1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12

Видимо, у каждого города свое понимание «идеала». И, видимо, каждый город, стоящие за ним владельцы телевизоров ищут (вольно или невольно) тот человеческий типаж, внутренний контакт с которым оказался бы для них наиболее органичен...

Если уж договаривать все о дикторах, о наших контактах с ними, то возможен еще и такой случай.

На Московской студии телевидения есть диктор-очеркист. Имя его называть мне не хочется. Будь он актером, сказали бы: у него отрицательное обаяние – есть такое определение. Да, этот человек обладает заразительностью своего душевного мира, он воздействует на меня, он даже как-то подчиняет себе. За его внешностью преуспевающего молодого человека, за его улыбочкой, где самодовольство не отделишь от подобострастия, наконец, за его хорошим костюмом и «мужской неотразимостью» – за всем этим есть определенный напор, есть своя заразительность, и я, зритель, не желая того, окунаюсь в его «второй план»...

И тем более мне оскорбительны его улыбка, его спокойствие и находчивость. Да, я невольно вступаю с ним в контакт. Но это – как нелюбимая любовь.

А вот секундные контакты с Шиловой, с Леонтьевой дают нам что-то совсем иное, они – сошлюсь на Гончарова – «делают человека лучше, а это одно из основных условий и даже основная, чуть ли не единственная цель искусства»[4].

Секундные контакты? Да полноте, разве могут они что-то дать? Дать вне сюжета, движения мысли, «творчества» – всего того, что составляет искусство?

Конечно, рискованно сравнивать Валентину Леонтьеву с Ваном Клиберном. Но почему не сравнить кадры телевизионного экрана хотя бы с хорошей портретной фотографией, которую мы воспринимаем как произведение искусства и которую охотно можем поставить у себя на столе – пусть даже там снят человек, который и не брат вам, и не популярный киноактер, и не «первая любовь».

Вот у меня под стеклом книжного шкафа большая фотография Фиделя Кастро. Я часто смотрю на нее. И полагаю, не совершу ничего бестактного, если скажу, что, глядя на этот портрет, я вовсе не думаю каждый раз, что это Фидель Кастро, что на Кубе революция и что там, к примеру, национализировали землю. Я просто смотрю на это лицо, чувствую силу и непреклонность в этих сдвинутых к переносице бровях, честность, почти одержимость в этом широком и бледном лбе... Густые клоки волос, видимо, треплет ветер... И опять же я не думаю: «Вот каковы качества вождя кубинских партизан», – я как бы невольно обобщаю образ: лицо Фиделя на этом оттиске смотрится как произведение искусства.

А если б это был не оттиск, а живой экран?

Но не кино, а телевидения, ибо киноэкран живет по другим законам.

Я лишь однажды видел Леонтьеву, отснятую на пленку для какого-то праздничного концерта, – один раз, но, что называется, «с меня хватило». Манерная, закрытая, некрасивая – трудно было поверить, что это она... Видимо, экран телевидения и экран кинематографа требуют от своих героев совсем иных талантов.

И, может быть, Леонтъева, которую одна из читательниц называет в письме «звездой телевизионного экрана», оказалась бы посредственной киноактрисой, а Марецкая или Любовь Орлова – еще неизвестно, сумели бы или не сумели с успехом встать на место Леонтьевой под телеобъектив.

Да, одна минута живого общения с живым человеком на экране для меня интереснее, чем целая большая, сработанная «на высоком профессиональном уровне» передача, которую предварительно отсняли на пленку.

Я пишу о дикторах на телевизионном экране, об их даре общения со зрителем, но все время как бы «умножаю» их личные качества на свойства самого экрана.

Вот психологическое наблюдение, в неслучайности которого я убежден, хотя оно, как говорится, и «трудно доказуемо».

Если встречаешь диктора типа Леонтьевой или Шиловой «в жизни» и впервые видишь их вот так – без посредства экрана, – испытываешь короткое и невольное разочарование[5]. И действительно, лицо кажется погасшим, как бы менее выявленным в своем индивидуальном. Ваш первый импульс-отталкивание, вам не хочется подойти и заговорить...

А вот точно такая же встреча с киноактером, как правило, вызывает секундную радость, желание обратиться к нему, что-то сказать. Встреча с киноактером вызывает в вас чувство приобретения: вы увидели, вы почти всегда дополнили свое представление о нем. Встреча с диктором телевидения рождает чувство потери.

Конечно, это психологический нюанс; он ничего не говорит о самой Леонтьевой или Шиловой, но он, если вдуматься, говорит о свойствах телевизионного экрана.

Мы уже цитировали эти слова Маяковского. Но теперь применим их к телевизионному экрану куда с большей уверенностью и правом: «не отображающее зеркало, а – увеличивающее стекло!».

...Я говорил о дикторах. На дикторах яснее, уловимее то, что относится к каждому. К каждому человеку, оказавшемуся в фокусе зрения камер, включенных, чтобы передать ваше изображение в эфир.

Я закончил главку, но – вот, пожалуйста: включил телевизор, а на экране – новый диктор, новое лицо; нужно делать еще одну «вставку»... не потому, конечно, чтобы сказать о каждом из дикторов (старых и новых), а потому, что случай очень уж характерный...

Новое лицо? И, да и нет – таких каждый видел тысячу. Хорошенькая, а точнее, миленькая. Над туалетом, над каждым тщательнейше уложенным локоном, видимо, думано долго, общая идея – «скромно, но мило»; однако вкуса, увы, явно не хватает. Может быть, она «училась на актрису», может быть, и здесь станет неплохо читать... Но зачем нам это банально фотогеничное лицо?

Как-то в горьковском речном порту я купил открытку с кинозвездой. Купил из-за штемпеля – «Фотоартель «Парикмахер». Открытка сохранилась у меня как пример нелепости. Сегодня я вдруг подумал, что нелепое название звучит символически. Конечно, мы привыкнем и к этому ничего не говорящему личику на экране своего телевизора, как привыкаем ко многому в жизни, к чему вовсе не следовало бы привыкать... Но зачем же нам, так сказать, собственными руками сводить функции и возможности телеэкрана к функциям и возможностям фотоартели «Парикмахер»?

Я рассматриваю нового диктора и ищу ответа: почему именно на ней остановили выбор? Не потому ли, что это личико, эти манеры именно таковы, каких ждет каждый?.. Все отвечает вкусам, отвечает моде, отвечает новорожденным телевизионным штампам поведения. А эти телевизионные штампы так же возникают, как возникают (и сменяются) штампы кинокрасоты; как возникают обязательные для манекенщицы нынешнего года промеры талии...

Типичны ли внешность и манеры нового диктора? Типичны в том смысле, что общераспространенны. Если угодно, это даже обобщенный характер, если только верить, будто обобщить – это значит снивелировать, сгладить. Разве редко нас уверяли: сотрите индивидуальное – и проступит «типическое»... Тут же всплывает словечко «массовидное».

Типажно-массовидное, «такое, как все», чаще всего – никакое. За ним – никто. Поручик Киже. Но Киже не безвреден: пустота, «ничто» всегда загораживает, вытесняет «что», загораживает живую действительность. Нет, совсем даже не безвредно водворение «банально фотогеничных» лиц на теле- и киноэкране!

На телевидении нужны личности, индивидуальности, через которые можно что-то узнать о времени, создавшем их. И категорически не нужны манекенщицы, точно информирующие нас о модах сезона. Не нужна безукоризненная банальность.

И снова о типизации. Вернее, о тех обстоятельствах – жизненных ли, эстетических ли, – которые обладают типизирующей силой. Юрия Гагарина, Германа Титова типизировал их подвиг. Привычна для нашего глаза газетная фраза: «Гагарин и Титов олицетворяют собой лучшие черты советского человека». «Олицетворяют», то есть обобщают, воплощают в себе или собой.

На встрече с Юрием Гагариным в Центральном Доме литераторов выступали такие крупнейшие наши художники, как Константин Федин, Александр Твардовский. Они выступали искренне. Больше чем искренне – откровенно. Каждый по-своему, они искали доказательств правильности своего пути, правильности выбора ими литературных героев через сходство этих литературных героев с Юрием Гагариным. Сидящий тут же улыбающийся майор Гагарин был и для Федина и для Твардовского как бы идеально собирательным образом, как бы эталоном современного советского типажа. Твардовский увидел в нем связь с Теркиным, Федин – с персонажами своего нового романа «Костер».

– Гагарина типизировал подвиг.

– Титова типизировал подвиг.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12