, полностью пренебрегающее спецификой населявших ее народов.
Например, венгры, недовольные наметившимися после поражения революции централизаторскими усилиями Вены, прибегали к отказу от уплаты налогов. В 1861 г. их пришлось принуждать к выполнению своих обязательств силой.
Если же с кем-то удавалось найти компромисс, то и он служил причиной очередного обострения финансовых проблем. Например, в 80-е гг. для того, чтобы ублажить польских

525
политических лоббистов, австрийское правительство начало строить в Польше за счет государственной казны дорогие и неэффективные железные дороги под предлогом неких стратегических соображений.
Совсем иная история имела место в Далмации, где как раз не могли построить нужную железную дорогу. Но и этот случай ярко демонстрирует остроту экономико-политических проблем монархии.
Далмация после установления в 1867 г. австро-венгерского дуализма (подробнее см. ниже) вошла в состав австрийской части империи. Но венгры полагали, что эта территория традиционно принадлежала короне святого Стефана, и претендовали на подчинение ее Будапешту. Соответственно для того, чтобы подкрепить свои требования, венгры находили возможность препятствовать экономическому развитию данной территории. Поскольку она была отделена от Австрии хорватскими землями, находившимися в ведении венгерской администрации, Будапешт не разрешал строить железную дорогу, связывающую Далмацию с Веной. В результате австрийские товары приходилось везти через Триест, там перегружать на корабль, который затем разгружался в далматинском порту, откуда товары опять везлись до пункта назначения по железной дороге [388, с. 190]. Столь неэффективный характер транспортировки, бесспорно, замедлял ход экономического развития.
Заметим попутно, что противоречия между различными народами, населявшими империю, осложняли не только ведение финансовой политики или строительство железных дорог. Противоречия наблюдались повсюду. Так, например, с 1867 г. венгры требовали полной свободы торговли, чтобы открыть зарубежные рынки для венгерского зерна и закупать промышленные товары за границей по умеренным ценам. Но австрийская промышленная ассоциация, опасавшаяся международной конкуренции, напротив, требовала высоких таможенных пошлин [391, с. 183].
Все эти национальные столкновения происходили на фоне колоссального разрыва в экономической культуре различных

626
народов страны. Как можно было, к примеру, рассчитывать на какие-то общие подходы у высокоразвитых и ориентированных на свободную торговлю с германскими государствами чехов, почти половина которых к концу столетия оказалась уже занята в промышленности, и хорватов, у которых только в 1874 г. появилась возможность свободно выходить из задруги (общины) для создания своего самостоятельного хозяйства? [73, с. 475, 626].
Словом, задача разрешения межнациональных противоречий доминировала по отношению к задаче осуществления экономической модернизации. До тех пор пока лоскутная империя сохраняла свое существование, успешного завершения модернизационного процесса ждать не приходилось.
Но вернемся к реформам 50-х гг. Брук, назначенный министром финансов в 1855 г., попытался решить бюджетные проблемы за счет фискальной реформы (были снижены косвенные налоги, введены единый земельный и единый подоходный налог, налог на городскую недвижимость), а также приватизации. Он продал, в частности, государственные железные дороги(1). Лаж на банкноты упал примерно до 6%.
Бруку удалось также восстановить нормальные отношения с международным капиталом. Он добился, в частности, того, что правительство страны обещало после 1859 г. вести свою политику по отношению к евреям в соответствии с принятыми цивилизованными народами нормами [435, с. 142].
В конечном счете Бруку почти уже было удалось подготовить к 1858 г. восстановление свободного размена банкнот на полноценную монету. Был введен в обращение единый серебряный гульден (флорин), состоящий из 60 крейцеров. Но
(1). Незадолго до этого (в 1854 г.) был принят закон о железнодорожных концессиях, стимулирующий частные вложения в этот вид бизнеса [491, с. 94]. Поэтому приватизация прошла удачно, хотя, как это всегда бывает в подобных случаях, многим (и самому Бруку в том числе) казалось, что от продажи государственного имущества можно было бы выручить большие суммы.

627
вскоре разразилась война с Италией, и в апреле 1859 г. финансовая реформа рухнула. Доверие к неразмениваемым банкнотам после того, как бюджет начал в очередной раз испытывать серьезные проблемы, связанные с финансированием войны, исчезло. Лаж снова начал доходить до 50% и более [81, с. 73-76].
Печальной была и судьба самого реформатора, который активно склонял императора к осуществлению широкомасштабной либерализации в экономической, политической и интеллектуальной сферах. В известной мере Франц Иосиф, видевший ограниченность взятого Бахом на вооружение курса (делавшего упор на одну лишь бюрократию), начинал было склоняться к предложениям Брука. Возникла опасность модификации устраивавшей слишком многих старой системы. Поэтому деятельность Брука натолкнулась на ожесточенное сопротивление многочисленных консерваторов. Его противникам удалось втянуть реформатора в процесс о злоупотреблениях, имевших место при организации военных подрядов. Император потребовал отставки министра финансов. И хотя впоследствии невиновность Брука была доказана официальным расследованием, он в 1860 г. покончил с собой [64, с. 27-28].
Бруку так и не удалось реализовать две главные идеи своей жизни. Он не сделал Триест крупнейшим портом на пути из Британии в Индию, и он не добился формирования огромного германского государства, охватывающего всю Центральную Европу. Но то, что он сумел осуществить в торговой и финансовой областях, стало одним из важнейших достижений Габсбургской империи на пути модернизации.
Усилия прогрессивно мыслящей бюрократии, направленные на то, чтобы добиться позитивных изменений в финансовой области, были продолжены в 60-х гг., когда в монархии начался процесс медленной либерализации. Посредством сложной системы ступенчатых и цензовых выборов стал формироваться Рейхсрат, который, впрочем, практически не влиял на власть имперской бюрократии. Однако продолжались преобразования в составе самой этой бюрократии, которая

628

все больше демократизировалась и проникалась либеральными идеями.
В правительство на место Брука пришел Игнац фон Пленер — выходец из средних слоев населения монархии. Это был уже не столько националист с глобальными идеями германизации Европы, сколько типичный бюрократ с либеральным менталитетом, сформированным в годы, предшествовавшие революции. Сам он не участвовал в политической деятельности, благодаря которой наверх пробились многие яркие фигуры того времени, но жестко отстаивал принципы либерализации, находясь непосредственно на вверенном ему административном посту.
Наверное, Пленер как государственный деятель может уже считаться одним из типичных реформаторов-технократов, которых в изобилии дал нам XX век. Он похож в данном смысле и на Егора Гайдара, и на Лешека Бальцеровича, и на Эрнана Бучи. В нем уже нет никакой романтики XVIII-XIX веков, никакого «реформаторского аристократизма», присущего Тюр-го, Штейну или Гарденбергу, никакого авторитарного напора, отличавшего Иосифа или Наполеона.
Начало 60-х гг. было периодом зарождающегося, сравнительно ограниченного австрийского конституционализма, и Пленер оказался вполне адекватен этой системе. Он настаивал на том, что вся финансовая деятельность монархии должна быть поставлена под контроль органа представительной власти, каковым очень трудно было стать выстроенному в соответствии с интересами монарха и бюрократии Рейхсрату.
Тем не менее благодаря деятельности Пленера император обещал не повышать налоги и не прибегать к новым займам

629
без согласия Рейхсрата [391, с. 76]. Австрийская империя приближалась к той весьма ограниченной, но все же реально существовавшей системе общественного контроля за финансами, которая функционировала во Франции при Наполеоне III. Но даже демократизация управления финансами не смогла обеспечить решение стоящих перед страной проблем модернизации, поскольку ответственные политики, готовые к непопулярным решениям, все еще оставались в меньшинстве, а общество не было способно к осуществлению реального контроля.
В первой половине 60-х гг. история 50-х повторилась на удивление точно. Пленер сумел резко сократить государственные расходы. В частности, военный бюджет уменьшился с 1860 по 1863 г. на треть [391, с. 99], что улучшило состояние государственного бюджета в целом. Добиться такого результата в то время было особенно трудно, поскольку монархия теряла свои наиболее доходные земли. Ломбардия и Венеция отошли к новообразованному Итальянскому королевству (заметим, что Бельгия уже была потеряна значительно раньше), тогда как слаборазвитые территории оставались в составе Австрийского государства (впоследствии монархия на свою голову установила контроль еще и за Боснией и Герцеговиной).
Тем не менее — в третий уже раз — временная стабилизация финансов, достигнутая за период политического успокоения, обеспечила значительное снижение лажа. Но в 1866 г. война с Пруссией нанесла очередной удар по государственному бюджету. Правительство не придумало ничего лучшего, нежели вновь прибегнуть к эмиссии государственных ассигнаций, от которых обещали навсегда отказаться ровно за полвека до этого.
В результате всех этих с удивительным постоянством возобновлявшихся финансовых авантюр такие важные модерни-зационные действия, как аграрная реформа, сопровождающаяся быстрой концентрацией капиталов, а также либерализация внутренней и внешней торговли, не могли в полной мере быть эффективно использованы национальной экономикой.

630
Требовались новые политические толчки для ускорения хода экономических процессов.
Внутри страны либеральные политические силы такой толчок обеспечить не могли. Хотя 50-60-е гг. были периодом максимально возможного для того времени развития либерализма, в целом либералы все еще оставались в меньшинстве.
Весьма характерной в этом плане была широкая дискуссия, возникшая в 1865 г. в связи с имевшими место очередными предложениями о вступлении в Германский таможенный союз. Либералы говорили о том, что австрийцы, созревшие для конституционного управления, созрели и для того, чтобы самостоятельно решать, какие товары им покупать и продавать. На это их оппоненты возражали, что они не могут голосовать за изменения, которые, пожалуй, и принесут плоды в далеком будущем, но в ближайшей перспективе послужат разрушительным целям и гибели нынешнего поколения [391, с. 101]. Понимания того факта, что реформы нужны не когда-нибудь в отдаленном будущем, а именно сейчас, у представителей австрийской общественности в 60-е гг. не было, так же как за полвека до этого не было понимания у императора Франца.
Неудивительно, что в подобной ситуации экономическое отставание монархии от ее более развитых соседей только усиливалось. Если в 1800 г. ВНП на душу населения в Западной Европе был на 7% выше среднеевропейского, а в Габсбургской империи — на 5% ниже, то в 1860 г. разрыв качественным образом увеличился. Теперь уже ВНП в Западной Европе был на 150% выше среднеевропейского, тогда как для монархии данный показатель был столь же нерадостным, как и раньше: минус 7% [277, с. 3-4].

«ЗЕМЛЯ ФРАНЦА ИОСИФА»

Важнейший политический перелом, повлиявший на экономические процессы, произошел в истории Австро-Венгрии

631
в 1867 г., причем пришел он извне. После сокрушительного военного поражения, нанесенного Пруссией, консервативные силы должны были уступить.
Держава приняла новую форму дуалистической монархии. Австрия и Венгрия стали фактически самостоятельными государствами, объединенными, правда, одной короной, единой валютной системой и совместным ведением некоторых государственных дел (только с этого момента можно было в полной мере говорить об Австрийской монархии как об Австро-Венгрии). Как в австрийской части страны, получившей название Цислейтании, так и в венгерской, именовавшейся Транслейтанией, установились конституционные системы. Правительства стали нести ответственность перед парламентами. Правда, демократической системой это все можно было назвать лишь с большой долей условности из-за постоянных демаршей славян. В частности, чехи постоянно бойкотировали работу Рейхсрата. А временами, когда власть делала какое-то движение в их сторону, к бойкоту прибегали немецкие депутаты.
В Цислейтании такого рода движения в сторону славян были не случайны. Монархия уже в начале 60-х гг. потеряла всякое влияние в Италии, а с возникновением Германской империи стало ясно, что немецкий национализм окончательно победил, причем победа эта была достигнута отнюдь не на базе Габсбургской державы. Нужно было искать принципиально новую философию существования монархии, определявшую в том числе и ее экономическое бытие. Даже взгляды Брука теперь выглядели устарелыми.
В феврале 1871 г., через 14 дней после провозглашения Германской империи, Франц Иосиф назначил премьер-министром графа Карла Гогенварта. Его правительство, вдохновлявшееся идеями бывшего тюбингенского профессора(1) экономиста и социолога Альберта Шеффле, занявшего в нем пост
(1). Шеффле лишился своей кафедры из-за того, что был решительным противником усиления Пруссии. В Вене он нашел поддержку своих взглядов и приложение своим силам.

632
министра торговли, попыталось предпринять дальнейшие шаги в плане либерализации и превращения монархии в федерацию. Скорее всего, реализация данного плана была бы оптимальным путем для ускорения процесса модернизации, однако немецкая часть населения империи испугалась усиления роли славян: в частности, расширения избирательных прав и введения ставшего впоследствии привычным для многих многонациональных стран правила, согласно которому чиновники должны говорить сразу на двух языках. А потому Франц Иосиф решил на время прекратить всякие экспериментирования в данной области [388, с. 112-113](1).
Хотя внутри как Австрии, так и Венгрии острые национальные проблемы сохранялись из-за неурегулированности

(1). Очередной сдвиг в сторону учета интересов славян наметился уже в 80-х гг. при министерстве графа Тааффе. Однако преобразования этого времени в основном сводились к интернационализации австрийской бюрократии, в которую вошло много чехов и поляков. Тааффе оставил централист-скую имперскую систему в основном прежней, устранив лишь из нее чисто немецкий дух. Федерализация монархии так и не произошла.
Интересно, что в Венгрии в это время события развивались противоположным образом. Несмотря на то что венгры также составляли «у себя дома» меньшинство, там шла активная мадьяризация национальных окраин. Но результат получился точно такой же. Власть Будапешта в конечном счете рухнула.
Империя в принципе была нежизнеспособным образованием, вне зависимости от того, насколько эффективные формы осуществления модернизации применялись в том или ином месте в то или иное время. Впрочем, нельзя исключить того, что в случае более быстрой перестройки монархии на федералистский лад на рубеже XIX-XX веков ее последующий распад не привел бы к губительным внешнеторговым войнам между ее «наследниками».

633
положения чехов, хорватов, словаков и других народов(1), да и австро-венгерские отношения были далеки от идеала, новая политическая реальность оказалась все же благоприятна для экономического развития.
Последовали первые успешные попытки стабилизации финансов. В Австрии министр финансов Брестель вынужден был, правда, для этого пойти на дефолт и принудительно конвертировать государственный долг в новые обязательства. В Венгрии финансовая ситуация с самого начала функционирования системы дуализма оказалась несколько лучше, поскольку в ходе заключения компромисса 1867 г. мадьярам удалось повесить большую часть государственного долга на Цислейтанию [64, с. 47].
Однако, какие бы сложности ни сопутствовали стабилизации финансов, у страны появился шанс ускорить свое экономическое развитие. Акционерные общества в этой благоприятной ситуации начали расти как грибы. Если в 1867 г. их всего было 154, то в одном лишь 1869 г. возникло 141 новое акционерное общество, а в 1872 г.— целых 376 [70, с. 422]. Улучшалось и техническое оснащение экономики благодаря энергичному вложению частных капиталов. Например, в венгерском сельском хозяйстве вместо 194 паровых машин, функционировавших в 1863 г., к 1871 г. имелось уже 3000 подобных агрегатов. А перед мировой войной уже 90% всей молотьбы в Венгрии было механизировано [276, с. 48]. Будапешт стал крупнейшим мукомольным центром Европы, да и другие отрасли экономики начали быстро развиваться.
(1). Как отмечал известный американский экономист Р. Дорн-буш, соглашение между Австрией и Венгрией покоилось в значительной степени на следующем прагматическом соображении: «Вы там присматривайте за своими славянами, а мы у себя присмотрим за своими» [328, с. 6]. Любопытно, что примерно такую же оценку положения дел в империи дал намного раньше И. Сталин [179, с. 121].

634
По оценке' экспертов, период с 1867 по 1873 г. (называемый часто «семью жирными годами») был периодом самого быстрого экономического развития Австро-Венгрии в XIX веке, сопоставимого по темпам с развитием ведущих европейских государств [367, с. 269]. Но тут разразился знаменитый кризис 1873 г., сопровождавшийся страшным венским биржевым крахом («черная пятница» 9 мая 1873 г.)(1).
В течение следующих пяти лет число банков в стране сократилось более чем в два раза. Спекулянты требовали от правительства осуществить очередную денежную эмиссию для того, чтобы «спасти» экономику. Однако министр финансов Депретис сумел проявить твердость, понимая, что в основе нормально работающей экономики находится стабильная денежная система, а вовсе не капиталы спекулянтов. Тем не менее бюджетный дефицит после кризиса оставался серьезной проблемой австрийских финансов.
Аналогичная ситуация сложилась и в финансах венгерских, хотя у Будапешта были лучшие стартовые условия. Еенг-ры не любили платить налоги, но расходы осуществлять все же приходилось. В итоге бюджетный дефицит достигал порой четверти всех государственных доходов. Министру финансов Венгрии Кальману Шеллю удалось сократить дефицит больше чем наполовину, но полной стабилизации он так и не сумел обеспечить [65, с. 171-174]. Соответственно наметившийся уже было как в австрийской, так и в венгерской экономике быстрый рост стал притормаживаться.
Выйти на рубежи, достигнутые к моменту кризиса, стране вновь удалось лишь в 1881 г. Однако вскоре после небольшого подъема (в 1883 г. экономический рост составил более 10%) вновь последовала депрессия. И это неудивительно. Бюджет конкурировал с реальным сектором экономики за деньги инвесторов. То, что попадало в казну, уже не попадало на столь нуждающиеся в инвестициях предприятия [367,
(1). По иронии судьбы, крах последовал сразу за проведением Всемирной выставки в Вене (апрель 1873 г.), которая должна была подчеркнуть успехи экономики.

635
с. 259]. Кроме того, негативно сказывалось и недоверие населения к бумажным деньгам.
В течение еще примерно четверти века после возникновения дуалистической монархии сохранялся лаж бумажных денег по отношению к золоту в среднем на уровне 18%. Тем самым фактически постоянно воспроизводилась финансовая нестабильность.
Несмотря на то что полноценная монета теоретически в природе существовала, «с 1857 г.,— как отмечал И. Кауфман,— только покупательная сила бумажного гульдена была важна для каждого австрийского жителя, потому что только они одни у него имелись» [81, с. 133]. Полноценная монета, как всегда бывает в подобных случаях, уходила из обращения. Ее предпочитали использовать только для накопления. Торговать же приходилось на «бумажки», в стабильности которых никто не был уверен.
Разговоры о необходимости осуществления преобразований постоянно велись, но долго не приводили ни к каким результатам. Как и всякая страна, проходящая через модернизацию, Австрия безуспешно пыталась найти свой собственный австрийский путь. «Австрийские защитники серебра, биметаллизма и "осторожности" полагали,— с иронией отмечает современник этих событий И. Кауфман,— что всемирный опыт для них не писан, что Австрия должна сказать свое новое слово и пойти новым путем, который в Австрии искали, но не нашли» [81, с. 142].
Относительно стабилизировать австрийский бюджет и обеспечить его профицит удалось только в 1889 г. новому министру финансов, поляку Юлиану Дунаевскому (в значительной степени посредством повышения налогового бремени)(1).
(1). Дунаевский являлся профессором Краковского университета и ярким представителем так называемой краковской политической доктрины. Данная доктрина была сформулирована в интеллигентских кругах Кракова — этого крупнейшего на территории монархии польского города — после преобразования государства, осуществленного в 1867 г.

636
На этой основе после длительных переговоров с венгерским правительством, которому примерно к этому же времени тоже удалось стабилизировать финансы, в 1892 г. была осуществлена денежная реформа. Скомпрометировавший себя гульден (флорин) был заменен кроной (в Венгрии — короной, теоретически считавшейся самостоятельной денежной единицей). Крона (корона) подлежала размену на золото, а потому должна была стать стабильной валютой. Центральный банк страны еще с 1878 г. находился под совместным управлением Австрии и Венгрии, что, бесспорно, способствовало нормальному проведению денежной реформы [65, с. 181].
Таким образом, только спустя сто лет после того, как в Габсбургской монархии впервые ощутили проблемы, связанные с расстройством денежного обращения, страна получила действительно стабильную финансовую систему. Такого длительного периода дезорганизации не знали ни Франция, ни Германия, хотя в отдельные относительно короткие периоды своей истории эти страны испытывали связанные с инфляцией неурядицы даже более остро, чем австрийцы,.
Финансовая трагедия Габсбургской монархии имеет, бесспорно, конкретные политические причины, вызванные, как уже отмечалось выше, войнами, революциями и противоречиями населявших ее народов. Но в целом, наверное, нельзя не отметить и важнейший экономический фактор, повлиявший на беспрецедентную для Западной Европы длительность нестабильности в монетарной и бюджетной сферах.
Только развитая динамичная экономика заставляет власти проводить серьезные реформы и дает возможность преодо-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

политологии Травин Д. Европейская модернизация 13 экономики
В основном руководствуясь уже принципами рыночной экономики
Венгерская экономика вплотную подошла к той черте
Связанные с валенсой
Именно в венгрии