1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13

Тот же Л. Новоженов не раз говорил, открывая программу, слова благодарности зрителям, которым журналисты обязаны всеми получаемыми новостями. Слова – искренние, потому что четыре номера телефона – два в редакции, а два в прямом эфире студии – не умолкают, судя по всему. В первое время, правда, мы гораздо чаще, нежели теперь, слышали голоса зрителей. Но впоследствии оказывалось нередко, что сообщаемая по телефону информация, которую журналисты доверчиво тиражировали в миллионах экземпляров, не всегда была точна. То ли потому, что зрители могли что-то случайно спутать, то ли из-за сознательной дезинформации (хотя бы в целях розыгрыша).

Кроме того, однажды произошел случай, который обрел характер мирового скандала. Какой-то зритель позвонил в эфир программы и, представившись офицером из президентской охраны, сообщил, будто у Б. Ельцина обострилась болезнь позвоночника. Эту новость немедленно подхватили дотошные иностранные корреспонденты и стали донимать пресс-службу президента вопросами. Поскольку была пора острого противостояния хасбулатовского Верховного Совета и президента, то ельцинский радикулит обрел неожиданно остро-политическое звучание. И люди из его команды, и он сам довольно резко напустились на мало кому в ту пору известную телепередачу с обвинениями в легковерии.

Понятно, что при работе с телефонными звонками в прямом эфире очень велика возможность ошибок, как непроизвольных, так и умышленных. Трудно себе представить реальную страховку от подобных проколов. Разве что телефон с определителем номеров, но и он вряд ли поможет всерьез: мало ли кто может сегодня прийти в дом к соседу или знакомому и позвонить, куда ему вздумается. Говоря иными словами, после истории со звонком по поводу болезни президента «Времечко» оказалось в нелепом положении дезинформатора, не способного никаким способом доказать хотя бы относительную справедливость высказанных в эфире фактов.

Самое занятное в этой истории то, что сведения, сообщенные звонившим анонимом из «президентской охраны», оказались верными. Но это обнаружилось не сразу, а через несколько недель. Причем, мало кто вспомнил пророческое сообщение телепрограммы и, тем более, никто не решился воспеть ей хвалу за умение, несмотря на препятствия, добыть информацию. А вот тот «выговор с последним предупреждением», который прозвучал осенью 1993 г., остался в «личном деле» передачи. Когда она вместе с Четвертым каналом перешла под эгиду НТВ, груз этой промашки довлел над авторами «Времечка». И над теми, кто стал ею руководить. В том Резюме о встрече критиков-членов Экспертного Совета НТВ за Круглым столом 14.06.94, о котором писал выше, есть такие знаменательные слова: «Сейчас „Времечко" стало гораздо информативней, в нем меньше сырых репортажей, благодаря консультациям информационной службы НТВ. Если с „Времечком" работать, то оно выправится, хотя журналисты слабые и не очень знают, как и какую информацию подавать».

Возможно, я выдаю секрет телекомпании, публикуя этот документ. Однако за ним стоят довольно расхожие суждения в профессиональной телевизионной среде, которые ничуть не отличаются от приведенных не очень ловких формулировок. Если оценивать «Времечко» с позиций привычных стандартов информационных, новостных телепрограмм, то оно действительно неуклюже, нескладно и непрофессионально. Никто из авторского коллектива – а в него, кроме названных ранее, входят еще и И. Васильков, О. Журавлева, А. Эйбоженко и др. – не смог бы работать ведущим теленовостей, как он делает это здесь. Мало того, будто бросая вызов своим недоброжелателям, коллектив программы постоянно меняет амплуа (места в студии) отдельных журналистов. Четыре основных поста – ведущего, сидящего возле телефона, освещающего экономические новости и рассказывающего о погоде – не закреплены жестко за тем или иным человеком. От постоянных перемен исполняемых ролей авторы «Времечка» быстро набираются опыта и, кроме того, не коснеют в однажды определенных и найденных формах.

Вместе с тем, в этой круговерти, на мой взгляд, заключена сознательная установка на некий дилетантизм. На ту его разновидность, которая процветает в XX веке и означает свободу от профессиональных штампов и шор. К сожалению, начатый эксперимент – создание антиновостной информационной (не смущайтесь звучащего тут абракадаброй противоречия) программы – в целом не удался. Да и не мог, если говорить начистоту. Согласитесь: в наше нелегкое время лишь ничтожная доля аудитории способна была включиться в ту игру, которую им предлагали авторы передачи. Большинство, как показала практика, звонили (и продолжают звонить) в студию «Времечка» с тем, чтобы рассказать о своих неурядицах, поведать о злоупотреблениях властей, о преступлениях, о разваливающихся от ветхости домах.

В тех случаях, когда авторы программы пытаются найти в этих обстоятельствах близкие им краски иронии и парадокса (как, скажем, в рассказе, где ванная провалилась в квартиру нижнего этажа), зрителям, знакомым с нашей действительностью, не очень-то хочется смеяться, Скорее, они цепенеют, понимая, что, возможно, завтра их ждет нечто подобное.

В поисках пути, в котором бы можно было миновать Сциллу хулы критиков за поверхностность и пустоту и Харибду вторичности и сходства с другими программами, «Времечко» мечется из стороны в сторону, дает серьезные, проблемные репортажи (вроде закрытия школы-интерната В. Столбуна), светскую хронику (демонстрация моделей одежды), сообщает о конфликтах в столице (митинг москвичей, обманутых некоей фирмой, обещавшей поставить недорогой сахар), повторяет газетные рубрики (новости Ю. Безелянского, родившиеся и живущие в «Вечернем клубе»).

Все это, вроде бы, неплохо и свидетельствует о том, что журналисты «Времечка», как принято было раньше говорить, прислушались к голосу общественности и сделали выводы. Но мне, признаться, не по душе дрейф передачи в направлении «нормальных теленовостей». И, напротив, приводит в восторг каждый раз сделанная по-новому финальная часть программы, где лукавая О. Грозная сообщает нам о том, какая будет назавтра погода в городах и поселках с невообразимо-нелепыми названиями. И завершает свои метеоизыскания каким-нибудь пассажем типа: «Если вы думаете, что мы ни бельмеса не понимаем в погоде, то завтра в городе Бельмесе, в Испании, будет...»

И так после услышанного хочется оказаться в этом самом Бельмесе!

1994

в начало

ПАФОС ПУБЛИЦИСТИКИ И АЗАРТ ТУСОВКИ

Собирать материал для этой статьи я начал задолго до создания Академии Российского телевидения. Писать сел, когда в газетах был опубликован список произведений, прошедших отбор и допущенных к итоговому голосованию на присуждение премии «ТЭФИ». В разряде «Передача об искусстве» первой среди номинантов была названа программа «Намедни». Поставил точку я, когда решение академиков было обнародовано.

Но вне зависимости от вердикта APT «Намедни» является заметным явлением на телевизионном небосклоне нынешней поры. Уж больно многое – и по форме, и по содержанию – связывает ее с тем периодом нашей жизни, который получил не очень определенное название постперестройки.

22 апреля 1995 г. православная Пасха совпала с днем рождения основателя Советского государства. Ироничный ведущий «Намедни» Леонид Парфенов не преминул, использовав цитату из «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи» заметить, что Ленин, мол, и Пасха – близнецы-братья.

Продолжая ёрническую стилистику «Намедни», хочу предложить анализ «трех источников и трех составных частей» программы. Поскольку ее трудно понять до конца, не проследив то, что оказалось положенным в ее основу.

Итак, источники. Первым, самым общим, являются программы о культуре и искусстве, которые традиционно были всегда хороши на нашем ТВ. Я имею в виду не столько те передачи, которые посвящены одному какому-нибудь виду искусства – от почившего ветерана – «Кинопанорамы» до молодого «Театр + ТВ». Речь идет о тех передачах, в которых используются отдельные сюжеты-репортажи на культурно-художественные темы. На самых ранних этапах существования ТВ в нашей стране, когда только складывался жанр теленовостей, непременной составной частью их были сюжеты о культуре и искусстве. Тогда же возникли журнальные телеформы, такие как «Искусство» (ежемесячный журнал) и «Музыкальный киоск» (открываемый в эфире еженедельно).

В условиях предельной идеологизации телевещания сфера искусства была своего рода отдушиной для талантливых журналистов. Тут можно было обходиться без партийных квалификаций, или, по крайней мере, сводить их к минимуму. Традиции высокой духовности, живущие в нашей интеллигентской среде, сказывались на качестве разработки этих тем. Сюжеты об искусстве, непременно присутствующие во «Времени» (а теперь еще и в «Вестях», и в «Сегодня»), всегда были выше того среднего уровня, который характерен для телеинформации в целом.

Сказанное свидетельствует о почти безграничном выборе тележурналистов, которым располагал Л. Парфенов для своей программы. И о том, что высокий уровень составляющих «Намедни» сюжетов вполне предсказуем.

Однако манера, в которой работали в те далекие времена, когда выходил в свет тележурнал «Искусство», была весьма серьезной. По нынешним понятиям даже чрезмерно пафосной. Сегодня новое поколение журналистов, к которому принадлежат Л. Парфенов и его сотрудники, предпочитает ироническое отношение ко всему и вся: серьезное, тем более пафосное, им кажется излишне сентиментальным, старообразным, идеологизированным.

Не надо думать, будто первым телеиронистом стал Л. Парфенов. Перестроечная пора, которая, с одной стороны, раскрепостила журналистов, и, с другой, привела к самостоятельной работе в эфире большое количество молодежи, выплеснула на экран то, что уже сформировалось на страницах некоторых газет («Московский комсомолец», «Комсомольская правда»). Если говорить собственно о ТВ, то нельзя не вспомнить тут программу А. Кнышева «Веселые ребята», в которой поиски в области электронных средств выразительности шли рука об руку с иронией, отчаянным выворачиванием наизнанку привычных понятий.

Поскольку в «Веселых ребятах» подчас присутствовали мотивы политической сатиры, то программе доставалось от осторожного телевизионного начальства. Каждый выпуск выходил (если выходил) с громадным трудом. Судьба этой передачи в какой-то степени повлияла на журналистов следующего поколения, к которым принадлежит и Л. Парфенов. Они очень скоро потеряли всякий интерес к политическим темам. Иронический стиль, тщательно культивируемый ими, отныне разворачивался исключительно на далеком от политики материале. Так, к примеру, работали два режиссера Д. Дибров и А. Столяров: начав с поисков выразительности в работе электроники, они вскоре соединили их с материалом, в котором присутствовали абсурд и ирония. Их программы (из которых наиболее известен «Монтаж») в значительной степени повлияли на складывание авторской манеры Л. Парфенова. Поэтому я с полным основанием вторым источником «Намедни» называю направление иронического телетворчества (к ним можно прибавить еще и такого автора, как И. Угольников, который, правда, доводит иронию до откровенного гротеска).

Ну, и, наконец, третьим источником анализируемой мною программы являются ее непосредственные предшественники в творчестве самого Л. Парфенова. Тем более что почти все – начиная от названия, кончая творческой манерой – автор не придумал здесь наново, а продолжил. Еще в 1990 г., в составе появившегося тогда Авторского телевидения, которое имело еженедельно время на втором канале ЦТ, среди прочих рубрик были «Намедни», ее вел молодой, мало кому известный Л. Парфенов. Так же, как и в нынешней своей программе, журналист вел рассказ не сидя, как это делает почти каждый его коллега, а стоя. Причем, стоя за пюпитром, подобным тому, каким пользуется Президент США, когда выступает на свежем воздухе. Ну, и, наконец, материал, которым была заполнена парфеновская рубрика. Это – нечто важное, происшедшее в минувшую неделю, увиденное, однако, не в традиционно-серьезном ключе, а в ироническом, отстраненном.

На первых порах, кстати, Л. Парфенов не гнушался политических тем. Так, в выпуске от 12.11.90 он довольно едко прошелся по тому, как отмечалось весьма чтимое тогда 7 ноября. Ирония программы «Намедни» оказывалась вполне созвучной времени: в политизированные годы она касалась всех сторон прежней, отринутой перестройкой идеологии. Притом, что партия коммунистов внешне до августа 1991 г. сохраняла свою силу, возможность критики многого из того, что было создано и вдохновлено КПСС, появилась. И журналисты охотно пользовались ею.

Но вскоре – то ли потому, что настала пора критиковать новую, демократическую власть, то ли из-за желания выделиться из общего хора политизированных журналистов – Л. Парфенов отказался от возможности иронически комментировать события, происходящие в политической сфере. Эта перемена в нем совпала с переходом от кратких комментариев по поводу происшедшего за неделю к новому для Л. Парфенова жанру (впрочем, новому и для всего нашего ТВ). Я имею в виду его «Портреты на фоне», где главной целью тележурналиста стал рассказ о человеке.

«Портрет на фоне» – одна из самых интересных телепрограмм последнего десятилетия. К сожалению, просуществовавшая не очень долго. Потому, наверное, что была весьма трудоемкой, дорогостоящей в производстве, изнурительной для работы без смены одного человека. Она достойна специального разговора. Здесь же, в качестве источника нынешней передачи «Намедни», я хочу отметить ряд ее качеств, нашедших продолжение.

Наверное, самым заметным достоинством «Портретов...», обозначенным в названии программы, было умение автора «вживить» характер и поступки, высказывания и дела своих персонажей в то, что происходило и происходит вокруг них. При этом Л. Парфенов проявлял замечательную наблюдательность, определяя в окружающем самое главное. Причем, не столько формулируя его, сколько в присущей ему иронической, несерьезной форме признавая как сущее. Вдруг оказывалось, что многое из того, что представляет собой герой передачи, разлито в окружающем, звучит в тех мелодиях, которые связаны с ним.

Кстати сказать, музыка в создании иронического фона повествования всегда у Л. Парфенова занимает особое место. Это чувствовалось еще в «Намедни-1», когда, скажем, хроника вторжения советских войск в Будапешт осенью 1956 г. дана под кокетливую песенку Эдиты Пьехи «Дунай, Дунай...» (14.07.91). Или в выпуске, посвященном Турции, переживающей экономическое чудо («Намедни-1», 19.05.91), звучат не только «Турецкий марш», но и «Никогда я не был на Босфоре», «Не нужен мне берег турецкий...».

Еще в «Портретах на фоне» Л. Парфенов испытал такое средство рассказа о человеке, как его самораскрытие в процессе рассуждений на вольные темы. Поставленные в определенный контекст они оставляли такое же впечатление, как язвительные, ироничные комментарии автора. Скажем, в портрете писателя В. Белова (4.06.92) можно было слышать серьезные разговоры насчет того, что М. Горбачев – пешка в руках американцев, что можно было удержать доллар к рублю в отношении 1:4, что новую российскую Конституцию пишут по западным образцам, и что вообще более половины руководителей у нас нерусские и т. д. Тележурналист, слушая все эти излияния, ведет себя предельно корректно, воздерживаясь от каких-либо комментариев: и так все становилось ясным.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13