1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10

В конце августа 1917 г. по приказу Керенского были заключены в тюрьму стоявшие тогда во главе армий самые искренние патриоты: Корнилов, Деникин и другие. Эти защитники отечества содержались Керенским в отдельных камерах в более чем ужасных условиях. Когда власти Керенского настал всем известный конец, Корнилову и Деникину удалось бежать из тюрьмы, и они организовали против большевиков вооруженную борьбу, которая с тех пор не прекращалась и благодаря которой от большевистского ига освобождено пол-России.

В то время как Колчак и Деникин боролись против большевиков в России, Керенский со своими друзьями, укрывшись за границей, подрывали их начинания.

И вновь он хочет использовать то тяжелое положение, в которое временно попали Колчак и Деникин, чтобы опять появиться на сцене и в тылу храбро творить дело Ленина.

Без сомнения еще памятен жест его и некоторых других более или менее сознательных господ, когда шесть месяцев тому назад они обратились с воззванием к тем из наших союзников, которые еще колебались, помогать ли им Колчаку, и которые не отдавали себе отчета в высоком значении имен Колчака и Деникина.

Воззвание это обошлось России так же дорого, как и наиболее удавшийся маневр большевиков.

Пагубная деятельность Керенского в России поддерживается Черновыми и Вольскими, а за границей – Зензиновыми, Минорами в газетах «Pour la Russie» и «République russe».

Измученная большевиками Россия стоит сегодня перед гораздо большей опасностью, чем вчера. Сегодня, как и раньше, в России борются три главные силы:

1.      Большевики. Все знают, что они из себя представляют. Для нас они те же, что были и в 1917 г.: изменники, палачи, преступники, которые погубили и разорили Россию. Все они обагрены кровью. С ними невозможно никакое примирение.

Полубольшевики, дезорганизуя начинания патриотов, они много сделали для торжества большевизма. Они сумели разрушить, но ничего не сумели создать ни для борьбы с большевиками, ни для воссоздания России. Они всеми средствами мешали делу Колчака и Деникина. И теперь они думают спасти себя, свалив этих двух патриотов. Удастся ли им это? Это более, чем сомнительно.

2.      Русские патриоты – сторонники Колчака, Деникина и все демократы, которые с ними.

Для всех нас имена Колчака и Деникина связаны с великими и дорогими нам принципами справедливости и свободы, во имя которых должно совершаться восстановление России.

Мы вполне доверяем Колчаку и Деникину, этим доблестным витязям, а также и верим в искренность их программы.

Мы знаем, что оба они работают в исключительно трудных условиях. Мы знаем, что им пришлось преодолеть огромные препятствия, но если в пылу борьбы они и сделали несколько ошибок, то пусть не бросают в них камнем, не разобравшись предварительно в трудностях, с которыми была сопряжена их борьба.

«Призыв» от 13 декабря 1919 г. Эта газета чаще других, очевидно, из соображений экономии средств, перепечатывала материалы из других издании. Но это не мешало ей заявлять о собственной позиции с выраженными националистическими чертами. Из рядов сотрудников «Призыва» вышли убийцы В.Д. Набокова, в дальнейшем – деятели фашистского движения среди русских.

в начало

Больной вопрос. «Мы» и «Они»

Давая место настоящему письму, проникнутому неподдельной искренностью, мы предполагаем не раз возвращаться к его теме. Как и автор письма, мы считаем, что эта тема – быть может, самая жгучая и жизненная для всей русской эмиграции.

Статья «Мы» и «Они», помещенная в №14 «Руля», задевает вопрос, мучающий многих из тех русских, которые вернулись за последнее время из Совдепии и которые стремились вырваться из хамства, царящего в России, чтобы вступить в общение с «эмиграцией», жившей последние 2–3 года в более счастливых в культурном отношении условиях. И что же произошло? Мы встретили людей, нас не понимающих и нам не понятных, людей, с которыми мы сговориться не можем, людей, отчужденных от нас. Отчуждение «эмиграции» от России уже произошло, и если «эмиграция» не порвала навсегда с Россией, она должна над этим задуматься. Здесь, вне России, мы должны знать, что «мы» придем к «ним» и наша судьба зависит от того, как они к нам отнесутся.

Почему произошло отчуждение и в чем оно проявляется? Я хочу быть откровенным и высказать то, что, может быть, многим будет и неприятно слышать. Из-за цели, которая мною руководит, я себе это позволяю.

Во-первых, эмиграция совершенно не знает, что происходит сейчас в России и как русская масса переживает все то, что происходит в России. У меня была возможность, когда я был в России (я вернулся из Москвы в конце мая сего 1920 года), читать заграничные газеты, и смешно и больно было читать те небылицы, которые распространяла серьезная европейская печать об русской действительности. Писались разные абсурды, измышления о Совдепии, которые даже советская печать перепечатывала как курьезы, и на основании этих сведений делались разные заключения. Между тем, о закулисной жизни Кремля очень мало писалось. Большевики так много делали зла и так много разрушений, а положительного так мало, и все-таки нигде и никогда я не заметил, чтобы о последнем упоминалось. Этим весь лик большевиков затуманивался, и советское правительство рассматривалось как шайка разбойников и только как таковая. Подобное отношение к ним породило массу ошибочных шагов. Его не было бы, если бы не было такого легкомысленного отношения к той кучке людей, в чьих руках по воле судьбы (а может быть, и по чьей-либо вине) оказалась власть.

Вторая причина отчуждения – это непонимание со стороны «эмиграции» отношения русской массы к той власти, которая сейчас существует. Здесь, вне черты России, представляют себе совершенно иначе чаяния и желания тех. которые сейчас являются подданными Ленина и Троцкого, и их мечты.

Может быть, мне удастся яснее обрисовать настроение масс некоторыми примерами. Я хочу сказать о Красной Армии. В сентябре 1919 г. я был в Казани и жил недели три в гостинице, где был штаб и где жило около сотни красных офицеров. Это был период, когда готовилась экспедиция на Урал против Колчака, и Казань была военным лагерем. Я имел возможность присмотреться к этим «красным» офицерам. Это были мелкие купеческие сыновья, бывшие приказчики в лавках и конторах, дети чиновников и кое-кто из деревенской интеллигенции. Весь интерес, все разговоры вертелись около эскадронов и батарей, женщин, лошадей, кутежей, должностей, обмундирования и амуниции и ни слова о политике. Это были парни от 18 до 25 лет, т.е. призывного возраста, которые были рады стать офицерами в течение 4 месяцев без того, чтобы быть 8 месяцев в корпусе или кончать 6 классов гимназии. Это были молодые люди призывного возраста, которым все равно надо было служить, и потому уж лучше быть офицерами. Они были совершенно аполитичны. Потом я встретился со многими из таких на Урале, и это был все тот же элемент. Они устраивали скандалы, если кто-нибудь по ошибке обращался к ним со словами «господин» офицер, а не «товарищ», но это было только озорство. Они были дисциплинированны, и это были те же русские «красные» офицеры, которые разбили и Колчака и Деникина. Никто из этой категории офицеров не отдает себе отчета в том, что происходит, и не знает, за кого и против кого он воюет. Очень незначительный элемент есть между ними коммунистов, но он так мал, что они не могут хотя бы даже сколько-нибудь окрасить массу. Вот это «красные» офицеры. Красная армия – это крестьяне и рабочие. Последних я хорошо знаю, т.к. я работал все два года по промышленности и часто с ними сталкивался. Процент «идейных» красноармейцев между рабочими больше, но зато между крестьянами так мал, что это та же старая русская армия с налетом коммунизма, который на них наводят вкрапленные комиссары.

Этот-то элемент и считает «эмиграцию» самым преступным с точки зрения русского патриотизма, между тем как это люди одураченные и подкупленные подачками. Они не знают, что творят. Их поддерживают не столько идеалом коммунизма, сколько ненавистью к прошлому, им меньше говорят о хорошем будущем, а больше о плохом прошлом; весь центр тяжести направлен на ненависть, и это чувство легче усваивается человеком малокультурным, чем любовь, и в этом причина, почему Красная Армия существует.

Когда эта Красная Армия попадала в плен или перебегала к белым, относились ли к ней так, чтобы ее воспитание принималось в соображение? Нет. Все те красноармейцы (не старые армейские), которые побывали у белых, возненавидели белых больше красных и разочаровались. Я таких видел много. И это потому, что те, кто были по ту сторону границы, не хотели считаться с психологией (пусть извращенной) средней русской массы, наученной познавать все плохое противной стороны.

С рабочими я встречался чаще. В массе они не тронуты или мало тронуты большевизмом. На заводе в 5000 рабочих находилось 300 коммунистов; были заводы более мелкие (в 300–500 чел.), где еще в 1920 году не было ячеек, они еще часто называют вас «господин товарищ», они не разрушили директорской квартиры и мебели, но ненавистью ко всему тому, что напоминает старое, они отравлены. И если из 100 только пять довольны существующим режимом, то из остальных 95 ни один не захочет вернуться к старому. Они в советском строе видят своих мстителей, и их научили ненавидеть все старое и весь строй, в котором они приучены видеть основу всех своих бед до революции.

Что говорит «эмиграция» об этих рабочих, и как нам к ним обратиться, если «эмиграция» с ними встретится?

Психика рабочих настолько извращена, что ее только лечить можно, а не наказывать. Надо научить их иначе мыслить, надо указать им, что миром руководит не одна только ненависть, но и любовь.

Есть еще один весьма многочисленный элемент, с которым как раз эмиграции придется (если придется) сталкиваться больше, чем с указанными двумя элементами, и которых эмиграция еще меньше понимает, это «советский служащий». «Советский служащий» – это профессор, учитель, инженер, техник, конторщик, письмоводитель и пр.

Как раз здесь-то отчужденность и чувствуется больше, чем где бы то ни было. У всех тех лиц этой категории, которые приехали из Совдепии в течение последних пяти месяцев через Ригу, а их было немало, первое впечатление такое, что лучше бы я и не уехал. Мы еще знали, будучи там, что нас будут обвинять в том, что мы помогали советской власти, а между тем, мы с презрением смотрели на тех, которые, не будучи к тому принуждены, оставили свои посты. Ведь в момент, когда нагрянул шквал, который угрожал всей промышленности, ее надо было спасать. Никто из нас не считал, что большевики будут властвовать так долго (никто не рассчитывал, что Ленин будет настолько гибок, а эмиграция упорствовать в нежелании видеть действительность во всем ее ужасе), и наша цель была спасать фабрики и заводы, цель профессоров, ученых – спасать учебные заведения и культурные ценности и т.д. Мы для этого переносили весь ужас советского рая, мы рисковали жизнью, т.к. наша работа и ее цель была ясна правительству, но только из-за того, что мы все были одинаковы, правительство не могло со всеми расправиться. Многое сохранено в России и, главным образом, в Москве, Петербурге, благодаря тому, что мы работали, благодаря тому, что давали большевикам наш труд. Мы начали уходить только тогда, когда не стало уже никакой возможности жить, когда все было уже распродано и ужас голодной смерти стоял перед глазами. Сколько погибло от тифа и сколько народу покончило самоубийством, оставаясь до последнего момента на своем посту. Сколько есть сейчас несчастных, которые не могут уехать и еще, до сих пор оставаясь на советской службе, работают для сохранения того, что было создано долгими годами общественного труда.

И вот произойдет встреча. Как вы с ними встретитесь Вы так же наброситесь с упреком на них, когда вы к ним придете, как вы набрасывались на нас, когда мы к вам пришли. Нет, тогда вы лучше не встречайтесь. Вы тогда убьете в себе самое святое, самое затаенное, что в вас есть, и будет то, о чем вы говорите в последних строках вашей статьи.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10