<<<     ΛΛΛ     >>>   

535
оговаривалось, что эти заимствования могут иметь место только в том случае, если есть основания ожидать в ближайшее время увеличения поступлений в казну.
Понятно, что для успеха денежной реформы в этих условиях необходимо было наладить нормальное функционирование налоговой системы. К моменту начала реформы максимальная ставка подоходного налога составляла в Германии 95%. Естественно, уклонение от уплаты при столь высокой (фактически конфискационной ставке) было весьма значительным. В ходе налоговой реформы максимальная ставка была снижена примерно на треть. Одновременно был снижен и налог на доход корпораций: с 60 до 50%. Кроме того, предусматривались специальные налоговые льготы для той части дохода, которая направлялась на инвестиции.
Правда, наряду со снижением прямых федеральных налогов были повышены некоторые местные налоги. Кроме того, упор в фискальной политике сделали еще и на косвенные налоги. В частности, ввели высокий акциз на кофе [355, с. 3].
Налоговой реформой, как и реформой денежной, Эрхард не был вполне удовлетворен. Он отмечал, что снижение общего налогового бремени оказалось явно недостаточным, да к тому же одновременно допускался ряд послаблений, не имеющих реального стимулирующего характера. Однако впоследствии немецкие власти так и не изменили эту линию, сформированную властями оккупационными, хотя в 50-х гг. проводилось некоторое снижение налогового бремени [346, с. 33].
В итоге доля налогов в ВВП (включая отчисления на социальное страхование) в Германии 50-х гг. оказалась хотя и ниже, чем в гитлеровской Германии, но несколько выше, нежели в Веймарской республике. Более того, этот показатель оказался одним из самых высоких в Европе. Так, например, в 1955 г. он составлял в Германии 30,8%, тогда как в Италии — 30,5%, в Австрии — 30,0%, в Великобритании — 29,8%, а, скажем, в Португалии — всего 15,4% [213, с. 325].
Особенность Германии того времени состояла в следующем: в стране, непосредственно после военного поражения

536
вообще не имевшей своей армии и не испытывающей потребности в милитаризации, наибольшая доля налоговых поступлений шла на социальные нужды. И это вполне корреспондировало с теорией «социального рыночного хозяйства». По данным Эрхарда, в 1951 г. в ФРГ ассигнования на социальные цели составляли 51,8% налоговых поступлений, тогда как в Великобритании — 39,3%, в Дании — 31,3%, в Швеции — 29,6%, в Бельгии — 26% [247, с. 219].
В то же время надо заметить, что вплоть до середины 60-х гг. (т.е. пока Эрхард был у власти — сначала как министр, а затем и как канцлер) доля налогов в ВВП Германии не увеличивалась, тогда как во многих других странах это был период быстрого усиления влияния этатизма. В 1965 г. по доле налогов в ВВП Германию уже обошли Швеция — 35,6%, Нидерланды — 35,5%, Австрия — 34,6%, Норвегия — 33,2%. Только с 70-х гг. (т.е. после прихода к власти в ФРГ социал-демократов) доля налогов в немецком ВВП опять стала возрастать, достигнув к 1980 г. 37,2% [213, с. 325].
Возвращаясь к концу 40-х гг., надо отметить, что наиболее дискуссионным в то время был вопрос о необходимости либерализации экономики. С одной стороны, весьма распространенными оказались левые взгляды, согласно которым централизм имел существенные преимущества, с другой же стороны — даже сторонники рынка опасались, что резкая либерализация даст толчок неконтролируемой инфляции, поскольку вслед за первоначальным повышением цен последуют различные компенсации, которые спровоцируют очередной виток удорожания товаров.
Однако немедленно после денежной реформы Эрхард, который к тому времени находился на должности директора Экономического управления Бизоний, отменил на ее территории практически всякое централизованное планирование. Лишь 10% старых нормативных документов продолжали действовать [178, с. 88].
Исключение из либеральных правил составили такие стратегические отрасли, как, скажем, угольная и сталели-

537
теиная, контроль над которыми союзники не хотели полностью предоставлять немцам. Впоследствии эти отрасли попали под контроль Европейского объединения угля и стали (ЕОУС), в котором высшие органы власти получили право управлять инвестициями, регулировать цены, устанавливать квоты, распределять дефицитные товары. Тем не менее некоторые сдвиги либерального плана произошли даже в этих сферах. Подверглись ликвидации различные (хотя далеко не все) дотации, предоставляемые для производства угля, чугуна, стали, для закупки иностранного сырья — хлопка, кожи и т.п.
Одновременно с отменой централизованного планирования был снят централизованный контроль за ценами на все промышленные изделия, а также на часть продовольствия. Впрочем, и здесь Эрхарду сразу пришлось пойти на определенные компромиссы. Во-первых, цены на основные продукты питания контролировались вплоть до 1958 г., а транспортные и почтовые тарифы остались административными и повысились лишь в 1966 г. [178, с. 89]. Во-вторых, реформатор не возражал против того, чтобы сбивать цены централизованными поставками на рынок дешевых импортных товаров-субститутов. Наконец, в-третьих, при Эрхарде был принят закон против произвольного завышения цен, что представляло собой явно этатистскую меру воздействия на экономику.
Все же, несмотря на некоторые исключения, во вторую половину 1948 г. Бизония вступила, в основном руководствуясь уже принципами рыночной экономики. Эрхард полагал, что без свободных цен финансовая стабилизация в принципе невозможна. Контроль за доходами продержался несколько дольше, чем контроль за ценами и производством, но и он был вскоре отменен (в ноябре 1948 г).
Американцы порой высказывают мнение о том, что реальная роль Тененбаума в немецких реформах была большей, чем роль Эрхарда, поскольку столь жесткие преобразования могли быть осуществлены только в условиях оккупационного

538
режима. Сам по себе немецкий реформатор никогда не сумел бы провести по-настоящему либеральный курс [403, с. 405]. Определенная доля истины в этой оценке, наверное, имеется. Трудно сказать, каковы были бы возможности Эр-харда, если бы он не находился в 1948 г. «под сенью дружеских штыков».
Но все же ход событий показал, что Эрхард готов был идти в своих либеральных действиях значительно дальше, нежели Тененбаум (который вообще не имел четких взглядов относительно сроков осуществления либерализации), а также значительно дальше, чем руководители оккупационных администраций, и в частности генерал Клей.
В какой-то мере различия реформы по-американски и реформы по Эрхарду можно сравнить с различием тех моделей осуществления преобразований, которые были предложены в нашей стране в 1991 г. советским правительством Валентина Павлова и российским правительством Ельцина-Гайдара. Американцы, как впоследствии и Павлов, четко осознавали необходимость финансовой стабилизации, а потому осуществляли манипуляции с деньгами, налогами и административно регулируемыми ценами, откладывая либерализацию на неопределенное будущее. Эрхард же, как впоследствии Гайдар, решил, что никакая стабилизация не заработает, если у экономики не появятся стимулы, создаваемые только либерализацией.
Сама история событий, происшедших 18-20 июня 1948 г., многое говорит как о характере Эрхарда, так и о положении, в котором находились тогда немцы. Срок начала реформы определялся не намерениями немцев, а тем, что только накануне (17 июня) изрядно припозднившийся французский парламент дал наконец-то согласие на участие своей страны в осуществлении германских преобразований [154, с. 234]. Соответственно 18 июня Эрхард был вызван к Клею и просто поставлен перед фактом.
Тем не менее Эрхард, понимавший, насколько важно сохранить у народа впечатление, будто реформу в своей стране осуществляют сами немцы, моментально среагировал на по-

539
лученную информацию и принял свое собственное радикальное решение. Вечером того же дня он отправился на радио и не дожидаясь, пока народу будет зачитано официальное решение оккупационных властей, выступил с заявлением о начале реформы. Слушатели решили, что всем распоряжается Эрхард. Даже Клей был в восторге, как тот сумел подать это волнующее всех известие.
Перехватив, таким образом, инициативу, немецкий реформатор 20 июня, в воскресенье, когда всякая бюрократия (в том числе и оккупационная) отдыхает и не может адекватно реагировать на изменение ситуации, осуществил свои личные действия по либерализации германской экономики. На самом деле действия эти были абсолютно нелегитимны и лишь внешне прикрывались некоторыми имевшимися на тот момент времени нормативными документами. Эрхард страшно рисковал, но в конечном счете выиграл. Клей оказался готов пойти на либерализацию, хотя в первоначальных планах американцев таковая вроде бы и не значилась [52, с. 78-82].
В целом общение этих двух администраторов осуществлялось в весьма своеобразной манере. Однажды Клей поинтересовался, почему Эрхард изменил его предписания, на что тот хладнокровно ответил, что предписания он не изменил, а просто отменил. В другой раз американский генерал заметил немецкому профессору, что советники говорят ему об ошибочности политики Эрхарда. «Не обращайте внимания,— ответил Эрхард,— мои советники говорят то же самое». Тем не менее в целом генерал Клей поддерживал Эрхарда, о чем тот с благодарностью впоследствии вспоминал [246, с. 28].
Напористость Эрхарда свидетельствует о том, что вряд ли он был хорошим политиком. Данный факт, кстати, осознавался многими, и даже Аденауэр не постеснялся как-то во всеуслышание заявить об этом [210, с. 192]. Хотя Эрхард не отказывался от лавирования, для него по большому счету всегда на первом месте находились его идеи, его конкретные дела, а отнюдь не пребывание у власти. Он мог вступать в жесткую

540
полемику с оппонентами (прежде всего с социал-демократами), готов был не понравиться им.
Если за постоянно маневрировавшим Аденауэром закрепилась репутация крупного христианско-социального политического деятеля, то «упертый» Эрхард в глазах малообеспеченной части населения долгое время выглядел просто выразителем «капиталистической» политики. Но именно «Эрхард выковал то оружие, которым воспользовался Аденауэр» [240, с. 139]. Реформатор, как правило, добивался желаемого результата, но ему приходилось при этом пробиваться через тяжелейшие препятствия.
Эрхард всегда стремился разъяснять народу специфику проводимого им курса вместо того, чтобы заниматься столь популярной в XX веке демагогией. «Я готов,— отмечал он,— уговаривать каждого отдельного германского гражданина до тех пор, пока он не устыдится, что он не поддерживает усилия, направляемые на поддержание устойчивости валюты» [246, с. 229]. Эрхард настолько много выступал и писал в газетах, что Ф.Й. Штраус — один из самых компетентных в большой политике людей той эпохи — высказал даже мнение, будто главным мотором реформ в министерстве экономики был Мюллер-Армак, тогда как его шеф выполнял, скорее, лишь функцию проводника общей линии и ее основного пропагандиста [240, с. 423].
Чтение сборника трудов и выступлений Эрхарда навевает мысли об удивительном занудстве, с которым профессор из раза в раз повторял людям одни и те же истины, но в ходе непосредственного общения с аудиторией эффект, насколько мы можем сегодня судить, был совершенно иным. «Стоило Людвигу Эрхарду,— вспоминал Ф.Й. Штраус,— заговорить о своем любимом детище — рыночном хозяйстве, теме, занимавшей все его помыслы, как в нем просыпался блестящий оратор, увлекающий и заражающий энтузиазмом слушателей... Он владел искусством убеждать, вызывал доверие к себе, завоевывал сторонников. И при этом мысли его об отмене продовольственных талонов и карточек по тем временам были смелыми. Мы жили при карточной системе с 1939 года,

541
да и до этого продажа некоторых товаров была ограничена...» [240, с. 98].
В конечном счете Эрхарду действительно удавалось многих переубедить — если и не словами, то во всяком случае делами1.

«ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ЧУДО»

Непосредственный эффект от денежной реформы и либерализации, осуществленной по Эрхарду, был весьма значителен. Буквально на другой день после введения немецкой марки люди стали реально использовать деньги для покупки и продажи товаров. Прилавки наполнились всевозможными продуктами, которые припрятывались еще буквально несколькими днями ранее или же выносились на черный рынок. После реформы черный рынок практически исчез.
Германии удалось избежать трансформационного спада, который впоследствии ударил практически по всем странам

(1). Важную особенность выступлений Эрхарда подметил Б. Зарицкий: «Отмечая изменения к лучшему в экономическом положении страны, Эрхард редко упоминал о количестве произведенных станков, выплавленных тоннах чугуна или стали. Но зато он дотошно перечисляет, на сколько увеличилось производство обуви, велосипедов, холодильников, число построенных квартир и т.д.» [52, с. 127]. Для Германии, где экономический рост, как и в нашей стране, долгое время определялся государственным спросом, имеющим весьма относительную связь с реальными потребностями населения, важно было подчеркнуть именно тот факт, что в пореформенном хозяйстве каждый новый процент роста действительно свидетельствует об улучшении положения дел, а не об усилении милитаризации страны.

542
Восточной Европы, осуществлявшим либеральные преобразования в 90-х гг. Объяснялось это отнюдь не тем, что кто-то специально поддерживал предприятия. Просто за время послевоенной разрухи экономика уже практически достигла своего дна.
Теперь же почти сразу началось расширение производства. Если в июне оно находилось еще на уровне 50% по сравнению с 1936 г., то к декабрю поднялось до 77%. Люди имели реальные стимулы к труду, поскольку заработки не изымались у них сверхвысокими налогами и обесценивающимися деньгами. Кроме того, высвободилось много времени для работы,— того времени, которое еще недавно тратилось на поиск и выменивание необходимых товаров. Рабочая неделя в декабре увеличилась на 4,2 часа по сравнению с июнем [355, с. 4].
Еще одним непосредственным следствием реформ стало быстрое восстановление основного капитала на предприятиях. Деньги пошли в бизнес, причем это произошло несмотря на отсутствие значительных сбережений у населения и предприятий. В известной степени на восстановление капитала повлияли иностранные займы и инвестиции.
Во французской оккупационной зоне, где Эрхард не имел полномочий, новая валюта была введена одновременно с Би-зонией. Однако либерализация там задержалась до 1949 г. Соответственно и восстановление экономики во французской зоне шло заметно медленнее, чем в Бизоний, на что любил обращать внимание немцев Эрхард, когда его упрекали в излишнем радикализме. Образовавшийся между зонами экономический разрыв стал сокращаться только после того, как административные ограничения на свободу ведения хозяйственной деятельности были сняты также и на занятой французами части западных германских земель [355, с. 5].
После того как была осуществлена реформа, Западная Германия прошла через три основных этапа восстановления своей экономики — период финансовой стабилизации (с июля по декабрь 1948 г.), период реконструкции или, иначе, консолидации (с января 1949 г. по середину 1950 г.) и период

543
быстрого экспорториентированного роста экономики (с середины 1950 г.).
Несмотря на явно наметившиеся позитивные изменения, переход к рыночной экономике был подвергнут серьезной опасности в самом конце 1948 г. Причиной этого стало несколько неожиданное расширение денежной массы, вызванное кредитной экспансией коммерческих банков.
Ситуация оказалась сложной также и потому, что скорость обращения денег была в этот период выше, чем ранее ожидалось. И фирмы, и отдельные потребители привыкли быстро тратить деньги в условиях высокой инфляции, а потому в известной степени сохранили стереотип своего поведения даже в условиях, когда быстро избавляться от «жгущих ладони» горячих денег не было необходимо. Поскольку рост номинальных доходов немецких граждан в этот период был довольно значителен (он не отставал от роста цен) и уже не сдерживался никакими специальными антиинфляционными инструментами, денежная масса начала активно давить на рынок.
К октябрю 1948 г. рост потребительских цен находился на уровне 33% годовых. Еще большим был рост цен товаров производственного назначения: он достиг даже 45%. Беспокоило то,что в конце 1948 г.наметилась вновь тенденция к бартеризации обмена, и это могло создать серьезную угрозу для репутации всей реформы в целом. 12 ноября профсоюзы призвали к проведению однодневной всеобщей стачки в знак протеста против инфляционных последствий реформы Эрхарда [355, с. 6]. А за два дня до этого события профессор едва удержался на своем посту в экономическом совете Бизоний. За его отставку голосовало 43 человека, против — 52.
Положение либерального министра было вдвойне сложным, поскольку высокая инфляция существовала на фоне растущей безработицы, аннулирования части банковских вкладов населения и активной политической деятельности социал-демократов, подвергавших критике усиление рыночных начал в германской экономике.

544
Многим бедным семьям стало жить еще труднее, чем раньше. Так, например, если до реформы (согласно специальному обследованию, проведенному в Нюрнберге), 18% родителей не могли давать своим детям по 15—25 пфеннигов в день на школьное питание, то после реформы их доля возросла до 60%. Осложнилось и положение беженцев, находившихся в специальных лагерях для перемещенных лиц. Так, в Баварии число спальных мест в лагерях сократилось в пять раз из-за сокращения бюджетных расходов. В то же время немцы, обладавшие свободными денежными средствами, могли после реформы вести весьма роскошный образ жизни. Например, один из ведущих ресторанов Гамбурга в течение всего лишь месяца после проведения экономической реформы

545
сумел продать столько же крабов, сколько продал за весь предыдущий год [308, с. 306, 309, 319]. Естественно, столь значительная дифференциация доходов и возможностей населения многим не нравилась, и это усиливало позиции социал-демократов.
70% населения в декабре 1948 г. поддерживало идею о восстановлении контроля за ценами. Казалось, что в ходе реформы может наступить неожиданный перелом и все достижения первых месяцев сойдут на нет. Тем не менее Эр-хард проявил удивительную твердость, сохранил свой курс и даже применил дополнительные меры по устранению перегрева экономики. Так, например, с 16 ноября Центробанк фактически прекратил выдачу кредитов [178, с. 94]. К концу 1948 г. экономика начала остывать. Грамотная финансовая и монетарная политика дала свои плоды, а потому, несмотря на кредитный и покупательский бум, темп роста цен начал снижаться.
Настал период стабильности и даже некоторой дефляции, имевшей место до середины 1950 г. (интересно, что во всей Европе в этот момент быстрый рост цен сохранялся). В связи с остановкой инфляции серьезно укрепилось доверие к немецкой марке и создались хорошие условия для дальнейшего развития экономики. Весной 1949 г. Центробанк отказался от чересчур жесткой кредитной политики и стал постепенно стимулировать развитие экономики.
В 1949 г. рост объема промышленной продукции составил порядка 25%. В среднем на 16% возросла реальная зарплата, что существенным образом улучшило отношение населения к экономическим реформам. Эти хозяйственные успехи обеспечили важные политические результаты.
На первых федеральных выборах в августе 1949 г. христианские демократы получили впечатляющую поддержку избирателей, хотя, казалось бы, тяжелое положение страны и нищета населения располагали к успеху социал-демократов. В итоге с самого начала в ФРГ встали у власти силы, отстаивающие

546
принципы рыночного хозяйства (в частности, Эрхард получил в первом правительстве пост федерального министра экономики)1. Они управляли страной вплоть до середины 60-х гг., и это, скорее всего, стало одним из наиболее важных факторов успешного завершения всего длительного процесса германской модернизации.
Одновременно с ростом промышленного производства в 1949 г. возросла и производительность труда (в среднем на 26%), что привело, несмотря на восстановление экономики, к росту безработицы с 4,5%, имевших место во второй половине 1948 г., до 12% в марте 1950 г. Одной из важнейшю причин этой безработицы (помимо естественной для реформируемой экономики структурной перестройки) стал огромный, неослабевающий приток беженцев. Сыграло свою роль и возвращение военнопленных.
Проблема беженцев в Германии того времени стояла, по жалуй, даже более остро, чем в России 90-х гг., когда к нам хлынули русские переселенцы из бывших советских респуб лик. В Германии тогда общее количество беженцев насчитывало 7,8 млн человек, и это составляло 16,3% общей численности населения западной части страны. 4,4 млн приходилось на тех, кто раньше жил на германских территориях, отошедших к СССР и Польше (более 2 млн — на Силезию, 1 млн 350 тыс.— на Восточную Пруссию, 900 тыс.— на Померанию, 130 тыс.— на Восточный Бранденбург); 3,4 млн человек перебралось из других стран (1млн 900 тыс.— из Судет, нахо-
(1). Любопытно, что Эрхард, который в начале процесса реформ был еще беспартийным, незадолго до выборов осознал необходимость вступления в партию. Сначала он хотел примкнуть к свободным демократам, с которыми в отличие от принявших Аленскую программу христианских демократов он не имел никаких расхождений во взглядах. Однако председатель СвДП сказал ему: «Мы и так достаточно либеральны. Вам нужно вступить в ХДС, чтобы либерализовать и ее». Так Эрхард оказался в рядах Христианско-демократической партии [52, с. 98].

547
дящихся в Чехословакии; остальные — из Прибалтики, из отошедшего к Польше Данцига и т.д.). Размещение всей этой огромной массы голодных и не имеющих нормальной работы людей представляло собой колоссальную проблему. Например, в Шлезвиге более трети населения составили переселенцы, в Нижней Саксонии — более четверти, в Баварии — более пятой части [308, с. 301-302].
Тем не менее рыночной экономике удалось в основном справиться с возложенной на нее нагрузкой и впитать огромную массу дополнительной рабочей силы, хотя поначалу безработица была для Эрхарда чрезвычайно серьезной проблемой.
Правда, характер этой безработицы был совсем иной, нежели в послевоенный застойный период. В стране образовывались зоны быстрого экономического роста, где занятость была намного выше, чем в среднем по стране. В частности, такими зонами стали Северный Рейн-Вестфалия и Баден-Вюртемберг. Порой трудолюбивые немецкие беженцы переносили на новое место целые заводы (например, по производству богемского стекла, которое делалось ранее в Судетах). Но наряду с зонами роста сохранялись и нединамичные регионы, где все в экономике оставалось по-старому. Таковыми были Шлезвиг-Гольштейн и Нижняя Саксония [355, с. 7-8; 493, с. 521].
Тем не менее позитивные сдвиги в экономике были очевидны. Но как часто бывает в подобного рода случаях, лишь только реформы решили часть старых проблем (прежде всего, обеспечили финансовую стабилизацию и преодоление спада), критика развернулась на 180 градусов и снова не давала покоя Эрхарду.
Одной из новых проблем стал внезапный конфликт с предпринимательскими кругами, которые, казалось бы, были сначала наиболее прочной опорой реформатора. Основываясь на старых германских традициях, бизнес требовал расширения возможностей для заключения картельных соглашений, способных поддержать или даже повысить цены в условиях

548
столь неприятной для бизнеса дефляции. Но Эрхард решил изменить монополистические традиции и встал на пути карте-лизации, хотя это и вело к конфликту с влиятельными деловыми кругами.
В известной степени, правда, пришлось пойти на компромиссы. Правительство подготовило закон против ограничения конкуренции, но парламент принял его после целого ряда затяжек лишь в 1957 г. На протяжении десятилетия антикартельные мероприятия в Германии были по мнению некоторых либеральных экономистов явно недостаточными. В частности, правительственный курс подвергся критике со стороны В. Ойкена, опасавшегося, что экономические группировки получат, как это уже бывало, слишком большую власть [178, с. 62-63]. И все же пореформенная Германия в конечном счете стала значительно более либеральной страной, чем старый рейх.
Главная проблема, однако, заключалась даже не в отношениях с предпринимателями. Многие оппоненты Эрхарда, опираясь на получавшие в это время все большую поддержку кейнсианские подходы к экономике, требовали усиления государственного вмешательства. Считалось, в частности, что с безработицей можно справиться, только если расширить размеры платежеспособного спроса, поскольку вслед за таким расширением должно будет увеличиться и предложение. Подобный подход, например, разделялся экспертами из европейской экономической комиссии ООН, а также некоторыми представителями властей союзных держав [538, с.41].
Министру экономики ФРГ, который сам не отрицал значения кейнсианства, но подчеркивал, что искусственный разогрев несет в себе чрезвычайно опасные инфляционные последствия («Кейнс,— отмечал Эрхард,— перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что его эпигоны собираются сделать из него фокусника, якобы способного за одну ночь с помощью одной кредитной политики исцелить все болячки пятнадцати

549
трагических лет»), удалось удержать свой либеральный курс, несмотря на то что в 1949 г. многие важные обстоятельства были еще не на его стороне.
Уже с лета 1949 г. Центробанк отказался от слишком жесткой монетарной политики и пошел на некоторое увеличение объема кредитования экономики посредством снижения учетной ставки и уменьшения величины обязательных резервов. Впрочем, увеличение объема денежной массы не выходило за пределы того, что экономика могла поглотить без инфляционных последствий.
Оппонентам Эрхарда казалось, что Центробанк должен еще больше смягчить свой курс. Ведь стабильность дала возможность лишь задействовать то, что уже имелось в экономике. Структурные изменения, требующие серьезных инвестиций, осуществлялись сравнительно медленными темпами, хотя рабочие места быстро сокращались в сельском хозяйстве, а также в том секторе, который работал по государственным контрактам, и одновременно столь же быстро росли в частном промышленном бизнесе. В течение этого первоначального периода восстановления успех в основном был достигнут за счет реконструкции старых производственных мощностей, сохранившихся с войны.
Среди экономистов, полагавших, что восстановление может идти и более быстрыми темпами, все еще шла напряженная дискуссия о том, не нужно ли подстегнуть экономический рост увеличением объема денежной массы. Но тут обстоятельства коренным образом изменились, и Эрхарду по-настоящему улыбнулась удача.
Еще осенью 1949 г. была осуществлена двадцатипроцентная девальвация марки, повысившая экспортные возможности страны. Она пришлась как нельзя более кстати, поскольку тут же спрос на немецкие товары на мировом рынке резко возрос. Во втором квартале 1950 г. началась длительная фаза экономического роста, связанного с началом корейской войны. Увеличение спроса на товары пришло со стороны, и это

550
дало значительно больше, чем любое возможное расширение внутреннего спроса, обеспечиваемое посредством кредитной экспансии.
В апреле 1950 г. было осуществлено очередное снижение подоходного налога, которое создало дополнительные возможности для развития экономики в этот благоприятный период. Думается, что общая стабилизация экономического положения в Германии играла значительно большую роль в создании условий для быстрого роста германской промышленности, чем девальвация, размеры которой оказались не столь уж значительными. Другие европейские страны тоже провели в это время девальвации, но в полной мере воспользоваться их плодами смогли далеко не все.
К 1955 г. объем промышленного производства в Германии составил 167% по отношению к 1938 г. Для сравнения: в Великобритании этот показатель был равен 148%, во Франции— 157%, в Италии— 195%, в Австрии — 226%, а в среднем по Европе — 161%. Германия явно была среди лидеров. Если же сравнивать с уровнем, на котором страна находилась из-за военных и макроэкономических причин в 1948 г., то ее успехи выглядят еще более внушительно [538, с. 45].
Наряду с ростом пришли и другие успехи. С 1951 г. начала снижаться норма безработицы и примерно на два процентных пункта возросла доля инвестиций в ВВП, достигнув почти 25% [538, с. 40]. С 1952 г. пассивный торговый баланс сменился активным, причем положительное сальдо стало впоследствии быстро увеличиваться.
Еще один важный показатель, свидетельствующий о том, что дала реформа народу,— индекс частного потребления на душу населения. Если за 100% принять уровень 1952 г., то в Германии он вырос с 77 в 1949 г. до 126% в 1955 г., тогда как в США — с 96 до 107, в Великобритании — со 100 до ПО, во Франции —с 88 до 113, в Швеции —с 96 до 110% [246, с. 16].
К 1960 г. в сравнении с 1950 г. реальная зарплата рабочего, занятого в промышленности, возросла на 73,5%. В резуль-

551
тате подобного роста реальных доходов более четверти германских семей к 1962 г. уже имели свой автомобиль. Десятки и сотни тысяч граждан стали совершать международные турпоездки [178, с. 112-113].
В мире стали поговаривать о немецком «экономическом чуде». Впоследствии понятие «чудо» неоднократно применялось для характеристически быстрых экономических успехов той или иной страны (японское, чилийское, корейское, китайское, польское и т.д. «чудо»), но история с резким изменением положения дел в Германии на рубеже 40-50-х гг. была, пожалуй, первой и наиболее наглядной. Впрочем, сам Эрхард негативно относился к тому, что плоды его реформ называли чудом. «То, что произошло в Германии за последние девять лет,— отмечал он,— было чем угодно, только не чудом. Это было всего лишь результатом честного усилия всего народа, которому были предоставлены основанные на принципах свободы возможности снова прилагать и применять инициативу и энергию человека» [246, с. 153].
Любопытно, что в момент начала беспрецедентного экономического подъема чуть было вновь не встал вопрос о введении некоторых административных мер регулирования. Германский импорт из стран, вошедших в Европейский платежный союз (ЕПС),— в основном это было сырье,— к началу 1951 г. существенным образом превысил германский экспорт. Соотношение между экспортом и импортом регулировалось в ЕПС чисто административным путем — с помощью квот. Возникла опасность нарушения международных договоренностей, а потому канцлер Конрад Аденауэр и министр финансов Фриц Шеффер предложили Эрхарду ввести централизованную систему распределения ресурсов, чтобы предотвратить критическое ухудшение платежного баланса [355, с. 17].
В связи с началом корейской войны резко ухудшились для Германии и так называемые условия внешней торговли. Цены на сырье, импортируемое немецкой промышленностью, выросли в среднем на 67%, тогда как цены на готовую продукцию,

552
экспортируемую из страны,— всего на 17% [247, с. 220-221]. Обеспечить быстрый экономический рост можно было только за счет расширения сбыта продукции, захвата внешнего рынка и вытеснения с него конкурентов (естественно, чисто экономическими методами). Если бы германская промышленность в этот момент не оказалась конкурентоспособной, корейский кризис мог только ухудшить ее хозяйственное положение.
Паника, связанная с ожиданием начала новой глобальной войны, вызвала покупательский ажиотаж. И это стало еще одной головной болью для Эрхарда. Скачок цен произошел в тот момент, когда сама по себе макроэкономическая политика вроде бы не давала никаких оснований для беспокойства относительно ускорения темпов инфляции.
Политические противники Эрхарда с нетерпением ждали, когда же он сломается. Казалось, что весь столь тщательно продуманный реформаторский курс министра экономики внезапно рушится. На заседаниях Бундестага ему устраивали жесточайшие обструкции, буквально не давая говорить и обвиняя в том, что он «пляшет под американскую дудку» [247, с. 201-214]. Нетрудно представить себе, что чувствовал при этом Эрхард, не обладавший в отличие от своего канцлера столь необходимой для политика толстокожестью. Аденауэру даже принадлежит каламбур, что, мол, Эрхард — толстяк с тонкой кожей, а сам он — тощий, но толстокожий [240, с. 141].
Сам Аденауэр готов был в тот момент пожертвовать Эр-хардом. Разрабатывался проект создания нового суперминистерства, которое должно было заниматься всеми экономическими и финансовыми вопросами. В этой новой структуре реальные функции министра экономики оказались бы заметно урезаны, и Эрхард, таким образом, формально оставаясь на своем посту, на практике перестал бы оказывать определяющее воздействие на ход хозяйственных процессов. Между канцлером и министром экономики возник острый конфликт, вышедший за пределы узкой группы партийного руководства.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Англичане приняли аналогичные меры по309 отношению к французским товарам
Имели уже прецедент в истории революционной франции проблемы налогов
политологии Травин Д. Европейская модернизация
История экономического анализа
Однако по большому счету с такими руководителями государства монархия