1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10

В 1864 г. Блюммер предпринял в Дрездене издание новой еженедельной русской газеты «Европеец» (с 7 февраля по 7 июня 1864 г. вышло 10 номеров). Девиз газеты: «Добро через правду». Программа газеты была заявлена в редакционной статье первого номера: «Мы не хотим стоять в ряду с этими народниками и этими русскими и предпочитаем в этом отношении быть людьми и европейцами. (...) Вот почему наш орган носит название “Европеец”. Между нами и другими народниками будет то различие, какое существует между русским-европейцем и русским-азиатом, между свободным человеком, понимающим смысл и влияние нравственного развития, и человеком-рабом, который пресмыкается перед пятою сильною»[30].

В ответ на выпад «Европейца» против «Колокола» по поводу потери влияния его издателей Герцен откликнулся статьей «Европеец» («Колокол». 1864. 1 марта). Он писал: «Нас “Европеец” вот как отпевает в петербургской корреспонденции (...). Хорошо тому, кто сохранил столько мудрости и независимости, что может, видя срам и запустенье родины, отрясти прах с ног своих и быть “Европейцем”. Мы не хотим быть европейцами, для нас поздно, мы не можем не быть русскими и только русскими» (XVIII, 106).

Несмотря на нечеткость сформулированной программы («не народность и самобытность, а свобода и просвещение»), «Европеец» занял буржуазно-либеральные позиции и последовательно отстаивал необходимость реформирования экономической и политической системы в России. Большое значение Блюммер придавал свободной заграничной прессе. «Эта литература, – по его мнению, – если и не разрешила многие из волнующих (...) вопросов, то подняла их, выдвинула на первый план и заставила обратить на них надлежащее внимание». В целом высоко оценивая заграничную печать, Блюммер критически отозвался о «прусско-французской» журналистике кн. Долгорукова, которая занимается обличениями русского двора: «Всякая журналистика только тогда может иметь какое-либо значение, – писал он, – когда она служит практическим интересам, когда она является побудительною причиною, порождающей известные действия»[31].

Какие действия имел в виду автор, остается неясным в силу эклектичности и неопределенности программы газеты. «Европеец» имел много общего с другими заграничными изданиями как по содержанию, так и по структуре. В газете помещались статьи об экономической, финансовой жизни России, о судебной системе, о церкви, печатались письма из России. Очень много материала публиковалось о Польше. В каждом номере «Европеец» обращается к российской прессе, полемизирует с демократическими журналами «Русское слово» и «Современник», либеральным «Голосом» Краевского. Но самые острые выступления были адресованы изданиям Каткова за его «ярый патриотизм». В «Европейце», как и в других русских заграничных изданиях этого времени, прослеживается их связь и перекличка друг с другом. Так, в №1 Блюммер обращается к статье из «Колокола» (1864. №1) о Мартьянове, приговоренном к каторжным работам на 5 лет. В этом же номере дается ссылка на заметку из «Листка» Долгорукова, в №3 помещена статья о расколе и участии В.И. Кельсиева в «Общем вече» и т.д. Постоянная перекличка изданий, перепечатки, ссылки друг на друга, полемика их между собой говорят о тесных связях заграничных органов, заимствовании ими опыта друг у друга в организации, распространении, определении собственного направления и круга читателя.

28 апреля 1864 г. в газете «Листок» кн. Долгорукова была опубликована статья «Леонид Блюммер, агент русской тайной полиции», в которой утверждалось, что Блюммер находится в сношениях с III отделением и издавал «Свободное слово» на деньги богатых польских помещиков. Ответ Блюммера на обвинения Долгорукова появился в №10 «Европейца» от 7 июня 1864 г. Полностью перепечатав статью Долгорукова, Блюммер предпослал ей небольшое предисловие, в котором заявлял, что «люди сколь-нибудь развитые скорее поверят в сумасшествие кн. Долгорукова, чем в служение III-му отделению Л.П. Блюммера». В том же номере была помещена защитительная статья И. Теплово с подробным разбором высказанных в адрес Блюммера обвинений. Однако защита была так неубедительна, что продолжать издание своей газеты Блюммер уже не смог. «Европеец» закрылся на 10-м номере, как официально было объявлено, «вследствие невыполнения г. Л.П. Блюммером контрактных условий».

Политическая биография Л.П. Блюммера недостаточно изучена, но многие факты говорят об обоснованности подозрений эмигрантов. Серьезным аргументом справедливости обвинения Блюммера Долгоруковым является свидетельство одного из самых осведомленных в делах политических агентов III отделения Карла Арвида Романна (Постникова), известно по делу покупки у Тхоржевского архива кн. Долгорукова.

В конце 1850-х годов одно за другим выходят издания еще одного русского эмигранта – И.Г. Головина: «Россия», «Русский корреспондент», «Стрела» (№1–2, 15 дек. 1858 – 18 янв. 1859) и «Благонамеренный» (№ 1–12, 1859–1862). Выходили они без строгой периодичности, не имели четкой программы и представляли либерально-буржуазное направление.

Свою публицистическую деятельность в эмиграции И.Г. Головин начал в 40-е годы, когда в 1841 г., уехав из России за границу, выпустил ряд брошюр и книг политико-экономического характера, из которых наиболее радикальны по содержанию «La Russie sous Nikolas I-er» («Россия при Николае I», Париж, 1845; была переведена на несколько европейских языков) и «Катехизис русского народа» (Париж, 1849; на титуле – СПб.). В них он резко критикует самодержавие и крепостное право, высказывается за автономию Польши, говорит о тяжелом положении различных социальных слоев России. Идеалом политической власти Головин видел народное вече, по образу новгородского.

Головин активно сотрудничал в европейской печати, а в 1852 г. издавал в Турине газету «Journal de Tourin», которая была закрыта по требованию австрийского посла за разоблачительные выступления. За участие в публичных выступлениях европейских демократических групп, а также за дерзкие публикации в зарубежной прессе он не раз высылался из Франции и Италии. Часто это сопровождалось громкими скандалами.

Знакомство Головина с Герценом состоялось в Париже в 1848 г. Несмотря на расхождения между ними, поначалу они были союзниками в борьбе против режима Николая I, и Герцен высоко отзывался о Головине в своей работе «О развитии революционных идей в России»: «Изгнанный из Парижа после 13 июля 1849 г., он продолжал свою деятельность в Швейцарии, в Англии, в Италии, отдавая публике на посмешище петербургскую камарилью, которая была вне себя от негодования, будучи приручена к поклонению и раболепству. Он обличает узкую политику, развращенную администрацию России, отсталых и ограниченных людей, приводящих в движение этот исполинский рычаг от Зимнего дворца до Камчатки; с презрительной жалостью он показывает реакционному правительству французской республики его идеал сильной власти, стыдя последнее за то, что оно идет на буксире у московского абсолютизма. Это он, русский эмигрант, был председателем клуба Братства народов, это он, вызванный свидетелем в верховный суд Буржуа, нашел благородные слова в защиту Польши» (VII, 406).

Однако уже в октябре 1852 г. в письме к М.К. Рейхель из Лондона Герцен писал: «Головин явился из Лучано. (...) Я жду, когда он наймет квартиру, чтобы искать себе в противоположной части города»[32]. А через год для Герцена становится очевидной необходимость политического размежевания с Головиным, деятельность которого приобретала все более авантюристический характер. В главе VII «Былого и дум» Герцен подвел черту своим отношениям с И.Г. Головиным, дав ему и его публикациям убийственную характеристику: «Его наружность vulgar, провокантная и оскорбительная, принадлежит, как чекан, целому слою людей, кочующих с картами и без карт по минеральным водам и большим столицам, вечно хорошо обедающих, которых все знают, о которых всё знают, кроме двух вещей: чем они живут и зачем они живут. (...) Французская риторика... разбросанные анекдоты, сентенции, постоянные личности и никакой логики, никакого взгляда, никакой связи. Погодин писал рубленой прозой, а Головин думал рублеными мыслями» (XI, 405).

На характере оценок сказывается раздражение Герцена, вызванное попытками Головина превратить их разрыв в политический скандал и развенчать Герцена перед европейской демократией и русской эмиграцией. И все же, несмотря на сложности взаимоотношений в среде русских эмигрантов 50–60-х годов, Герцен, имея в виду предназначение эмиграции, писал, что у нее великое будущее, что «русская эмиграция усилится, ибо ее своевременность очевидна, ибо она представляет не ненависть или отчаяние, а любовь русского народа и его веру в свое будущее» (XI, 406).

в начало

3. НОВАЯ ВОЛНА ЭМИГРАЦИИ И ЖУРНАЛИСТИКА 1870-х ГОДОВ

В 70-е годы эмиграция не только «усилилась», обновилась по составу, но и заметно изменилась по своему характеру. Это Герцен почувствовал еще во второй половине 60-х годов, когда после усиления репрессий в России в Европу хлынула «молодая» эмиграция, большую часть которой составляли разночинцы. На смену дворянской либеральной оппозиции разных оттенков пришли люди с более радикальными идеями. В их числе оказался С.Г. Нечаев, один из величайших политических авантюристов и мистификаторов. Еще в 1869 г., убедив Бакунина и Огарева в своем якобы огромном влиянии в России, он попытался завладеть герценовским «Колоколом». Как известно, буквально до последних дней жизни Герцена тема «Колокола» составляла предмет его острой дискуссии с Огаревым. Он категорически возражал против намерения своих друзей возобновить «Колокол» при участии Нечаева, считал невозможным издавать газету без четкой политической программы. Герцену претило то направление, которое после его смерти назовут «нечаевщиной». Он одним из первых увидел опасность «нечаевщины» и предупредил о ней в своих последних работах, в том числе в «Письмах к старому товарищу».

Неприятие Нечаева и конфликт из-за него с Бакуниным и Огаревым явились причиной отказа Герцена поселиться на постоянное местожительство в Швейцарии. В конце июля 1869 г. он написал дочери: «Если же ехать – куда? в Женеве можно бы жить... Но нельзя себе представить – как удушлив Бакунин и Огарев совершенно под влиянием (...) разных юношей» (XXX, 153). Среди «разных юношей», раздражавших Герцена, первое место принадлежит Нечаеву. Начатая в 1869 г. совместно Нечаевым, Бакуниным и Огаревым пропагандистская кампания требовала средств. Речь зашла об использовании «бахметьевского фонда», существовавшего с конца 50-х годов, когда русский помещик П.А. Бахметьев, уезжая на Маркизские острова, где собирался поселиться, оставил Герцену 20 тыс. франков на дело пропаганды. Бахметьев больше не появлялся, а на деньги не раз заявляла претензию «молодая» эмиграция. Так было и в случае с Нечаевым, который получил полную поддержку Огарева. Половина фонда по требованию Огарева была передана Нечаеву, вторую часть Герцен был намерен вложить в типографию. В споре претензии со стороны альянса Нечаев – Бакунин – Огарев возобновились, теперь уже на издание «Колокола». Эта тема постоянно возникает в письмах этой поры. 8 февраля 1869 г. Бакунин упоминает о «Колоколе» в письмах Огареву в связи со своей идеей составить бюро, которое выпускало бы новый информационный листок, содержащий новости из России и опровержения «официальных и официозных клевет». Это литографированное издание предназначалось для рассылки в редакции «всех главных иностранных журналов», чтобы овладеть общественным мнением в Европе и блокировать действия царизма в преследовании русских эмигрантов. «Для этого будет необходимо, разумеется, – подытоживал Бакунин, – чтобы Бой (так называли Нечаева в переписке Герцен, Огарев и Бакунин. – Л.Г.) устроил постоянную корреспонденцию от комитета из России лучше той, которую он обещал устроить для “Колокола” и не устроил»[33].

Таким образом, еще при жизни Герцена, несмотря на его несогласие возобновлять «Колокол» при участии Нечаева, для Бакунина и Огарева это вопрос казался решенным, поэтому Нечаеву при его поездке в Россию осенью 1869 г. было поручено обеспечить практическую связь «Колокола» с русским революционным центром, представителем которого он себя называл. Идея Бакунина о выпуске еженедельного информационного листка впоследствии была отчасти осуществлена изданием «Русского бюллетеня» на французском языке, прилагавшегося к возобновленному «Колоколу».

В ответ на активную деятельность Бакунина – Огарева – Нечаева откликнулась эмигрантская печать. В ноябре 1869 г. в «Народном деле» появилась анонимная заметка «По поводу прокламаций. Запрос А. Герцену, Н. Огареву и М. Бакунину», в которой агиткампания Бакунина, Огарева и Нечаева называлась издательством над русским революционным делом. Для Герцена было невыносимо, что его имя стали упоминать рядом с Нечаевым. 7 января 1870 г., за две недели до смерти, он писал: «Да, я окончательно разумом убедился в том, в чем мое чутье убедило меня. А тут (...) валят и на мою долю безумий, против которых я был с самого начала и до конца» (XXX, 297).

Предостережения Герцена в отношении Нечаева скоро сбылись. Союз Бакунина, Огарева и Нечаева оказался нежизнеспособным. Известно, что поначалу Огарев с Бакуниным стремились оказать поддержку в стремлении Нечаева привлечь дочь Герцена к изданию «Колокола» и получению второй половины «бахметьевского фонда». Однако Наталья Герцен так и не дала согласия на редактирование этого нового органа, замысел и направление которого не вызывали у нее доверия. Программа, предложенная Нечаевым, была эклектичной и беспринципной по своему характеру. Сам факт, что программа принадлежала именно Нечаеву, подтверждается письмом Бакунина к Нечаеву от 2 июня 1870 г. В нем Бакунин накануне окончательного разрыва с Нечаевым писал: «Я уговорил Огарева согласиться на издание “Колокола” по выдуманной вами дикой, невозможной программе»[34].

Анализ участия Огарева в публикациях «нечаевского» «Колокола» приводит к выводу, что, уступив под натиском Бакунина Нечаеву, Огарев стремится все же, хотя и безуспешно, сохранить традиции и образ старого «Колокола». Любопытно, что он отказался поставить подпись под нечаевской программой. Наталья Герцен вспоминает, как уступчивый и мягкий Огарев с «несвойственной ему энергией» протестовал против каких-то «параграфов» программ, содержавших «лицемерие и иезуитизм»[35].

Не добившись согласия Натальи Герцен дать свое имя задуманному им изданию, Нечаев постарался подать его как прямое продолжение знаменитой герценовской газеты. В заглавии значилось: «Колокол. Орган русского освобождения, основанный А.И. Герценом (Искандером)», и в скобках: «Под редакцией агентов русского дела». Практически вся редакция состояла из самого Нечаева и Огарева, на квартире которого и готовились номера газеты (она просуществовала чуть больше месяца).

Первый номер «Колокола» в новой редакции вышел в Женеве 3 апреля 1870 г. Он открывался редакционной статьей, в которой Огарев, передавая газету новым русским политическим эмигрантам, призывал их сохранить верность знамени Герцена. Новый «Колокол» резко отличался своим направлением от прежнего, выходившего с 1857 по 1867 г. Несмотря на участие в газете Огарева, политическое лицо ее определялось кружком анархистов, разделявших заговорщические взгляды Нечаева. В газете печатались В. Зайцев, Н. Жуковский, Н. Огарев. Выходила она еженедельно. Последний, шестой, номер появился 9 мая 1870 г.

Еще одним изданием, подготовленным С. Нечаевым при участии Бакунина, была «Народная расправа», два номера которой вышли в Женеве в 1869–1870 гг. Нежизнеспособной оказалась и «Община», первый номер которой был выпущен Нечаевым в Женеве, а №2 – в Лондоне 1870 г. Опыт был настолько неудачным, что №2 не только не получил никакого распространения, но был уничтожен самими авторами-издателями.

М.П. Сажин, известный в эмигрантских кружках 70-х годов под именем Арман Росс, впоследствии вспоминал, что в действиях Нечаева «было больше бутафории, нежели действительности», что многих отталкивали от него «способы, к которым он прибегал в своей деятельности, и характер его работы». Однако говоря об «ограниченности знаний и умственного багажа» Нечаева, Сажин отдавал должное неординарности его личности: «Он обладал колоссальной энергией, фанатической преданностью революционному делу, стальным характером, неутомимой трудоспособностью и деятельностью»[36].

Эмигрантская журналистика 70-х годов развивалась на подготовленной почве. Идеи Герцена положили начало новому направлению общественно-политической мысли России – народничеству.

Оно было разнородным по своему характеру и представлено различными вариантами народнической идеологии в ее либеральном и революционном течении. В 70-е годы в колонии русских эмигрантов определились сторонники трех основных программ революционного народничества и их авторов: М.А. Бакунина, П.Л. Лаврова и П.Н. Ткачева. Каждый из них стремится создать периодический орган для пропаганды своих идей.

С именем М.А. Бакунина связано несколько изданий, в которых он стремился утвердить свою теорию анархизма. В 1868 г. в Женеве группа русских во главе с Бакуниным, в которую входили Н.И. Жуковский, О.С. Левашова, Н.И. Утин, М.К. Элпидин и др., предприняла издание журнала «Народное дело». 1 сентября вышел первый номер, подготовленный М.А. Бакуниным при участии Н.И. Жуковского, ранее занимавшегося организацией транспортировки в Россию изданий Герцена. В программе «Народного дела» провозглашались следующие требования: упразднение права наследования, «искоренение всякой государственности»; создание свободной федерации «вольных рабочих, как земледельческих, так и фабрично-ремесленных артелей»; передача земли земледельческим общинам, а капиталов и «орудий работы» – рабочим ассоциациям; предоставление женщине равных прав с мужчиной; уничтожение брака. По замыслу Бакунина, журнал должен был стать рупором анархизма. Статьи первого номера журнала получили живой отклик в России.

Однако расчеты Бакунина сделать «Народное дело» анархистским органом не оправдались. Политические разногласия между участниками журнала привели к расколу. Бакунин, Жуковский, а затем и Элпидин вышли из редакции. «Народное дело» перешло в руки Н.И. Утина, А.Д. Трусова, супругов В.И. и Е.Г. Бартеневых, Е.Л. Томановской. Идейное руководство перешло к Н. Утину, ученику и последователю Чернышевского. Со второго номера (от 3 октября 1869 г.) журнал меняет свою программу. Новое антианархистское направление «Народного дела» определилось не сразу. Но уже в №4–6 (1869) было заявлено о необходимости резко отмежеваться от таких бакунинских догм, как отказ от участия в политической борьбе, выдвижение на первый план тактики «вспышкопускательства» и др. Журнал вел резкую полемику с нечаевскими изданиями.

В течение 1868–1869 гг. вышло 10 номеров журнала формата немного меньше страницы писчей бумаги, в каждой книжке было от 24 до 64 страниц. Страницы нумерованы не по выпускам, а сплошь, по всему годовому комплекту. Обложки не было: сразу после заголовка на первой странице помещалась статья. Материалы печатались анонимно, не сообщались и фамилии членов редакции. Исключение составлял лишь Антон Трусов, секретарь редакции, который связывал ее с «внешним миром».

В обновленном виде журнал объявил себя «органом революционной пропаганды». В большой редакционной статье «Пропаганда и организация. Дело прошлое и дело нынешнее» редакция подчеркивала преемственную связь с организацией «Земля и воля». Публикации в журнале отличались большим жанровым разнообразием: это и письма в редакцию, и краткие библиографические заметки, и полемические статьи, и некрологи. Часто появлялись отклики на события в России и других странах. В последних номерах за 1869 г. прочное место занимают политические обозрения. В №7–10 за 1869 г. появилась полемическая заметка-запрос к издателям «Колокола» в связи с распространяемыми от их имени прокламациями, в которых, по словам журнала, «поносится Народное Дело, все эмигранты и вся эмиграция» и «восхваляется только г. Бакунин рядом с г. Нечаевым». Редакция высказала предположение, что здесь имеет место злоупотребление именами Герцена и Огарева со стороны авантюристов, выпускавших прокламации. При этом редакция не скрывала своих расхождений с Герценом из-за его негативного отношения к «молодой революционной партии»[37].

Женевская группа русских революционных эмигрантов все более сближалась с Интернационалом. В марте 1870 г. группа «Народного дела» обращается в Генеральный Совет с ходатайством о признании ее в качестве Русской секции («Русской ветви») Интернационала. С 15 апреля 1870 г. «Народное дело» выходит уже в виде небольшой газеты форматом в развернутый лист писчей бумаги как орган Русской секции I Интернационала. Она просуществовала недолго: последний, сдвоенный номер (№6–7) вышел в августе – сентябре 1870 г.

Газета состояла из четырех полос, которые верстались в три (иногда в две) колонки. Как и в журнале, в основном публиковались теоретические, программные статьи. В первом номере две полосы заняло обращение «От редакции», затем помещена большая статья под названием «”Русская ветвь” Международного Товарищества Рабочих», за ней – тексты программы и устава Русской секции, письмо К. Маркса и др. Редакторы «Народного дела» стремились изучить опыт западноевропейского рабочего движения, чтобы использовать его в революционной борьбе в России. Но на их теоретических воззрениях лежал явный отпечаток эклектизма, свойственный идеологам народнической демократии, стремившимся соединить русский «крестьянский социализм» с марксизмом.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10