<<<     ΛΛΛ     >>>   

293
И в самой Франции идеи свободной торговли становились в это время все более популярны среди интеллектуалов. На рубеже 1845-1846 гг. в стране была образована «Центральная ассоциация за свободу обмена», среди активных деятелей которой были известные экономисты Ф. Бастиа, М. Шевалье и др. Основатели Ассоциации полагали, что абсолютная свободная торговля есть утопия, но Франция должна попытаться по мере имеющихся у нее сил приблизиться все же к подобному состоянию [332, с. 34]. Таким образом, Наполеон мог по возвращении во Францию найти немало сторонников воспринятых им в Англии идей.
Во-вторых, во Франции на передний план выходили идеи сенсимонизма. Эта разновидность социализма отнюдь не была маргинальным явлением, как, скажем, создание фаланстеров Фурье. Последователи графа Клода Анри де Сен-Симона были увлечены развитием промышленности, нуждавшейся, с их точки зрения, в современных формах централизованной организации. Хотя чисто внешне социализм казался новым и даже прогрессивным явлением в развитии общественной мысли, на самом деле идеи Сен-Симона и его сторонников полностью укладывались в столь характерную для Франции бюрократическую дирижистскую традицию, опирающуюся на представление о том, что умные люди в «центре» лучше рынка способны организовать любое производство и распределить любые ресурсы.
Подобная централизованная организация должна была обеспечить бурный экономический рост, а тот, в свою очередь, создавал условия для решения материальных проблем рабочего класса. Идеальным объектом централизованного управления экономикой было железнодорожное строительство, которое явно оставалось недоступным для отдельных сравни тельно мелких капиталов, господствовавших, скажем, в хлопчатобумажной или шерстяной промышленности. Казалось, что железные дороги буквально созданы природой для утверждения в мире социалистических идей. Поэтому сенсимонис-Ты (особенно упомянутый выше экономист и журналист Ми-Шель Шевалье, а также инженеры Ламе, Клапейрон, Мони, Флаша) с 1832 г. активно пропагандировали в своих изданиях

294
идею формирования глобальных, охватывающих всю страну транспортных сетей, рекомендуя при этом правительству гарантировать бизнесу минимальную норму прибыли [333, с. 58-59]. Напор, проявляемый молодежью, нравился многим, и даже Лаффит финансировал сенсимонистские публикации, стремясь поддерживать с представителями данного интеллектуального направления хорошие отношения [297, с. 114].
Экономический рост, централизация, повышение благосостояния народа представлялись прогрессивной части общества достаточно привлекательными и вполне соответствовавшими духу времени. Сенсимонизм объединил жажду прогресса и перемен с привычными представлениями широких слоев общественности. В итоге окружение нового французского императора в значительной степени составили именно сенсимонисты.
Да и сам император открыто заявлял о своих политических устремлениях. «У меня странное правительство,— отметил он как-то.— Императрица легитимистка, принц Наполеон (в данном случае имеется в виду не сын, а племянник императора.— Авт.) республиканец, Морни (сводный брат императора.— Авт.) орлеанист, сам я социалист. Единственный империалист среди нас Персиньи (министр и личный друг императора.— Авт.), но он до известной степени сумасшедший» [323, с. 140].
Интересно, что переворот 2 декабря 1851 г., в результате которого президент Луи Бонапарт стал императором, многими весьма образованными современниками (например, Гизо) воспринимался как «полное и окончательное торжество социализма». Одним из немногих мыслителей, сумевших сразу понять характер нового режима, был молодой журналист Карл Маркс, отметивший, что это нация «отрекается от всякой собственной воли и подчиняется велению чужой воли, авторитету» [121, с. 290]. Впрочем, поскольку единственным прогрессивным движением этот автор считал движение к социализму, а режим Луи Бонапарта он не рассматривал как социалистический, оценить значение бонапартизма для развития французской экономики Маркс так и не смог.

295
Мировоззрение Луи Наполеона, насколько возможно сегодня попытаться его реконструировать, было примерно следующим. Он полагал, что Франции нужны, прежде всего, Порядок и Прогресс. Авторитарная власть должна была обеспечить развитие промышленности, а поскольку вне международной конкуренции последняя развивалась вяло, требовалась свобода торговли. Протекционистски настроенная национальная буржуазия должна была поступиться своими интересами.
Однако, несмотря на то что император являлся фритредером, он не был либералом. Наполеон читал труды таких модных социалистических авторов, как Пьер-Жозеф Прудон и Луи Блан, вполне разделяя при этом их презрение к системе laisser-faire, laisser-passer, которая своим невниманием к нуждам широких трудящихся масс ставила под угрозу социальный порядок в обществе. Если либералы считали правительство неизбежным злом, то он, по его собственному выражению, полагал, что оно скорее эффективно работающий мотор всего социального организма.
В третьей своей книге «Распространение пауперизма», написанной во время пребывания в тюрьме в начале 40-х гг., Наполеон выдвигал идею финансовой поддержки трудящихся со стороны государства, а также идею создания специальных рабочих поселений в сельской местности, где будут использованы элементы народного представительства и социального обеспечения [216, с. 538].
Впрочем, как фритредерство Наполеона не доходило до либерализма, так и его сенсимонизм, если можно так выразиться, не доходил до последовательного социализма. Действия правительства не должны были, с его точки зрения, подменять собой рыночные силы в той мере, в какой эти силы оказывались способны эффективно работать. Поэтому в эпоху Второй империи государство скорее содействовало развитию частного бизнеса в том направлении, которое считало нужным, нежели само занималось организацией производственного процесса.
Кроме того, государство в полном соответствии с идеями Наполеона, высказанными в указанной выше книге, содействовало

296
и организации систем социального страхования для того, чтобы под его покровительство попали не только французы, получающие высокооплачиваемую работу в сфере частного бизнеса, но и те люди, которые по различным причинам не могли самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Именно при Наполеоне появились первые во Франции системы пенсионного и медицинского страхования, а также правовой помощи. Тем самым император стремился сделать рабочих элементом сложившейся системы и увести их из-под влияния радикальных идей, приводивших к одной революции за другой [540, с. 206; 351, с. 168].
Особую роль в сенсимонизме (и соответственно в хозяйственной системе Второй империи) играли банки. С точки зрения теоретиков этого учения, они брали на себя функцию обеспечения перехода от стихийной экономики, чреватой кризисами, последствия которых общество вполне на себе испытало, к экономике полностью организованной, централизованной, а значит, подчиненной уму и таланту лучших представителей французской элиты.
Сразу ликвидировать частное предпринимательство было невозможно. Гизо напрасно волновался. Но постепенно усиливать организующее начало в экономике через использование банковской системы сенсимонисты могли, поскольку, как отмечалось в их основном труде, «по своим навыкам и связям банкиры гораздо больше в состоянии оценить и нужды промышленности и способности промышленников, чем это могут сделать праздные и обособленные частные лица» [59, с. 287].
Конечно, та банковская система, которая существовала в 20-40-е гг., когда сенсимонисты активно пропагандировали свои взгляды, была абсолютно неудовлетворительна. Но ведь ее можно было совершенствовать и приближать к реализации тех целей, которые ставили перед обществом эти мыслители.
Идеал построения банковской системы виделся примерно следующим образом: «...сосредоточение главнейших банков и наиболее способных банкиров в один унитарный, руководящий банк, который стоял бы над всеми ими и мог бы взвеши-

297
вать разнообразные потребности в кредите, испытываемые промышленностью во всех направлениях; с другой стороны, все большая специализация отдельных банков так, чтобы на каждый из них был возложен надзор, покровительство, руководство одной отраслью промышленности...» [59, с. 291 — 292]. Ошибок в организации финансовых потоков сенсимонисты не слишком опасались, поскольку во главе пропагандируемой ими структуры должны были стоять самые выдающиеся люди, а «возможности ошибок в выборе представляются наименьшими со стороны людей высших способностей» [59, с. 297-298].
Мировоззрение Наполеона и сенсимонистов из его окружения было очень близко многим этатистам XX века, желавшим совместить рынок и конкуренцию, планирование и социальное обеспечение. Фактически именно Наполеон III может считаться основоположником практики государственного регулирования экономики. Этатисты предпочитают сегодня возводить свою идеологию к Франклину Делано Рузвельту, благо он скончался в период расцвета американской экономики, почитаемый и даже любимый всем демократическим миром. Однако, положа руку на сердце, им следовало бы вспомнить и про Луи Наполеона, применившего государственное регулирование значительно раньше, но закончившего свои эксперименты отнюдь не так блестяще, как Рузвельт. Французский император запутался в противоречиях своей системы и породил очередную революцию, покончившую с его режимом.
Начиналось, однако, все довольно неплохо. Наполеон предоставил значительно больше свободы для развития частного бизнеса, нежели Июльская монархия, и хозяйственные Результаты не заставили себя ждать.
Во-первых, государство принципиально изменило подход к выдаче железнодорожных концессий. Если в 40-х гг. они предоставлялись в среднем на 46 лет, то с 1852 г.— на 99 [474, с- 29]. Кроме того, этот процесс стал меньше зависеть от случайностей политической борьбы и от симпатий отдельных чиновников. Уверенность частного бизнеса в получении отдачи от вложенного капитала заметно возросла.

298
Во-вторых, государство отказалось от непосредственного участия в работах по сооружению железных дорог, снизив, таким образом, возможности для совершения хищений и повысив эффективность производства. Все работы были возложены на частный бизнес, который мог получать от правительства финансовую поддержку. Впрочем, потребность в этой поддержке быстро сократилась за счет введения новых частных финансовых схем аккумулирования капитала. Так, если с 1848 по 1851 г. государство предоставило бизнесу две трети сумм, необходимых для строительства, то с 1852 г. оно предоставляло лишь одну десятую [112, с. 71].
В-третьих, государство содействовало укрупнению компаний, занятых железнодорожным строительством, повышая тем самым их способность привлекать частный капитал посредством размещения своих бумаг на финансовом рынке. К 1857 г. ни одна железнодорожная линия в стране уже не находилась в руках правительства. Все они были распределены между шестью крупными компаниями, которые специализировались на работах в определенной части страны и не конкурировали друг с другом. Фактически было осуществлено принудительное картелирование [305, с. 147].
В-четвертых, при новом режиме создались благоприятные условия для развития акционерного капитала и для широкомасштабного размещения частных облигаций. Молодые волки, жаждавшие померяться силами со старыми олигархами, господствовавшими в экономике при Луи Филиппе, стали создавать гигантские финансовые структуры, кредитовавшие промышленность и строительство, в первую очередь — железнодорожное. Если в 1850 г. две трети капитала, обращавшегося на парижской бирже, приходилось на государственные бумаги, то в 1869 г. в этот финансовый инструмент было вложено значительно меньше половины всех средств. Остальное приходилось на акции и облигации, преимущественно железнодорожные [108, с. 330].
Новые финансовые структуры изменили в эти годы сам принцип работы кредитной системы. Если раньше банки лишь пассивно следовали за промышленностью, откликаясь на ее потребность в капитале, то теперь они сами стали актив-

299
но вторгаться в реальный сектор экономики. Как отмечал П. Гэгнон, «к 1870 г. банки и биржа направляли средства миллионов французов на инвестиции и спекуляции в сотни крупных предприятий в стране и за рубежом» [351, с. 170].
Наконец, в-пятых, при Наполеоне произошла эмансипация еще одной группы общества, ранее находившейся (как и протестанты до времен Июльской монархии) на обочине прогресса. Французские евреи стали активно выдвигаться в первый эшелон экономической, да и политической жизни страны.
Джеймс Ротшильд составил свой капитал еще при Июльской монархии, но в число олигархов Ротшильды вошли лишь в 1855 г., когда сын Джеймса Альфонс возглавил Банк Франции [297, с. 109]. Но, пожалуй, еще большее значение, чем Ротшильды, имели в период Второй империи братья Перейра.
Франция в те годы явила классический пример развития кредитной системы. Сенсимонисты братья Эмиль и Исаак Перейра(1) создали в 1852 г. общество «Credit Mobilier», аккумулировавшее посредством широкомасштабного размещения своих ценных бумаг колоссальные капиталы непосредственно для строительства железных дорог, каналов, заводов. Несмотря на то что через 15 лет общество лопнуло, его вклад в развитие экономики был весьма значителен. «Компания участвовала во всех видах деятельности бонапартистского государства,— отмечал Т. Кэмп,— от финансирования Крымской войны до перестройки больших городов» [397, с. 193].
Первая попытка формирования системы, аккумулирующей капитал по всей стране, была предпринята еще в 1837 г. Лаффитом, создавшим систему сберегательных касс, которые, в отличие от старых банков, пытались широко привлекать средства населения и выпускать сертификаты для кредитования Железнодорожного строительства. К 1847 г. в Париже было пять таких касс, в провинции — по крайней мере двадцать 1298, с. 106-107]. Система Лаффита и его последователей

(1). По словам самих братьев Перейра, именно Сен-Симон «вдохнул в них новую жизнь», «они горели живым пламенем Сен-Симона» [108, с. 341].

300
лопнула во время кризиса конца 40-х гг., поскольку заимствовала деньги на короткие сроки, а кредиты выдавала на длинные [398, с. 76]. Крах был неизбежен, но все же данная система показала, что мобилизовывать капитал на французском финансовом рынке вполне возможно, если для этого созданы соответствующие условия.
Все это хорошо понимали братья Перейра, принадлежавшие уже к новому поколению бизнесменов, родившихся в начале века, начавших свою деятельность во времена Июльской монархии и не отягощенных никакими догмами прошлого. Братья Перейра мыслили совсем иными масштабами, нежели Лаффит или даже Ротшильд. Если можно говорить о появлении новых французов, как мы сейчас говорим о новых русских, то это были именно люди поколения братьев Перейра.
Братья приехали в Париж из провинции, с юга страны, и поначалу жили у своего кузена Родрига, входившего в число ведущих последователей Сен-Симона. Экономического опыта они набирались, работая в чужом бизнесе: Исаак в банке, Эмиль — на бирже. Поначалу Эмиль, как и многие ведущие сенсимонисты, занимался журналистикой, пропагандируя идеи, зарождавшиеся в их кругу. Однако в 1835 г. он покинул газету, заявив коллегам, что «хватит писать гигантские программы на бумаге, пора реализовывать идеи на практике».
С первым предложением о создании крупного банка нового типа братья вышли в правительство сразу после установления Июльской монархии. Однако в тот момент данные идеи были еще непопулярны. Инфляция времен революции оставалась свежа в памяти, и Банк Франции не готов был допустить появления ценных бумаг, способных подорвать с таким трудом достигнутую в стране финансовую стабильность [297, с. 114, 134]. Поскольку братья считали необходимым действовать только через правительство, полностью определявшее тогда возможности развития крупного бизнеса, им пришлось ждать своего времени еще двадцать лет.
Идея была реанимирована в начале 50-х гг. С самого начала братья четко осознали, как следует действовать в новых условиях. Эмиль вступил в непосредственный контакт с герцо-

301
гом Жаном Жильбером Персиньи, который возглавлял министерство внутренних дел, сельского хозяйства и торговли. Всесильный министр был личным другом Наполеона и обладал колоссальным влиянием. В предложенном ему деле он почувствовал личный интерес, как коммерческий, так и политический, а потому охотно пошел на контакт со «скромным евреем», нисколько не смущаясь тем, что раньше так делать было не принято. Борис Березовский, действовавший в середине 90-х гг. XX века через высокопоставленных сподвижников и родственников президента Ельцина, можно сказать, лишь копировал опыт братьев Перейра.
Персиньи был рад подорвать посредством создания новой финансовой структуры положение Ротшильда, который считался одним из финансовых столпов столь ненавидимой людьми Наполеона Июльской монархии. Дело было поставлено на широкую ногу, а потому приглашение участвовать в бизнесе получила вся государственная и деловая элита страны. Таким образом, братья Перейра обеспечили себе множество влиятельных и материально заинтересованных сторонников. Обошли лишь одного Ротшильда, который находился в плохих отношениях не только с Персиньи, но и с самими братьями. Во времена их молодости Ротшильд даже покровительствовал скромным провинциалам, но в конечном счете финансовые воротилы не сошлись характерами.
В ноябре 1852 г., буквально за несколько дней до проведения плебисцита, утвердившего формирование Второй империи, Наполеон подписал декрет о создании «Credit Mobilier». Первым президентом нового финансового общества стал брат герцога Персиньи, опытный банкир. Впрочем, он был не более чем зиц-председателем. Реальные бразды правления держал в своих руках Исаак, который спустя два года отбросил условности и лично стал президентом компании [297, с. 137— 145].
Отношение властей к «Credit Mobilier» с самого начала было качественно иным, нежели к системе Лаффита времен Июльской монархии. Эта финансовая структура стала частью широкомасштабного правительственного плана разви-Тия экономики и получила всевозможное содействие в вер-Хах- По оценке Р. Камерона «Credit Mobilier» создавался

302
даже в противовес ограничительной политике Банка Франции(1), не желавшего активно кредитовать экономику, а также в противовес старой банковской элите, процветавшей при Июльской монархии и враждебно (или, в лучшем случае, сдержанно) относившейся ко Второй империи [298, с. 108].
Опыт явно дал позитивные результаты. Фактически именно за годы Второй империи была сформирована вся железнодорожная сеть Франции. Если в 1848 г. она насчитывала лишь1800 км, то в 1870-м — 17 500 км [345, с. 46]. О том, какую роль в этом деле сыграл «Credit Mobilier» и созданный им механизм аккумулирования капитала, свидетельствует тот факт, что в Англии лишь 20% железнодорожного строительства финансировалось посредством размещения облигаций, тогда как во Франции к 1880-м гг. доля дошла до 80% [474, с. 32]. Эмиль лично сосредоточил свои усилия на железнодорожном строительстве, фактически возглавив Северную железную дорогу (формально он был одним из членов Совета директоров). Исаак совмещал руководство финансовой структурой с управлением Парижско-лионской железной дорогой.
Амбиции братьев были практически безграничны. «Credit Mobilier», созданный для кредитования промышленно-строительной деятельности, стал лишь верхушкой айсберга. Перейра стремились к тому, чтобы поставить под свой контроль всю финансовую деятельность страны, что, как мы помним, вполне укладывалось в сенсимонистские представления о

(1). Ч. Киндлбергер даже условно называл братьев Перейра и Мишеля Шевалье «кейнсианцами» в отличие от руководства Банка Франции, состоявшего из «монетаристов» [403, с. 108]. Впрочем, думается, что это сравнение все же не слишком точно, как и другое сравнение, возводящее финансовую структуру, созданную братьями, к конструкциям Джона Ло. Братья Перейра, налегая на выпуск ценных бумаг, не создавали денег. Они стояли во главе пусть сильно привилегированной, но все же сугубо частной структуры. В этом, кстати, состояла важнейшая причина их краха, не сопровождавшегося, однако, крахом всей денежной системы страны, как то было во времена французской революции.

303
планомерном развитии экономики. Для этого было сформировано еще три финансовых института, один из которых стремился поставить под свой контроль коммерческий кредит Франции (Comptoir d'Escompte), другой — систему ипотечного кредитования (Credit Foncier), третий — взаимный кредит, распространенный в среде малого бизнеса (Credit Mutuel). Впрочем, специализация была весьма относительной и существовала, скорее, для отвода глаз. Финансовые потоки проистекали отовсюду, но в конечном итоге направлялись туда, куда хотели вкладывать средства братья Перейра [297, с. 146]. Реальному контролю их деятельность не подвергалась.
Какое-то время казалось, что идеи сенсимонизма восторжествуют, и Франция будет управляться по единому плану из конторы крупнейшего банка. Братья имели государственные гарантии, а ни одна конкурирующая с ними экономическая сила не могла получить от властей реальных возможностей для развертывания своей собственной системы аккумулирования капитала. К 1856 г. империя братьев Перейра поставила под свой контроль капитал в размере более 1 млрд франков, тогда как капитализация всех французских предприятий, акции которых котировались на парижской бирже, не составляла и 5 млрд. Братья выплачивали сорокапроцентный дивиденд, что было, конечно, поменьше, чем выплаты, осуществлявшиеся впоследствии братьями Мавроди (впрочем, эти братья в отличие от Перейра ничего не строили), но все же весьма привлекательно для всех тех, кто вкладывал деньги в их бизнес.
Однако сделать последний и решительный рывок к экономическому господству «Credit Mobilier» так и не смог. Соотношение политических сил со временем изменилось. Постепенно растерял свое влияние Персиньи. В то же время совместными усилиями Банка Франции и семейства Ротшильдов, что во второй половине 50-х гг. было примерно одно и то же, оказалось пРобуждено беспокойство властей относительно надежности той гигантской пирамиды, которую построили Перейра. Вследствие этого «Credit Mobilier» получил отказ на просьбу об эмиссии необходимых ему облигаций, а в дополнение к этому был

304
ограничен еще и размер депозитов, которые данная финансовая структура имела право привлечь. Одновременно с этим новая финансовая группировка, связанная с влиятельным герцогом де Морни, получила разрешение на создание второй финансовой компании точно такого же типа.
Акции «Credit Mobilier» были вследствие возникшего вокруг этой компании ажиотажа серьезно переоценены. Теперь же оказалось, что она имеет реальные пределы для своего роста и не сможет охватить всю французскую экономику, как это виделось сенсимонистам. Кроме того, во Франции нарастали внешнеполитические проблемы, довольно быстро сгубившие Вторую империю, а в 1866 г. разразился серьезный экономический кризис циклического характера. В результате с 1867 г. началось быстрое падение курса акций. «Credit Mobilier» стал приближаться к своей гибели. Какое-то время братья Перейра пытались сопротивляться обстоятельствам, но к 1870 г. компания полностью прекратила свою деятельность [297, с. 147-148, 157, 172, 190-194].
Эти последние три года глубоко символичны. 1867 год был, пожалуй, моментом наивысшего экономического триумфа системы Наполеона III. В Париже состоялась всемирная выставка, продемонстрировавшая человечеству, что Франция быстро движется по пути успеха вслед за Великобританией, где в 1851 г. состоялась первая выставка такого рода. Но демонстративный успех всемирного экономического шоу скрывал серьезные проблемы, разрешить которые авторитарная модель Луи Наполеона не смогла, так же как не смогла разрешить свои проблемы компания «Credit Mobilier». В итоге получилось, что она возникла вместе со Второй империей и рухнула одновременно с ней, став, по всей видимости, самым ярким ее символом.
Этот символ долгое время волновал французское общество. Недаром Эмиль Золя в романе «Деньги», написанном уже в 90-х гг., очень многое взял из истории «Credit Mobilier» и сенсимонизма: и великие планы создания огромной железнодорожной сети, простирающейся в районе Сирии и Палестины (у М. Шевалье был план освоения средствами современных коммуникаций всего средиземноморского пространства),

305
и основание Всемирного банка (это почти точная копия финансовой компании), и конкуренцию с неким крупным финансистом еврейского происхождения (в этом образе узнается Ротшильд), и, наконец, крах, происшедший вследствие потери доверия, вызвавшей панику на бирже.
Бизнесмены — герои Золя уже сильно отличаются от бизнесменов — героев Бальзака. Это созидатели, строители огромных хозяйственных империй. И хотя обличительный пафос французской литературы сохраняется, все же видно, насколько изменился финансовый мир Франции за годы, прошедшие с того момента, когда Бальзак создавал образы Гобсека и даже Нусингена.
«Credit Mobilier» успел сделать довольно много, но все же значение Второй империи для модернизации экономики не сводится к одному лишь покровительству этой структуре. Гораздо важнее оказались те преобразования, которые произошли в хозяйственном законодательстве страны как раз в то время, когда стало вызревать понимание того, что нельзя поддерживать одну лишь финансовую структуру.
В 60-е гг. были сделаны дальнейшие шаги по направлению к созданию современной эффективной экономики. Еще со времени Наполеона I возможности для формирования акционерных обществ во Франции были сильно ограничены. По сути дела, они могли создаваться только по специальному правительственному разрешению, что способствовало усилению коррупции. В основном бизнес шел по пути развития коммандитных обществ, что серьезно тормозило привлечение капитала [398, с. 77]. К 1867 г. все ограничения на создание анонимных акционерных обществ были сняты. Французское законодательство стало даже более Удобным для быстрого роста частных компаний, чем английское и тем более германское [303, с. 42-43].
Таким образом, период Второй империи был наиболее благоприятным временем с точки зрения мобилизации капиталов для нужд французской экономики. «Большинство авторов считает, что в первой половине века сбережения привлекались в государственную казну, а в конце столетия — уходили за границу. Только во времена Второй империи дело обстояло принципиально иным образом» [303, с. 59].

306
Развитие стимулировалось теперь и международной конкуренцией. Еще со времени своего пребывания в Англии Луи Наполеон восхищался сэром Робертом Пилем, отменившим знаменитые протекционистские хлебные законы. Поэтому уже в 1853—1855 гг. император несколько снизил таможенные тарифы на уголь, сталь, железо, различные виды сырья и продовольствия [305, с. 260].
Сломать в целом протекционистскую систему, основы которой были заложены Наполеоном I — человеком, с именем которого он пришел к власти,— Наполеон III впервые попытался в 1856 г. Он предложил Законодательному корпусу вообще ликвидировать запретительные таможенные ставки и сильно понизить все покровительственные пошлины. Инициатива вызвала, естественно, резкое отторжение буржуазии, и фритредерский прорыв был на время отложен. Однако в этот период наиболее прогрессивно мыслящая часть общества уже начинала склоняться к свободе торговли, памятуя печальный опыт кризиса конца 40-х гг., когда дороговизна угля и железа подорвала положение железнодорожных компаний.
Императору было на кого опереться, и Наполеон двинулся обходным путем. Впрочем, если быть точным, основная работа по либерализации внешней торговли была проведена вообще вне рамок государственного аппарата. История договора с Англией — яркий пример того, какую важную роль могут играть в развитии страны гражданское общество и гражданская инициатива даже при авторитарном режиме.
Основная заслуга в осуществлении фритредерского прорыва принадлежит Мишелю Шевалье. Он родился в 1806 г. в еврейской семье. Его отец был акцизным чиновником. Шевалье-младший предпочел — в духе своего времени — не государственную службу, а технику. Он с отличием окончил престижную Ecole Politechnique и некоторое время работал горным инженером.
Однако уже в 1829 г. Шевалье вступил в организацию сенсимонистов и одновременно стал помогать Огюсту Конту возрождать основанный Сен-Симоном журнал «L'Orga-nisateur». В 1832 г. Шевалье подвергся аресту за проведение митинга, а после освобождения занялся активной пропаган-

307
дистской деятельностью, выступая за развитие свободной торговли и за строительство железных дорог. В частности, он разработал гигантский и казавшийся в то время совершенно фантастическим проект железнодорожной сети вокруг Средиземного моря, связывающей Европу, Азию и Африку.
С 1840 г. Шевалье — профессор политической экономии в College de France. В своей преподавательской деятельности он следовал за известным экономистом прошлого Ж.-Б. Сэем, который профессорствовал в College de France в начале 30-х гг., и проводил либеральную линию, берущую начало от Тюрго и физиократов.
В 1845 г. Шевалье стал парламентарием, однако вплоть до формирования Второй империи его политическая карьера не слишком удавалась. Он вскоре потерял свое место в парламенте, поскольку избирателям ближе была позиция протекционистов, а затем чуть не потерял место в College de France из-за слишком активной атаки на коммуниста Луи Блана. Тем не менее именно в этот период Шевалье стал самым известным фритредером во Франции.
С приходом к власти Наполеона III Шевалье стал активно призывать его реализовать своеобразное завещание Наполеона I. Он процитировал слова, сказанные на острове Святой Елены великим предком нового императора: «Мы должны вернуться к свободной навигации и свободной торговле». Призыв оказался услышан, и с 1852 г. Шевалье становится членом Государственного совета.
Впрочем, это была единственная его должность. Он мог бы ужиться с авторитарным режимом. Фритредерство Шевалье не сопровождалось выражением каких-либо симпатий к демократии, поскольку он полагал, что успешное экономическое развитие может основываться лишь на системе твердой асти. Тем не менее откровенным бонапартистом профессор

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Доля бедных в общей численности населения венгрии составляла лишь 7
Вечной характеристикой французской экономики
Сначала конвент еще сопротивлялся установлению максимума
У монархии