1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15

Понятно, что важнейшей составляющей взаимоотношения «индивид–СМИ» является язык, фиксирующий идеологические знания (верования), которые формулируются с его помощью. Ван Дейк выделяет три случая взаимоотношений, возникающих между языком и идеологией. Во-первых, идеологии могут быть в значительной мере свободны от контекста, и поэтому предложения, с помощью которых они формулируются, носят абстрактный характер. Индивиды, принадлежащие к одной и той же социальной группе, не нуждаются в том, чтобы выражать общие идеологические верования в повседневном общении, так как они уже разделяются другими индивидами группы.

Второй тип взаимоотношений между идеологией и языком складывается тогда, когда знания, мнения и верования получают выражение в отношении частных, ситуативных контекстов в виде интерпретации положения дел в какой-либо сфере деятельности социума или выражения отношения к какому-либо частному вопросу, например, иммиграции или социальным льготам. В этом случае не получают выражения общие идеологические знания: выбор идеологически связанных аттитюдов лимитирован как прагматически, так и контекстуально. В основе использования членами группы пропозиций среднего звена, выражающих социальные аттитюды к конкретным ситуациям или событиям, лежат психолингвистические механизмы, которые не отличаются от стандартных процедур отбора общего знания и его воплощения в текстах и устной коммуникации.

Третий случай взаимоотношения «язык–идеология» связан с выражением индивидами мнений о конкретных событиях, эпизодах, обстоятельствах и действиях. В этом случае репрезентируются ментальные модели, т.е. предложения приобретают значения в контексте конкретных событий, причем они репрезентируют контекстные ментальные модели. Репрезентация контекстных ментальных моделей выводит на уровень индивидуальной картины мира. Иными словами, «ментальные модели высвечивают две значимых грани в отношениях «идеология – язык». Во-первых, они устанавливают связь между общим и специфичным, между социальным и личностным, а значит, между группой и индивидами. Во-вторых, ментальные модели, определяющие контексты, диктуют отношения между языковыми структурами и социальными ситуациями, между пользователями языка и языковым использованием»[105].

Поскольку идеологический дискурс может быть только групповым, то неудивительно, что его фокус смещается на характеристики групп, находящихся в отношениях идеологического конфликта. Эта особенность порождается групповыми ментальными моделями и находит свое выражение в социальных репрезентациях. Когнитивная оценка в рамках дихотомии «они – мы» выражается семантически различными поверхностными структурами. Отсюда основной удельный вес приходится как на пропозиции, акцентирующие и преувеличивающие различия между конфликтующими социальными группами, так и на пропозиции, репрезентирующие типичные групповые схемы, такие как критерии членства в группе, типичные действия ее членов, их цели и пр. Предпочтение отдается пропозициям, так или иначе опирающимся на более общие пропозиции идеологических схем. Поэтому в процессе вербализации идеологии макроструктуры оказываются детерминированы темами, представляющими собой те же пропозиции.

Исследование взаимодействия языка и идеологии, предпринятое Ван Дейком, указывает на взаимосвязь между языком, с одной стороны, и когнитивными и социальными структурами – с другой. Языковая форма является результирующей кодирования и семантических, и прагматических «значений». И в том, и в другом случае идеологические верования, проникая в ментальные модели конкретных ситуаций, получают возможность переходить в поверхностные формы. По мнению Ван Дейка, это говорит о наличии изначальных, базовых структур, отвечающих, например, за межгрупповую дифференциацию и конфронтацию. Иными словами, можно анализировать, как идеологические верования влияют на ментальные модели и как элементы этих ментальных моделей репрезентируются семантически, различными видами поверхностных структур.

В своей работе «Медиа-дискурс» Н. Фэаклоу рассматривает дискурс СМИ как социальное действие и как форму знания и социальной конструкции в трактовке постструктуралистов[106]. В понимании автора дискурс непосредственно связан с деятельностью, инкорпорирующей дискурсную и социокультурную практику, хотя в исследовании акцентируется текст, а не практика. Полагая возможным создание единого исследовательского пространства, Н. Фэаклоу предложил комбинированный подход к исследованию текстов СМИ, основанный на использовании достижений всех существующих направлений[107]. Автор подчеркивает, что сочетание различных методик для исследования языка СМИ должно идти параллельно с использованием новых знаний, в частности с опорой на достижения социальной теории, согласно которой дискурс СМИ являет собой форму социальной практики. Отмечая, что в теории коммуникации широко используются понятия «жанровое смешение» и «интертекстуальность», Н. Фэаклоу полагает, что язык СМИ отражает социальную и культурную динамику в обществе. Поскольку, согласно Фэаклоу, СМИ чутко реагируют на любые социокультурные изменения в обществе, постольку продуцируемые ими тексты служат уникальным источником информации об обществе. С целью изучения социокультурной практики автор вводит понятие интертекстуального анализа, который позволяет проследить появление дискурсов на основе речевой деятельности под влиянием социально-культурных факторов. По Н. Фэаклоу интертекстуальный анализ осуществляется с опорой на понятие «жанр», рассматриваемый автором как «способ использования языка, соответствующий типу социальной деятельности, агентами которой являются участники общения»[108]. Изучение жанровых особенностей текста СМИ продуктивно наряду с использованием лингвистического и интертекстуального анализа.

Однако сам автор признает, что интертекстуальный анализ, основывающийся в значительной мере на опыте и способности к интерпретации исследователя, не может быть единственным методом анализа текстов СМИ. Он считает необходимым сочетать изучение языка текстов СМИ и сопровождающих их визуальных и аудиальных компонентов, т.е. соединять лингвистический анализ с семиотическим и социально-семиотическим. Это положение как нельзя более созвучно нашей гипотезе о генетической гетерогенности медиа-текста. При исключении из анализа текстов СМИ сопровождающих их авербальных компонентов принципиально невозможно достоверно выявить закономерности смыслопорождения, а следовательно, и специфику формирования медиа-картины мира.

При анализе порождения, восприятия и трансформаций, претерпеваемых текстами СМИ в дискурсивном аспекте, требуется сочетание социально-когнитивного подхода с лингвистическим и критическим. Н. Фэаклоу подчеркивает важность исследования текста СМИ как социальной репрезентации, что диктует необходимость выявления картины мира и взаимоотношений между коммуникантами с возможным использованием культурно-порождающего анализа и критической лингвистики. Изучение двойственного характера взаимоотношения между СМИ, с одной стороны, и культурой и обществом, с другой, может опираться на критический анализ с учетом того, что социально-культурный формат общества оказывает влияние на тексты СМИ (репродуктивная функция), а СМИ в свою очередь оказывают влияние на развитие общества и культуры (преобразующая функция). Фэаклоу придает особое значение лингвистическому анализу, построенному на совмещении социально-когнитивного анализа с анализом речевых практик и проводимому на разных уровнях от фонологического до макроструктурного (схематического). Очевидно, однако, что роль социального начала в тексте намеренно гипертрофирована, что ведет к некоторому искажению модели картины мира в рамках анализируемой парадигмы.

Одновременно возникает интерес к функционированию языка на макроуровне, и изучение различных аспектов коммуникации становится текст-центричным. Предметом исследования становятся макротексты самого различного формата (газетные и журнальные издания, книги, речи, пресс-конференции и избирательные компании). Как подчеркивает Г.В. Колшанский, интерес к изучению текста диктуется стремлением рассматривать язык как глобальное явление, как цельное средство коммуникации[109]. Для исследования текста как целостного объекта разрабатываются разнообразные концепции. В лингвистике появляются подходы: генеративный (Р. Харвег, Й. Петефи, Г. Ризер), логико-прагматический (Т. ван Дейк, Р. Стальнакер, Ч. Монтегю) и статистический (Й. Мистрик). Продолжая традицию Л.В. Щербы и А.А. Потебни, М.М. Бахтин, Г.В. Колшанский, В.А. Звегинцев и др. разрабатывают проблемы текста в философско-лингвистическом и психолого-лингвистическом аспектах. Определяют понятие «текст» через призму культурологии О.С. Ахманова, И.Ю. Марковина, В.С. Горский и др. Социологическая доминанта обнаруживается в трудах Е.Ф. Тарасова и А.Н. Алексеева. Исследования в области психологии и психолингвистики углубляют понимание текста как феномена деятельности (А.А. Леонтьев, И.А. Зимняя, Т.М. Дридзе, Ю.А. Сорокин, В.А. Пищальникова). Широкий спектр подходов к изучению текста, очевидно, является закономерным, так как «текст есть, прежде всего, понятие коммуникативное, ориентированное на выявление специфики определенного вида деятельности: только на этой основе возможен плюрализм определений понятия «текст», обусловленный многообразием родов деятельности»[110].

Под влиянием информационной теории появляется методологическая парадигма, рассматривающая текст СМИ как информационный след. Центральным понятием становится «качество» информации, а ее основная функция – устранение неизвестности. В этой связи количественно определяются такие параметры информации, как глубина, плотность, широта, вводится индекс информативной ценности и анализируются «читабельность» текста, его информативная насыщенность и избыточность.

Текст-центричность исследования коммуникативных процессов, однако, не означает, что его следует рассматривать только как готовый продукт деятельности, как ее застывший след, напротив, изучение текста приводит к пониманию неразрывности существования текста и процессов его порождения и восприятия. Многочисленные направления лингвистической исследовательской парадигмы, в особенности прагмалингвистика, психолингвистика, этнометодология, функционально-деятельностная лингвистика, закономерно выводят лингвистический анализ текста в область социальной науки.

В связи с общей семиотической теорией текста в 70–80-е гг. ХХ в. тексты СМИ также становятся объектом и семиотического анализа (Fiske 1978; Hartley 1978, 1982; Tuchmann 1978). Согласно этому подходу, отношение к власти и культурным ценностям, а также идеология тесно увязаны с характеристиками текстов СМИ, поэтому при их анализе необходимо дифференцировать те элементы, которые выкристаллизовались в процессе накопления социального опыта, за которыми закрепилась функция средства выражения и которые вследствие этого осуществляют знаковую функцию.

Особый интерес для методологии моделирования картины мира масс-медиа представляют этнолингвистика и этнопсихолингвистика, исследующие национально-специфические компоненты в мышлении и языковом поведении этноса. Этнолингвистика изучает модели коммуникативного поведения как системы культуры, а роль языка определяется в контексте социальной жизни языковых коллективов и рассматривается в его этнической вариативности. Речевые ситуации, события и акты представляются этнокультурными конструктами[111]. Различия в речевом поведении языковых коллективов объясняются исследователями наличием в их языках определенных речемыслительных стереотипов. Стереотипы выявляются на уровне лингвистического анализа и находятся между собой в сложном взаимодействии, что отражает процесс речедеятельностного моделирования, показывающего, как социальное действие в контексте одной этнокультуры соотносится с аналогичным действием в другой[112].

В этнолингвистике речь рассматривается как некоторым образом организованная иерархия культурных событий, по своей структуре и функциям соответствующих социальным ожиданиям языкового коллектива. Этот подход говорит об интерпретативном характере этнолингвистики, который получил наибольшее выражение в этнометодологии, основателем которой считается Г. Гарфинкель[113]. В этнометодологии речевое поведение моделируется в двух аспектах: с одной стороны, выявляются универсальные принципы языковой репрезентации социального поведения, а с другой – исследуются этнокультурные модификации универсальных принципов в языковой картине мира.

Социальная практика рассматривается как деятельность, воплощаемая в повседневной жизни посредством процедур конструирования смысла социального порядка. В основе выделения процедур лежит анализ речевых фрагментов, репрезентирующих посредством языка структуру, организацию и реализацию социального процесса. Речевые фрагменты сегментируются различным образом, их категоризация также имеет различный характер: этноспецифические категории разговора (D. Hymes); коммуникативные акты (Э. Вентола); схемы (сценарии, фреймы) (Van Dejk). С позиций этнолингвистики речевые фрагменты отражают области соприкосновения языка, культуры и социума. Иными словами, основная цель состоит в определении когнитивных процедур конструирования социальных миров индивидами, при этом речь является одновременно и когнитивной процедурой и элементом конструируемого социального мира.

Из сказанного следует, что этнометодологический подход продуктивен при исследовании дискурса (текста) в качестве социально значимой культурной модели реальности. Конвенциональность (стереотипизация) создает основу для идентификации элементов коммуникации, в том числе и медиа-коммуникации, являющейся «способом поддержания общества во времени»[114].

С именами социологов-этнометодологов Дж. Херитеджа, Дж. Аткинсона, И. Хачби, Д. Грейтбэча[115] и других связано одно из направлений лингвистического и социолингвистического анализа дискурса СМИ, получившего название «конверсационного анализа» или анализа речевых практик респондентов. Особое место в русле этого направления занимает изучение институционального дискурса, учитывающее «организационные» параметры текста, предназначением которых является обеспечение «интеракции» путем выдвижения тем, установления порядка их презентации и т.п. В поле зрения исследователя главным образом находятся качественные характеристики коммуникации.

И.Ф. Ухванова-Шмыгова полагает, что «этнокультурные модусы создаются сложным переплетением двух видов стереотипов: языковых, связанных с семантическими преференциями самого языка, и коммуникативных, связанных со сложившимися нормами поведения и ценностными критериями в обществе»[116].

К языковым стереотипам И.Ф. Ухванова-Шмыгова относит способы номинации, референции, предикации в их прагматических значениях, а также распределение и соотношение различных «стилистических» средств, причем, взятые все вместе, они составляют языковой стереотип формирования дискурса как структуры социального порядка[117]. Исследователь полагает, что осуществление средствами массовой информации функции убеждения эффективно при условии использования устоявшихся в обществе процедур взаимодействия, поскольку стереотипы закреплены в моделях поведения и взаимодействия индивидов в социуме. Мы же придерживаемся иной точки зрения, заключающейся в том, что действительно эффективное воздействие возможно лишь в случае разрушения стереотипных способов репрезентации реальности, возникающего в результате возникновения новых когнитивных структур в процессе синкретизации вербальных и авербальных компонентов в медиа-тексте.

По И.Ф. Ухвановой-Шмыговой, коммуникативные стереотипы являются манифестацией конвенционального речевого поведения, в рамках интерактивной деятельности индивидов в социуме. В соответствии со стереотипами данного вида устанавливаются и поддерживаются отношения между политиками, средствами массовой информации (журналистами) и аудиторией. Учет этих положений позволяет исследовать структуру и семантику дискурса как вербальную реализацию этнокультурных стереотипов в языковой картине мира, которая оказывает влияние на социальные процессы и определенным образом регламентирует ментальные процедуры.

Этносемантические исследования сосредоточены на способах социального маркирования языковых средств и выходят на вопросы языковой политики. Примером влияния этносемантики на политический аспект коммуникации является философия феминистического движения, опирающегося на представление о влиянии используемых в речи языковых семантических единиц на поддержание неравенства полов, о чем более подробно мы будем говорить ниже.

Содержание текста рассматривается как языковая фиксация различных форм социального неравенства. Основная задача исследований, проводимых в русле такой парадигмы, – показать роль языка в возникновении и поддержании социальной, политической, религиозной, гендерной и этнической дискриминации. Асимметрия социальных отношений рассматривается как следствие языковой асимметрии, которая может и должна подвергаться осознанной корректировке. На различных этапах истории США возникала особенно благоприятная почва для появления различного рода социальных движений, выступающих против всевозможных видов социального неравенства.

На протяжении последних 10–15 лет шло активное формирование российской гендерологии (Т.В. Гомон, Е.И. Горошко, Е.А. Земская, Н.Н. Розанова, М.М. Китайгородская). Отличительной особенностью этого нового лингвистического направления стала его практическая направленность, выразившаяся в появлении большого количества сопоставительных исследований мужского и женского речевого поведения, постулировавших наличие определенных психолингвистических различий между полами, выражающихся в навыках письменной речи (преимущественном употреблении тех или иных частей речи и синтаксических конструкций). Тем не менее наибольший интерес представляет исследование О.А. Бурукиной, не подтвердившее постулируемых отличий между женской и мужской речью в политическом дискурсе[118]. Проведенный исследователем анализ речевых произведений российских политиков в СМИ позволил предложить гипотезу о гендерной конвергенции политического дискурса. К факторам, обусловливающим это явление, автор относит групповой характер политических ценностей, общее изменение сознания политиков под влиянием стресса в социально значимой ситуации общения. Речевое поведение в этой ситуации скорее связано с социальной ролью индивида, нежели с его биологическим полом[119].

Однако движением, которое охватило почти все сферы американского социума, стало движение за «политическую корректность». Центральным звеном философии, лежащей в основе движения, является проведение активной языковой политики, связанной с осознанным, целенаправленным изменением норм языкового поведения, которое позволило бы разрешить социокультурные проблемы общества. Изменение языковых норм прежде всего связано с изъятием из английского языка «слов-угнетателей» и внедрением новых слов для самоидентификации социально дискриминируемых групп[120].

Движение за политкорректность основано на принятии постулата о влиянии языка на сознание, мышление и поведение индивида. Как известно, первым обратил внимание на эту зависимость В. фон Гумбольдт, который характеризовал язык как промежуточный мир, находящийся между индивидами и реальностью[121]. Идеи Гумбольдта получили дальнейшее развитие в трудах американских этнолингвистов, причем наиболее полно и последовательно идея об определяющей роли структуры языка как способа познания мира индивидом была сформулирована в уже упоминавшейся гипотезе «лингвистической относительности» Сепира-Уорфа. В частности, Уорф полагал, что язык подобен фильтру, разделяющему сознание индивида и реальность. Язык является определяющим фактором восприятия и организации природной и социальной среды человека. Он формирует мировоззрение и структурирует опыт. Данная гипотеза является философской основой политкорректности. Она была сформулирована Р. Лакофф в работе «Язык и место женщины в нем» в виде получившего затем широкую известность афоризма: «Language uses us as much as we use language» («Язык использует нас в той же мере, в какой мы сами используем язык»)[122].

Проблемы политкорректности, тесно связанные со структурами сознания индивида, пересекаются в пространстве отношения «индивид – СМИ» и оказываются вовлеченными в сферу идеологии и пропаганды в целях осуществления социальной регуляции. В данном случае под понятием «политкорректность» подразумевается политически корректный в идеологическом аспекте язык, выбор и использование лексических единиц которого в коммуникативных целях происходит с учетом их семантических особенностей и их соответствия господствующей в стране идеологии[123]. Необходимо подчеркнуть, что столь направленная «интервенция» в язык оказывается возможной только благодаря деятельности СМИ, которые становятся агентом активных преобразований в языке, а значит и в идеологии общества, закрепляя в своей повседневной практике новые варианты словоупотребления. В результате распространения этносемантических исследований в сфере политической коммуникации и средствах массовой информации были сформулированы регулятивные правила речевого поведения, последовательно претворяющие принцип недопустимости сексизма в языке.

Разумеется, идеология общества выражается и воспроизводится не только в речевой (текстопорождающей) деятельности, однако очевидно, что без языка идеология как феномен невозможна. Идеология формулируется и постоянно воспроизводится в процессе текстовой деятельности СМИ. В частности, такие идеологии, как феминизм, коммунизм или нацизм, не могли бы получить столь широкого распространения, если бы их идеи систематически не воспроизводились бы средствами массовой информации. Следовательно, идеология является неотъемлемым компонентом картины мира индивида, формирующимся вследствие его включенности в социальное взаимодействие, обеспечиваемое масс-медиа.

Взаимодействие элементов диады «индивид – СМИ» высвечивает еще один немаловажный аспект. Разделяя некоторые важные для них идеи, индивиды организуются в социальные группы на основе общих интересов и целей. Но только в процессе коммуникации они познают социальную реальность, приобретают или изменяют свое мировоззрение, стремятся оказать влияние на других, защищают своих пропонентов от конкурирующих идеологий. Социальное взаимодействие для индивидов выражается в том, что они постоянно слушают, читают или продуцируют множество разнообразных текстов, среди которых тексты СМИ занимают одно из ведущих мест.

в начало

1.6. ИНДИВИД–СМИ: ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Культурологическая парадигма высвечивает очень важный аспект отношения «индивид – СМИ», поскольку включает в предмет исследования субъектную ситуацию общения: на характер продуцирования текстов СМИ, как и на любой другой текст, существенное влияние оказывает реципиент. Из этого следует, что тексты СМИ являются открытыми и потенциально обеспечивают каждому реципиенту возможность их интерпретации. Кроме того, культурологическое направление исходит из признания детерминированности содержания данного текста содержанием прецедентных текстов, когда-либо циркулировавших в социуме. Одновременно внимание уделяется не только субъектам коммуникации, но и самому тексту, статичная форма которого становится объектом анализа, осуществляемого с позиций семиотики и семитологии.

Например, рассматривается взаимоотражение знаковой системы и культуры в текстах как процессах означивания и декодирования. Исследования в русле этого направления обнаруживают влияние семиотической модели Ч. Пирса и в процессе анализа выявляют денотативное, коннотативное и идеологическое содержание текста.

В прагматической исследовательской парадигме текст рассматривается как прагматический знак, используемый с целью обеспечения эффективности воздействия на индивида в процессе коммуникации. Текст СМИ как сложный прагматический знак есть продукт социальной деятельности, нацеленный на эффективную коммуникацию. По мнению А. Шаффа, под эффективным общением следует понимать такое, при котором одинаковое понимание знаков сопровождается появлением одинаковых убеждений, что предполагает не только одинаковое понимание высказанных мыслей, но и общее признание правоты этих мыслей[124]. Исследование языка СМИ предполагает также выявление прагматических аспектов коммуникации, непосредственно связанных с использованием продуцентом языковых средств в соответствии со своими мотивами, целями, а также мировоззрением. Ю.С. Степанов соотносит прагматический аспект высказывания с выбором языковых средств «для наилучшего воздействия на слушающего или читающего – с целью убедить его или взволновать и растрогать, или рассмешить, или ввести в заблуждение»[125].

Прагматический аспект текста СМИ складывается из репрезентации социализированной реальности и индивидуализированных речевых действий продуцента. В основе любого речевого действия имеется определенный мотив, соотносящийся с некоторой иерархией целей – частных, промежуточных, стратегических (Выготский, Жинкин, Леонтьев, Лурия, Пищальникова). Именно мотивы побуждают субъекта вступать в опосредованное вербально-социальное взаимодействие с другими индивидами посредством продуцирования текстов СМИ. Коммуникация в социуме не ограничивается «передачей информации, абсорбированной от всех признаков, свойственных говорящему субъекту. Его эмоции, всевозможные оценки, включаемые в содержание речи, ориентированной на конкретного партнера, и придают языку ту окраску, которая в целом называется прагматикой»[126].

Подход к изучению акта коммуникации как пространства реализации целого набора прагматических стратегий характеризуется Ю.Н. Карауловым как гибкий, эффективный и динамичный[127]. Использование прагматических микро- и макростратегий – коммуникативных, риторических, социокультурных, дискурсных, грамматических, реципиента и продуцента – как общих инструкций для каждой конкретной ситуации интерпретации позволяет реципиенту выявлять актуальный смысл сообщения, а продуценту производить необходимые модификации в его когнитивной системе.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15