<<<     ΛΛΛ     >>>   

письмо развивалось самостоятельно, восходя не к пуническим формам, распространенным в Карфагене и его державе, насколько можно судить по сохранившимся надписям, а к формам нпаков, засвидетельствованным на панирусах V — IV вв. до н. э. \А'ЛЬ, с. 220 и табл. XVII ]. Этот вывод американского исследователя очень интересен. По-видимому, в Карфагене существовали дна варианта письма: один иснользовался для надписей, другой — для панирусов. Если первый вариант уже имел курсивный характер, то тем более курсивность и беглость должны Пыли быть свойственны второму варианту. Возможно, что в кур-гинности монументального нисьма отразилось широкое распространение в Карфагене папируса (вспомним об оживленных контактах этого города с Египтом, о которых говорилось п третьей главе).

Таким образом, оба варианта, кажется, издавна взаимодей-гтиовали. Постепенно влияние второго варианта письма стано-нится все более заметным. Уже с конца III в. до н. э. в монументальном письме начинают использоваться папирусные (назовем их пока так) знаки, во всяком случае, под их влиянием начинают изменяться графемы монументального письма, как в случае с ка-фом и самехом, а несколько позже — айном и шипом [435, с. 221—222]. После гибели Карфагена старые столичные традиции еще некоторое время сохраняются, а с ними и монументальное пуническое письмо. Однако отсутствие такого мощного центра, как Карфаген, привело к быстрому распространению и Африке папирусного письма, которое теперь с полным основанием можно назвать неопуническим. Некоторое время оба варианта сосуществуют, а позже неопуническое письмо окончательно побеждает (пока, в свою очередь, не вытесняется латин ским) [499, с. 261]. Впрочем, у сардинских финикийцев монументальные пунические формы удерживались довольно длительное время.

Система передачи гласных и согласных звуков в пуническом письме долго следовала общему принципу финикийской письменности. В собственно пунических надписях редко встречается так называемое полное написание, когда те или ипые согласные буквы используются для обозначения гласных звуков (ср. [27, с. 368]). Однако с исчезновепием или ослаблением гортанных согласных соответственные буквы все чаще к концу существования Карфагенской державы начипают иснользо- iiii тьсн для обозначения гласных. Это проявлялось в первую очередь при написании чужих слов (особенно собственпых имеп) н тех фипикийских, в которых различие в произношении гласных было очень важно для определения смысла. В римское иремя это делалось уже практически во всех случаях. При этом 193

«а» передавалось буквой ' или редко \ «е» — ', реже — Ь, «и» — у, «о» — ', иногда ~- \ «у» — w [91, с. 111; 290, с. 42—44; 477, с. 53—55]. В неопупических надписях эта эволюция пунической письмеппости отмечается определеннее, чем в пунических. Может быть, в папирусном письме такой способ написа ния гласных уже существовал и ранее? Если бы это предположение подтвердилось, оно было бы очень важным для истории не только пунического, но и вообще финикийского письма. Но, ви димо, шансов для такой возможности мало. Папирусы в климатических условиях Туниса едва ли могут сохраниться. Есть и более серьезные оспонания для сомнений. Эволюция пунической и неопунической письменности, приведшая к .появлению, хотя и в сравнительно рудиментарной форме, обозначения гласных звуков, в Африке проходила иначе, чем в Передней Азии, что, видимо, объясняется относительной оторванностью террито рии распространения неопунического письма от общесемитского ареала и влиянием латинской письменности [91, с. 111]. Если бы написание гласных было свойственно папирусному письму Карфагена задолго до падения города, то, учитывая тес ные связи Карфагена с метрополией, такое различие едва ли имело бы место. Впрочем, утверждать это с полной уверенностью в данном случае невозможно.

На протяжении большей части истории Карфагена система передачи гласных и согласных в письменности оставалась практически неизменной: обозначались только согласные звуки, в то время как гласные лишь подразумевались. Само по себе сокращение количества букв до 22 вместо сотен или даже тысяч было очепь важным явлением. Как пишет И. М. Дьяконов, это сделало «грамотность доступной любому свободному гражда пину, а посредничество грамотеев-специалистов и жрецов — излишним, что было особенно важным для финикийцев -торговцев и мореплавателей» [27, с. 366—367]. Не менее важно это было и Для их африканских потомков. Но, как отмечает тот же ученый, это письмо «годилось только либо для простейших счетных записей, либо для культовых текстов или памятных надписей, содержание которых могло быть заранее из вестно» [27, с. 368]. Дошедшие до нас памятники Карфагена полпостью соответствуют этой характеристике.

Однако потребности общества заставили пунийцев, как это сделали уже их родственники на Востоке, использовать это нисьмо и для других целей^ Несовершенство системы письма затрудняло его использование для различных государственных или литературных надобностей, но все же не было неодолимым препятствием^

Образцы ^пунической документации до нас не дошли (если

но считать греческих переводов договоров Карфагена с Римом,
Македонией и — в пересказе — с этрусками). Однако такан до-
р^умектация не могла не существовать, ибо Карфагенская дер
зка на нуждалась в ней. Вели документацию, по-видимому,
писцы. Они были низшими государственными служащими. Судя
но тексту I римско-карфагенского договора, они вместе с глаша
таи ми выступали от имени карфагенского государства в сделках
римских купцов в Сардинии ( Polyb . Ill , 22, 8). Писцы ( spr )
упоминаются в карфагенских надписях ( CIS , 240—242, 273,
3.41, 3104, 3749, 3786). Возможно, что они или какан-то часть
их составляли отдельную корпорацию, во главе которой стоял'
нерховный писец — rb spnn [313, т. IV , с. 402, прим. 1]. Об их
общественном положении и происхождении мы ничего не знаем.
Только в одном случае упоминается, что писец Мицри был
«сидонским мужем» ( CIS , 273). Отсутствие каких-либо указа
ний при именах других писцов может говорить, что они были
гражданами. ^ ,, -.-,

/Писцы шм?№ использоваться' не только в государственном аппарате, но -играть* какую-то роль и в культе, j t at t в т?г> бв к то - и Мшще [51»„ с. ЮГ)— \Ш\. И надписи о- постройке- -храма и К'итии, на Кипре, упоминается верховный нисец и его коллегн (КЛ1, 37Л). Возможно, они толпе каким-то образом -были свя-аннм с обслуживанием храма. Еще одной областью приложения их труда могла быть переписка книг.

Литература. Историография

1'иишз уже говорилось о карфагенской образе-вййнооти. Литература н широком смысле слова была важнейшей частью древней кул?туры.,~-На последнем этапе карфагенской истории пунические аристократы,-но~в1*детда&му> хорошо знали эллинскую лите-ратуруДОб этом говорит пример Ганнибала (см. выше). Возможно, что и в более раннее время* пунийцы, постоянно общающиеся с греками, могли познакомиться с блестящими образцами греческой поэзии и прозы, греческой мифологиейл Предполагают, что в конце V в. до н. э., когда карфагепяТте вступили и политические контакты с Афинами, оттуда могли проникнуть и Карфаген легенды, связанные с троянским циклом [440, г |Ч()2|. Как мы увидим, некоторые сведения об истории западных финикийцев античные историки почерпнули у финикийцев, и особенно у карфагенян. При этом датировка событий нервого итама колонизации связывается с Троянской войной. Так, Мела (111,4(>) и Веллей Патсркул (1,2) соотносят с этой войной осно- ипние ['адеса. Не исключено, что такую «привязку» к легендар- 195

ной истории греков сделали уже сами западные финикийцы, в том числе карфагеняне, желая тем самым включить свою историю в общий исторический потоку Могла влиять на карфагенян и египетская литература. По-видимому, существовала и оригинальная карфагенская литература.

Литературные нроиэведения хранились в библиотеках^О существовании библиотек в Карфагене уноминает Плиний ( XV 1 I 1, 22). Само по себе наличие таких книгохранилищ говорит об интересе карфагенян к литературе. Но мы не можем сказать, насколько они были богаты, можно ли хоть как-то сравнить их с такими известными книгохранилищами древности, как, например, Алексавдрийская библиотека. Можно лишь говорить, что в Карфагене их было, вероятно, несколько: .Плиний, упоминая о них, иснользует множественное число^/ bibliothecas . Мы не знаем также, были ли они общественными или частвыми. Известна только их печальная судьба: когда Карфаген пал, римский сенат отдал эти библиотеки (по-видимому, то, что осталось после разрушения) африканским царькам. Было сделано только одно исключение: по приказу того же сената был сохранен и даже нереведен на латинский язык агрономический трактат Ма-гона. Поэтому мы очень мало знаем о пунической литературе. \Из всех памятников пунической словесности до наших дней в оригинале дошли только надписи. Они довольно стандартны и дают мало данных для суждения о литературе, как таковой. В переводе на греческий язык сохранился ¦ужа-зчюмяиутый перипл Ганнона, описание нлавания, совершенного этим море-нлавателем вдоль атлантического побережья Африки. По цита там римских писателей можно судить и о -упомянутом трактате Магона^ Содержание тех или иных отрывков из карфагенских произведений можно узнать в сообщениях греческих и римских авторов. Всего этого, конечно, очень мало для попытки сделать обзор пунической литературы. О ней можно получить только самое общее представление.

О «пунических книгах» ( libri punici ) упоминает Саллюстий ( lug . 17, 7); о них оп узнал от нумидийского царя Гиемпсала (перед нами явно те книги, которые были отданы римлянами нумидийским царям). Псевдо-Аристотель ( de mir . ansc . 134), говоря об основании Утики, ссылается на «финикийские историк». Так как времн основания Утики у этого автора отсчиты-вается от даты создания Карфагена, надо полагать, что «финикийскими историями» были произведения карфагенских авторов (напомним, что в отличие от римлян греки и восточных, и западных фипикийцев называли одипаково). Наконец, недвусмысленно «пуническую историю» и «историю пунийцев» ( Punica 196 historia , historia Poenorum ) называет Сервий ( ad Aen . I , 343;

17К), ссылаясь при этом на Ливия. Эти данные поздний автор iiuiMi тповал, несомненно, из XVI книги ливиевского сочинения (г р. |Л!)8, т. I , с. 465]). К сожалению, эта книга до нас не дошла, и только из ее периохи мы знаем, что в ней говорилось об основании Карфагена и ранних периодах его истории. Вес эти данные I 1 несомненностью свидетельствуют о существовании в Карфа-ичи' собственной историографии.

Сохранившиеся предания о деяниях мифологических героев и богов в Африке можно, вероятно, рассматривать как мифологи-•и-скую предысторию пунийцев. Такое построение исторического груда было свойственно и восточпым произведениям, и во многим античным. Даже такой поздпий автор, как Диодор, в начале i ' iiiii '1'о произведения передает мифологические рассказы жите- icii Иостока (точнее, греческую интерпретацию чужих сказаний) и самих эллинов. Подобное мы находим и у римлянина Чипия. Это характерно вообще для историографии I тысяче-нчин до н. з., когда происходил переход от космологических i > раннеисторичоским описаниям [81, с. 123 — 147]. В античной историографии мы знаем великих историков, таких, как Фуки-(,иА, Иолибий или Тацит, которые ушли довольно далеко от космолог ичности. Отсутствие текстов пунических исторических произведений не дает возможности судить, были ли в Карфагене историки, сравнимые по масштабам своего исторического видении с этими гигантами античной историографии. В целом же, но видимому, карфагенские авторы находились на более ранней i гидии развития исторической науки, так что мы можем, как ка-'кгген, вполне правомерно рассматривать остатки пунической мифологии как первую главу их истории.

Отрывок из этой мифологии сохранил Саллюстий ( lug . 18), почерпнувший, как уже отмечалось, свои сведения из «пунических книг». В этом отрывке рассказывается о походе Мелькарта (Геркулеса) и его гибели в Испании. Мелькарт, который в греческой части мальтийской финикийско-греческой билингвы ( К Л1, 47) именуется «архегетом », предводителем, выступал и финикийской (точнее, тирской) традиции как покровитель чилеких походов и основания колоний [100, с. 84—85]. Поэтому 1'стественно, что мифологическая предыстории финикийской колонизации связывается именно с этим божеством.

Саллюстий только упоминает об испанском походе бога, не уточняя его деяний в Африке. Более подробный рассказ содержится в произведении Диодора при описании им десятого подии г» Геракла ( IV , 17 —18). В советской литературе этот рассказ Пыл недавно проанализирован М. Н. Макушкиным, выводы которого нам представляются вполне обоснованными. По его мне-н и ю, сам маршрут похода Геракла, совпадающий с путями 197

финикийской колонизации (добавим, именно на первом этапе), тот факт, что, но Диодору, герой стоял во главе большого войска (что надо сопоставить с сообщением Саллюстия, взятым из пунических источников, о войске Геркулеса во время похода в Испанию), а также упоминание флота Геракла, в иных случаях выступающего типично «сухонутным» героем, — все это свидетельствует не об эллинской, а о финикийской основе мифа, использованного историком [60, с. 8 — 10]. По поводу последнего довода {наличие флота) надо заметить, что в нашем распоряжении имеется параллельное предание, излагающее очень древнюю, и притом именно греческую, версию мифа о походе Геракла против Гериона. В этой версии герой, действительно, не имеет флота и, чтобы переправиться на о-в Эрифия, где жил Ге-рион, должен был угрозой отнять у Гелиоса его золотой кубок 7 .

В мифах о Мелькарте значительную роль играл рассказ о его смерти и воскресении. Известно, что его гибель локализовали и в самом Тире ( Ps .- Clem . Becogn . 10, 24), и на Западе, в Испа-•нии ( Sal . lug . 18,3; Mela III , 46). Существовала версия об убийстве Мелькарта в Ливии ( Ath . IX , 47, 392). Последнее сообщение могло быть вариантом мифа, бытующего среди африканских финикийцев. Впрочем, в той же Африке было распространено и сказание о смерти бога именно в Испании, т. с. в непосредственной близости от Африки, но не в ней самой. Это ясно видно из рассказа Саллюстия. Может быть, эта версия объясняется тем, что в самом Карфагене культ Мелькарта не занимал столь четко первого места, как в Тире и Гадесе.

С походом Мелькарта — Геракла связаны и различные мифы о происхождении народов Северной Африки, а также мифологическая генеалогия мавританских царей ( Sal . lug . 18, 3—11; Ios . Ant . Lud . 1, 15, 1; Pint . Sert . 9) [369, с 232-234]. Интересно отметить, что Плутарх, используя, видимо, сообщение мавританского царя Юбы, считавшего себя потомком Софака сына Геракла, и приводя этот рассказ в соответствие с греческой версией о походе героя, писал, что войско Геракла состояло из греков — ольвийцев и микенцев, — в то время как Саллю-стий, передавший местный миф, по-видимому, в большей чистоте, называет среди воинов Геркулеса мидийцев, нерсов и армян, т. е. тесно связывает африканцев с Востоком. Тот же миф был, видимо, использован Варроном и Плинием ( V , 46), также упоминающими нерсов, бывших спутниками' Геркулеса в его походе против Гесперид в Африке и там оставшихся, после чего их стали называть фарусиями, а также тех персов, которые жили в Испании вместе с иберами, финикийцами, кельтами и

198 7 Эта традиция восходит к Стесихору (см. [104, с. 41—43; ср. 492, с. 12]).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Рассматривай договоры с карфагеном

По возвращении из сицилии гимилькон должен-был покончить с собой
Достичь площади
Имела для карфагена торговля с сицилийскими греками