1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13

Я был свидетелем довольно долгого рассуждения на тему, как с помощью технических средств сделать детский голосок совсем юной корреспондентки звучащим пониже, повзрослее. Специалисты говорили, что такой возможности они не знают. Предлагали не ставить ее сюжеты в начало программы, где они в особенности обращают на себя внимание, запоминаются. На том и порешили, потому что отказаться от «забойных» материалов, сделанных журналисткой, не было никакой возможности. Недаром С. Кучер, завершая обсуждение этой темы, выразил надежду, что, может быть, этот детский голосок журналистки станет со временем фирменным знаком программы.

Или еще сюжет, который был воспринят со всей серьезностью всеми присутствующими. Продюсер (именно он представительствует на еженедельных летучках канала и приносит оттуда пожелания и указания начальства) сообщил приказ: мужчинам в кадре отныне не появляться в джинсах, быть в пиджаках. Женщинам юбки предпочитать брюкам. Приказ обсуждению не подлежал и, к моему удивлению, никто даже не подверг сомнению разумность его универсальности.

Разговоры, которые ведутся на летучках во внешне совершенно необязательной форме (без протоколов и сформулированных решений), как я убедился позже, наблюдая в эфире последующие выпуски программы, оказывают самое серьезное воздействие на эволюцию передачи, находящейся в становлении. Конечно, тут многое идет от этого именно обстоятельства: новое дело требует проверки разных подходов, в нем нет еще закосневших форм, каждая идея тут же подвергается апробации.

Скажем, архаичное решение репортера из США по телефону в соединении со статической фотографией, о котором говорилось выше, через две недели (3.11.96) было заменено на самый современный спутниковый телемост. Ту же самую М. Бердникову мы на сей раз видели «живьем» в одном кадре с С. Кучером, причем, она находилась не в студии (что было бы технически проще и эстетически менее выразительно), а на оживленной нью-йоркской улице. Получилось все по высшему разряду.

Или еще одно, гораздо более принципиальное решение, которое также возникло в результате дискуссий, происходивших на общей летучке. Там, как я уже говорил, высказывалась критика по поводу чрезмерного количества «говорящих голов». Предлагалось резко увеличить долю видеоряда, отказаться от большого количества stand-up'ов (профессиональный англоязычный термин, обозначающий стоящего в кадре журналиста с микрофоном в руках).

Не прошло и месяца после появления в эфире «Обозревателя», как один из его выпусков (3.11.96) поразил внимательного наблюдателя полным отсутствием этих самых stand-up'ов и связанных с ними «говорящих голов». Журналисты, в том числе и участники руководящего триумвирата, все, как один, послушно отправились в закадровое пространство, оставшись в кадре лишь голосом своим. Даже С. Кучер во многих комментариях уступал эфир видеоряду, говоря, тем самым, не вообще, а по конкретному поводу, присутствующему в изображении.

Случившееся в этом выпуске вызывает, как принято говорить, неоднозначные чувства. С одной стороны, привлекательно, что журналистский коллектив делом реагирует на прозвучавшую на летучке критику. Смело меняет стилистический облик программы, жертвуя, при этом, авторскими амбициями создателей отдельных сюжетов, прежде красовавшимися на телевизионных крупных планах. Показывает свою способность преодолевать немалые профессиональные трудности, встречающие каждого, кто намерен всю информацию давать в визуальном ключе. С другой, создает вместо одной крайности другую: отсутствие на экране человеческих лиц, подмена их разными голосами, которые с трудом различаются зрителями, постоянное мельканье кадров с не всегда строго определяемыми деталями, а, кроме того, такое построение программы затрудняет деление между сюжетами, которые в традиционном случае разграничиваются друг от друга появлением «говорящей головы» ведущего.

Как и у всякого творческого решения, у этого, как видим, есть свои «за» и «против». Что вполне нормально. Меня, признаться, в этом очерке интересует даже не тот итог, который обычно привлекает внимание критика: получилось или нет? Гораздо важнее, мне кажется, эволюция телепрограммы, ее способность к «обратной связи», к реакции на внешние обстоятельства, каковыми, несомненно, выступают суждения, высказанные на летучке.

Говоря иными словами, уже в течение первого месяца своего существования «Обозреватель» доказал наличие важных профессиональных качеств, находящихся у него на вооружении. Подобно хорошему музыкальному инструменту, он живо отзывался на желания играющего на нем человека. На репетициях-летучках принимались иногда решения менять важные детали будущего «концерта» – от композиции подачи номеров до главного смысла всего телевизионного действа – и хорошо отлаженная профессиональная структура живо откликалась на подобные желания.

Темой этого очерка было движение журналистских намерений от замысла к экранному воплощению, и коррекция сделанного в зависимости от того, что удалось, а что нет, и мобилизация творческих средств для максимально-эффективного решения вставших задач.

Сказанное здесь может создать у читателя ложное впечатление, будто увлеченные решением формальных проблем создатели «Обозревателя» немногого достигли по части содержания. Отнюдь. Как было сказано выше на примере сенсационных для нашего ТВ сюжетов, посвященных А. Коржакову и А. Лебедю, журналисты с ТВ-6 в пору, когда их коллеги с «больших телеканалов» с легкостью втянулись в подковерную борьбу в коридорах власти, сумели сохранить необходимую независимость и объективность, причем не за счет утраты принципиальности и определенности суждений. Когда ОРТ и НТВ бросились наперегонки, подчас в непристойной форме кухонной свары, отрицать информацию насчет израильского гражданства назначенного заместителем секретаря Совета безопасности Б. Березовского, «Обозреватель» не стал вмешиваться в этот спор. Но заметил о герое скандала нечто, гораздо более компрометирующее его восхождение на важную государственную должность. Он вспомнил о созданном этим человеком Всероссийском автомобильном альянсе – AVVA – и назвал его финансовой пирамидой в духе незабвенного МММ. Многие миллиарды рублей, собранные у доверившихся мечте о «народном автомобиле» людей, сгинули навсегда.

Слова об этом прозвучали за кадром – в том самом выпуске, где, по решению, принятому на летучке, шла борьба с «говорящими головами», но я узнал детский голосок журналистки, произнесший эти смелые фразы, и вспомнил нашу встречу на летучках за большим столом в обшарпанном двухэтажном здании на Большой Спасской...

1997

в начало

ПРЕДПОСЛЕДНИЙ МИФ

Ко всяческим звонким юбилеям положено готовить постановки спектаклей, вернисажи выставок, выпускать на экраны фильмы и телепередачи. Эта давняя советская традиция не померкла и сегодня. К 55-летию Победы наше ТВ изваяло восемнадцатисерийный документальный фильм (авторы В. Синельников и И. Шестаков), который стал, пожалуй, самым заметным явлением юбилейного эфира. Во всяком случае, самым скандальным.

У ленты «Последний миф» судьба оказалась нелегкой. Ее создатели долго носились со своим замыслом, не находя поддержки. Затем немало времени потратили на съемки. А потом еще мыкались с постановкой снятого в сетку вещания какого-нибудь из крупных телеканалов. Сначала было государственный Второй канал проявил интерес и обещал показать сериал еще в октябре минувшего года. Затем передумал и дал вместо этого часовую выжимку – в виде пробного шара. Опасения оказались не напрасными: отклики в прессе были очень резкими. Руководство ВГТРК передумало показывать «Последний миф» в полном размере. В итоге он увидел свет лишь в январе – феврале этого года и в эфире частного ТВ-6.

Чтобы объяснить все эти сложности, сопутствовавшие как созданию, так и экранной судьбе фильма, скажу, что он подробнейшим образом излагает концепцию Великой Отечественной войны, какой она заявлена в скандально известной книге Виктора Суворова (Владимира Резуна) «Ледокол». Мало того, сам бывший советский разведчик, сбежавший в свое время за рубеж и проживающий ныне на нелегальном положении где-то под Лондоном, в каждой из восемнадцати серий является главным героем киноповествования. Он ходит в сопровождении одного из авторов фильма по улицам европейских городов, рассказывает во всех подробностях историю своей жизни, со смаком описывает детали побега.

И все время ведет нескрываемую полемику с теми, кто в свое время осудил этот его поступок. С одной стороны, почти хвастает тем, что у него два смертных приговора: один «вышак» он получил как Резун, другой – уже как Суворов. (Именно хвастает, потому что при проверке, проведенной в кадре кинодокументалистами, оказалось, что никаких приговоров у него нет.) С другой, все время твердит о преданной своей любви к родине. Мало того, в одном эпизоде, снятом 9 мая в Берлине, возле Бранденбургских ворот, где наши соотечественники заняты бойкой торговлей советскими орденами и медалями, с искренним пафосом произносит патриотическую филиппику. «Вы можете себе представить, – с праведным гневом восклицает он, – чтобы на Красной площади, возле Спасских ворот, продавали Железные кресты и другие фашистские награды?!»

При этом, Резун-Суворов, работая на снимающую его скрытно камеру, ведет долгие переговоры с торговцами: взяв несколько недорогих, по 20 марок, военных медалей, он все допытывается, Можно ли купить звезду Героя Советского Союза и во сколько она ему обойдется. Специально по несколько раз повторяет довольно крупную цифру, названную в толчее, чтобы мы ее услышали и лишний раз ужаснулись падению общественных нравов в нынешней России.

Признаться, я готов поверить в безраздельную любовь бывшего разведчика к своей родине: такое нередко случается с отверженными. Нет никаких возражений против кадров, показывающих его родителей. Отец-ветеран войны, успевший скончаться за время съемок, не скрывает своего искреннего несогласия с книгой сына: ему, как фронтовику, простому солдату, чужда теория, изложенная в «Ледоколе». Но уже другие подробности в живописании патриотизма предателя способны лишь шокировать зрителя. Скажем, бурные его признания в возмущении, испытанном при вести о том, что летчик Беленко угнал новый, секретный в ту пору истребитель «Миг» в Японию. Оказывается, в сознании Резуна-Суворова существует четкая градация изменников: одно дело, ушел он, взяв с собой только жену и детей, совсем другое – пилот, доставивший врагам суперсовременную военную технику...

Странным образом герой фильма предстает патриотом и в главной своей теме, связанной с историей Великой Отечественной. Сталин у него – гений, который выглядит на голову выше всех своих современников. Страна, по мнению автора «Ледокола», была прекрасно готова к началу войны. Если кто и повинен в некоторых военных неудачах вождя, так это старорежимный маршал Шапошников, которому тот слишком доверял.

Дальше начинаются самые главные – концептуальные – мотивы фильма. Впрочем, читателям книги, вышедшей в России громадным (трехмиллионным, по утверждению кинодокументалистов) тиражом, они известны. Те два самых резких, расходящихся с официальной историографией, положения, которые и в словесном выражении вызывали немалое число вопросов, при их воплощении в кадрах кинохроники и в других зримых экранных аргументах становятся особенно спорными.

На протяжении всей книги (и, соответственно, фильма) нам доказывают, что Сталин собирался первым напасть на Гитлера, но тот коварно опередил его. Буквально на две недели. Среди сонма однотипных аргументов, которые Резун-Суворов повторяет по много раз в каждой серии, лишь один всерьез работает на эту концепцию. Тот, где он замечает, что судя по предвоенной дислокации наших вооруженных сил, расположенных слишком близко к границе, она предназначена была не для обороны, а для наступления.

Все остальные аргументы – в частности, насчет превосходства Красной Армии перед вермахтом в военной технике и выучке, – звучащие за кадром, в словесном ряду, оказываются малоубедительными, когда они воплощены визуально. Хроникальные кадры наших парадов 30-х гг., ни в какое сравнение не идут с подобными съемками немецких кинодокументалистов. К тому же, несмотря на все усилия, автору книги так и не удалось обнаружить документ, согласно которому дата нашего нападения на Германию была назначена на 6 июля 1941 г. Дата, в итоге, осталась не более чем версией, и довольно смахивающей на фантастику.

Это серьезный недостаток ленты, тем более обидный, что хроника, найденная авторами, сама по себе очень хороша. В отличие от приевшихся от частого употребления кадров, хранящихся в Красногорском архиве, тут немало материала, полученного из-за рубежа. И там уж немецкая армия показана во всем ее блеске: рассуждения Резуна-Суворова о нашем военном превосходстве в 1939–1941 гг. звучат неубедительно.

Увлечение создателей ленты документальным материалом не только ослабляет доказательную базу их концепции, но и, кроме того, отвлекает зрителей от главного. Нам зачем-то со множеством кинематографических подробностей рассказывают про индустриализацию в СССР и про летнюю Олимпиаду 1936 г. в Германии. Кадры сами по себе любопытные, но не имеющие прямого отношения к теме, только усиливающие и без того постоянное ощущение затянутости и многословия фильма, который мог бы, без сколько-нибудь значительного ущерба для содержания, быть сокращенным в два, если не в три, раза.

Вообще, «зацикленность» Резуна-Суворова на своих идеях сильно вредит ленте. Он без конца повторяет схожие аргументы, множит их до невероятия, наседает на собеседника. Слушая его, я все время вспоминал мудрую латинскую поговорку qui nimium probat, nihil probat – кто доказывает слишком много, тот ничего не доказывает. Кстати, к чести авторов сериала следует признать: они не скрывают, что у большинства не только российских военных историков, но и немецких специалистов позиция эта не находит поддержки. Видный германский историк, потомок самого Бисмарка, вежливо, но твердо отверг гипотезу, изложенную в книге. Впрочем, и Лев Копелев, прошедший всю войну, а в последние годы живший в Германии, сказал перед камерой, что сочинение Резуна-Суворова, при всей его увлекательности, относится все-таки к разряду публицистики, а не строгой науки.

Кроме фактологической сенсации, автор «Ледокола» предлагает нам еще и психологическую. Он уверяет, будто Сталин воспринимал итог Великой Отечественной войны не как победу, а как... поражение. Для такого смелого вывода, в отличие от привычного многословия, понадобился все лишь один, весьма незначительный, аргумент: то, что вождь... не стал принимать Парад Победы на Красной площади, предоставив это право Жукову. Резун-Суворов применяет, как ему кажется, «железную логику»: всякий победитель непременно должен воспользоваться всеми атрибутами победы, среди которых парад – один из самых первых.

Но дело, в конце концов, не в параде, как таковом. Отказ Сталина от него, по убеждению автора «Ледокола», связан с крахом его стратегических планов. А они, оказывается, состояли в намерении завоевать всю Европу, дойти до берегов Атлантики. Советскому солдату не удалось, говоря нынешним языком, помыть сапоги в океане, и это повергло вождя в уныние. Резун-Суворов упоминает слухи, согласно которым Сталин 24 июня 1945 г., в день парада говорил кому-то о своем намерении уйти в отставку. Впрочем, как и с датой предполагаемого нападения Советского Союза на Германию, никаких реальных подтверждений не представил.

На этом примере видно, что писатель-разведчик не гнушается любыми, самыми невероятными, предположениями в доказательстве своих концепций. При этом, излагая более чем спорные версии, Резун-Суворов не соблюдает приличествующую такому случаю скромность. Он, видимо, полагает, что имеет право изрекать версии под видом аксиом, в особенности, когда авторы телесериала выглядят пассивными трансляторами любых его идей. Один из кинематографистов, В. Синельников все восемнадцать серий ни на шаг не отходит от Резуна-Суворова, но ни разу не только не возражает ему, но и не решается даже задать наводящий или уточняющий вопрос. Скажем, план завоевания всей Европы, довольно популярный в первые годы революции, когда большевики были одержимы мечтой о мировой революции, оказался снятым с повестки дня уже в начале предвоенного десятилетия. Деятельность Коминтерна, гражданская война в Испании – все это свидетельствует о решительных переменах в мире, делающих невозможными планы мирового коммунистического переворота. Тележурналист, разгуливающий вместе с автором «Ледокола» по улицам европейских городов и подобно школьнику внемлющий его разглагольствованиям, мог бы хоть разок спросить того насчет реальности сталинских экспансионистских планов в середине 40-х гг., но, увы, не сделал этого.

Иногда, впрочем, кажется, что авторы фильма даже не ставят вовсе перед собой цели установить истину или, по крайней мере, помочь ее постижению. Их увлекает возможность рассказать подробно о сенсационной концепции минувшей войны, да еще показать близко загадочного автора, которого прежде только читали, но никто не видел. Для этого они прикладывают немало усилий, в основном направленных на создание эффектного антуража, некоего пьедестала для Резуна-Суворова и его книги.

Зарубежная, в основном лондонская часть сериала (по метражу занимающая не менее трех четвертей всего объема) проходила в привычных помещениях – квартирах, номерах отелей, на оживленных площадях и улицах. Московская – в декорации, выстроенной на «Мосфильме». Там в мебельном цеху обнаружился массивный письменный стол, который, по преданиям, вывезен был из кабинета Гитлера. Художники Д. Боровский и Б. Бланк, кажется, шли от этой пикантной детали в решении всего интерьера. Они создали нечто похожее одновременно на кабинеты двух тиранов – Сталина и Гитлера. Для непосвященных поставили у входа их скульптурные портреты, какие-то пылающие тевтонские факелы, с помощью освещения и драпировок обеспечили сумрачную, зловещую атмосферу. Получилось нелепое, отдающее дурным театром, помещение.

В этом сталинско-гитлеровском кабинете располагаются российские военные историки во главе с генералом армии М. Гареевым, президентом Академии военных наук. Они в подавляющем большинстве своем решительно не приемлют теории Резуна-Суворова. Однако сидящие в полутьме громадного, до удивительного похожего на неуютный сарай интерьера, люди кажутся нам некими призраками давно ушедшего прошлого, нафталинными персонажами. Их слова повисают в пространстве, от них у зрителей ничего не остается в душе, – аргументы против книги оказываются не услышанными в прямом и переносном смысле слова.

Резун-Суворов от тусклого многословия этих речей отмахивается с пренебрежением уверенного в своей правоте человека. Кстати, не раз он так и говорит прямым текстом: «Я всегда прав» (см. 13-ю серию ленты). Хотя, если провести подсчет участников ленты, то среди них можно найти, пожалуй, только двоих, кто поддерживает изложенную там концепцию. Это живущий ныне в Англии российский правозащитник Владимир Буковский и немецкий историк Хоффманн.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13