1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29

Отдадим должное Врангелю, его пониманию обшей ситуации в журналистике. Что касается «Великой России» – и она не являлась исключением. Ее главным редактором и создателем был В.В. Шульгин, член Особого Совещания при Главнокомандующем ВСЮРа, член Русского совета, один из идеологов белого движения. Ее издателем был Н.Н. Львов, член ЦК партии кадетов, бывший депутат I, II и III Государственных дум, один из организаторов Добровольческой армии. Газета редактировалась В.М. Левитским. Видное место в редакции занимал бывший министр Особого Совещания Н.Н. Чебышев. Газета выходила как «орган русской государственной национальной мысли» с 1918 г. под названием «Россия», затем – «Великая Россия» в Екатеринодаре, Одессе, Ростове, Севастополе и др. Она имела монархическое направление, считалась официальным изданием Правителя Юга России, его администрации. Именно в ней 5 июля 1920 г. была опубликована беседа Н.Н. Чебышева с генералом П.Н. Врангелем, в которой шла речь об основных проблемах белого движения: его платформе, характере власти, о взаимоотношениях России с Европой, о еврейском вопросе. «История когда-нибудь оценит, – сказал Врангель, – самоотречение и труды горстки русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве на последнем клочке русской земли боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры. Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это священная война за свободу и право». Н.Н. Львов заявлял со страниц газеты: «Мы были и останемся убежденными монархистами, хотя мы никогда не позволим себе навязывать наши убеждения другим». В программе газеты была и «борьба с жидо-масонским социализмом».

«Великая Россия», ставшая рупором власти, задавала тон всей крымской прессе, как иронизирует А.А. Валентинов, в «доброхотном чебышевском строительстве Перекопской твердыни»: «Апофеозом этой мудрой страусовой политики явилось изделие г. Чебышева в «Великой России», повидавшегося где-то с генералом Врангелем и сообщавшего от его имени, что все на Кубани окончилось, слава Богу, благополучно, что десант увеличился вдвое (на 3/4 камышевым элементом!). И что теперь-то, собственно говоря, наступило как раз время приступить к самой, что ни на есть, настоящей операции – «протянуть руку на запад». Кому (полякам? петлюровцам?) – сказано не было. В ставке обработка г. Чебышевым кубанской операции заставила одних густо краснеть, других негодовать. Упомянутое выше интервью г. Чебышева было поднесено и Европе».

И действительно, журналистика, закрыв глаза на потери войск и их неудачи, до самых последних дней белого Крыма уверяла читателей в победах Русской армии. Газета «Время» (Симферополь, редактор Б. Суворин) 21 октября даже напечатала очерк «Накануне победы», заканчивавшийся словами: «Возможно, что завтра симферопольцы будут обрадованы новой победой нашей героической армии». В этот же день «Таврический голос» писал: «Мы во всяком случае спокойно можем смотреть на свое будущее. Испытанная, закаленная в боях армия генерала Врангеля не знает поражения. Стратегические таланты ее вождей вызывают изумление всей Европы». 22 октября «Вечернее слово» сообщало: «Красные в ближайшие дни попытаются штурмовать перекопские позиции, чтобы скорее добиться своей конечной цели. Со своей стороны, мы могли бы только порадоваться подобным попыткам красных. Пусть себе лезут и разбивают головы о перекопские твердыни. Перекопа им не видать, но чем больше при этом погибнет лучших красноармейских полков, тем скорее деморализация охватит остальную часть красной армии. Для защиты перекопских позиций наша армия даже слишком велика. Поэтому армия наша получит возможность отдохнуть. Нет, большевизм падет, и ждать теперь этого счастья долго не придется». За 4 дня до падения Перекопа Н.Н. Чебышев со страниц «Великой России» заверял: «Можно быть уверенным, что мы не только отсидимся, но и создадим противнику достаточно беспокойное существование». Даже 31 октября газета «Курьер» (Севастополь) вышла с аншлагом «Тревоги не должно быть места!». Между тем 29 октября уже шла эвакуация. Генерал П. Залесский пишет: «Даже 26 октября газеты пели дифирамбы Врангелю и уверяли, что “Крым крепок, как никогда”».

На самом правом краю этой сверхпатриотической прессы стояла газета А. Бурнакина «Вечернее слово», кредо которого было выражено редактором следующими словами: для защиты государственности надо оградить ее частоколом, «сплошь утыканным головами» непокорных; власть при этом «может быть с метлой, с песьей головой, но пусть это будет власть». Журналисты этой газеты прославились своими «сенсациями» и скандалами. Они так отпраздновали в тех условиях выход сотого номера «Вечернего слова», потратили на «юбилей» такие суммы, что когда «Военный голос» предал их гласности (например, «выступление г. Бурнакина в качестве оратора обошлось в 40000 рублей, а угощение «ораторов» в 245000 рублей»), то это вызвало всеобщее возмущение. «Военный голос» с гневом спрашивал: «Неужели же все это нормально и допустимо – все эти и подобные благотворительно-патриотические безобразия?» «Надо положить предел почтенной деятельности некоторых «патриотов» и «благотворителей», и пора, давно пора, расшифровать этих людей». Только после всего этого престиж «патриотов» Бурнакина и К° был несколько подорван у военной бюрократии.

Следует подчеркнуть, что крымская журналистика не составляла исключения из общего правила. Вспоминая начальный этап белого движения, генерал П. Залесский приходит к выводу: «Газеты того времени не разоблачали, не указывали грядущих бед за легкомыслие и эгоизм. Газеты лгали вместе с «властью» и вместе с нею держали обывателя в приятном неведении (истинного положения вещей на фронте и в тылу)». А вот свидетельство 3.Ю. Арбатова, редактора газеты «Вечерние новости» (Екатеринослав) о более раннем периоде: «Осваг, получавший сводки из уездов, располагал страшным материалом, открыто показывающим полную гибель всех начинаний Добровольческой армии. Но в самом Осваге сидели чиновники, спокойно подшивающие бумажки к делу. Ни стоявший во главе Освага полковник Островский, ни заведовавший каким-то общественным отделом полковник Авчинников – совершенно не понимали значения попадавших к ним в руки донесений, рапортов и докладов, написанных в уездах сухим полицейским языком. Главное же внимание обращалось на издание каких-то разжигающих национальную ненависть брошюр и безграмотных, бездарных писем красноармейцу».

В заключение можно сказать, что цензурный режим на территориях, занятых белой армией, был жестким, что отчасти оправдывалось условиями военного времени; подавлялось всякое инакомыслие, вытравливался критический дух. Управленческое звено журналистского творческого процесса (субъективный фактор) так фильтровало информацию, что лишь усугубляло положение дел, способствовало распространению сообщений, угодных власти. Все это сводило на нет эффект пропагандистских усилий и вызывало недоверие и к власти, и к журналистике.

в начало

СОВЕТСКАЯ ЦЕНЗУРА ПЕРИОДА КОМИССАРОДЕРЖАВИЯ:

1917–1919 гг.

Борьба Советов против «самодержавных фабрикантов общественного мнения» за «пользование техническими средствами сообразно своей идейной силе». Попытки решить свободу слова в новых условиях. Декрет Совнаркома о печати и борьба вокруг него. Отпор комиссародержавию – I Всероссийский съезд советских журналистов (1918).

Россия начала XX в. имела достаточно развитую материально-техническую базу журналистики. Но в ходе Первой мировой войны многие территории (Польша, Курляндия, ряд областей), где производилась бумага (до 30%), были оккупированы. К 1920 г. вырабатывалось лишь 6% той бумаги, которая потреблялась в довоенное время. Выход Финляндии из состава России сразу же сократил мощность производства бумаги на треть. Бумажный голод, бумажный кризис сопровождал все первые годы становления партийно-советской журналистики. Вопрос о бумаге решался на самых высоких уровнях руководства.

Все это существенно осложняло положение периодики и книгоиздательского дела, что отчасти объясняет меры, предпринятые тогда революционными властями. Их программа предусматривала, по словам В.И. Ленина, «осуществить переход к новым общественным отношениям с наибольшим, так сказать, приспособлением к существовавшим тогда отношениям, по возможности постепенно и без особой ломки, не уничтожение частной печати, а подчинение ее известному государственному руководству, введение ее в русло государственного капитализма». Одним из первых документов, принятых новой властью по проблемам печати, был Декрет о введении государственной монополии на объявления (21 ноября 1917 г.). По замыслу его создателей, введение государственной монополии на рекламу предполагало существование частной собственности и частных заведений, нуждающихся в рекламе: «как общее явление» частнопредпринимательских газет и соответствующей экономической политики, требовавшей частных объявлений. Ужесточение гражданской войны, введение военного коммунизма, когда большая часть периодики распространялась бесплатно, сделали этот декрет ненужным.

В то же время с приходом к власти большевиков начался процесс перераспределения материально-технической базы журналистики. Новое руководство страны придавало огромное значение этому вопросу, о чем свидетельствует одна из телеграмм Председателя Совета народных комиссаров (СНК) В.И. Ленина (февраль 1918 г.): «Печатный станок – сильнейшее наше оружие». Петроградский военно-революционный комитет (ВРК) в первые же дни закрыл ряд частных газет: «Биржевые ведомости», «Копейку», «Новое время», «Русскую волю» и др., конфисковал их типографии. ВРК сразу же особой резолюцией регламентировал порядок конфискации типографий, потребовал вести «учет запаса бумаги, которая распределяется между крупнейшими социалистическими партиями». Печатать что-либо в этих типографиях можно было лишь по решению ВРК. Он же принял меры к учету и охране полиграфического имущества. Петроградский ВРК более 15 раз обсуждал вопросы реквизиции бумаги только в октябре – ноябре 1917 г., позднее он принял решение «О запрещении вывоза бумаги из Петрограда». Затем этими вопросами стал заниматься Совнарком. Через полиграфический отдел ВСНХ и его отделы на местах была проведена в 1918–1921 гг. централизация руководства полиграфической промышленностью. 2 июля 1919 г. Совет рабочей и крестьянской обороны принял постановление «О милитаризации типографских рабочих», а СНК обнародовал декрет о распределении печатной бумаги в стране. В начале 1920 г. увеличивающаяся разруха в полиграфической промышленности заставила милитаризировать 16 крупнейших типографий Москвы, Петрограда, Нижнего Новгорода. Постепенно все наиболее мощные типографии на территории, занятой Советами, переходят в их руки: к октябрю 1919 г. было национализировано 125 предприятий полиграфической и бумажной промышленности. Был установлен контроль над Петроградским телеграфным агентством, радиотелеграфом, всеми радиостанциями столицы и ее окрестностей, созданы правительственные учреждения по их управлению и контролю за деятельностью частных полиграфических предприятий.

Вместе с обеспечением материальной базой новой журналистики Советским правительством была проделана определенная законодательная работа, декларировавшая право большинства народа – рабочих и крестьян на свободу слова и печати. Придя к власти, социалисты разных оттенков столкнулись с необходимостью реализовать проповедуемые ими идеалы. Уже Временное правительство не смогло провести в жизнь сразу же заявленные свободы. Вот свидетельство человека, близкого этому правительству, одного из активных деятелей революции, профессора Петербургского университета П.А. Сорокина, побывавшего 27 февраля на собрании литераторов, образовавших официальный пресс-комитет революции: «Кто уполномочил их представлять прессу? – задал я самому себе вопрос. Вот они, самозванные цензоры, рвущиеся к власти, чтобы давить все, что по их мнению является нежелательным, готовящиеся задушить свободу слова и печати. Монархические газеты были уже запрещены и их типографские мощности конфискованы. Социалисты согласились с этим как с необходимостью. Но увязывается ли такая постановка вопроса со свободой печати, которую они так горячо защищали ранее? Как только амбиции радикалов удовлетворены, они, похоже, становятся даже более деспотичны, чем реакционеры».

9 марта 1917 г. Временное правительство ликвидирует основной центр царской цензуры – Главный комитет по делам печати, вводит должность комиссара по делам печати. 10 марта состоялось совещание по вопросам печати, на которое были приглашены наиболее заинтересованные в решении проблем журналистики стороны: представители соответствующих отраслей промышленности по производству периодики, журналистских организаций – Всероссийского общества редакторов ежедневных газет, Общества редакторов петроградских журналов, Петроградского общества журналистов и др. Оно поддержало ликвидацию Главного комитета по делам печати и обсудило проект восстановления временной военной цензуры. Этими мероприятиями был намечен деловой подход к решению проблем свободы печати. Но 16 мая в «Вестнике Временного правительства» было обнародовано популистское законодательное распоряжение: «Печать и торговля произведениями печати свободны. Применительно к ним административных взысканий не допускается». Казалось бы, этим лаконичным документом, отразившим идеальные помыслы, был положен конец цензуре. К сожалению, его составители пошли на поводу настроений и эмоций, не учли конкретных условий времени. Поэтому практика быстро внесла свои коррективы. Уже в мае Общество деятелей периодической печати и литераторов в Москве созвало общее собрание писателей и журналистов по вопросу «о насилиях над прессой» (захват типографий, нарушение свободы печати и др.). Резолюция собрания призывала управление страной содействовать их прекращению. П.Н. Врангель, отражавший настроения других кругов, замечает в своих «Записках»: «В то время как левая печать открыто вела разлагающую армию пропаганду, правые газеты конфисковывались и закрывались». В июле после известных кризисных событий Временное правительство предоставило военному министру право закрывать издания, призывающие к военному бунту и неповиновению на фронте. Началась борьба с инакомыслием. В итоге большевистские издания были закрыты и загнаны в подполье, прошли аресты и др.

Во многом такая же ситуация с решением свободы слова и печати сложилась и у большевиков. 9 ноября 1917 г. СНК принял Декрет о печати, который был утвержден на первом же заседании правительства, что подчеркивает, какое значение оно придавало борьбе с контрреволюционной прессой. Декрет был опубликован 10 ноября в «Газете Временного рабочего и крестьянского правительства», «Известиях», «Правде». Необходимость именно такого документа вытекала из той общественной атмосферы, которая тогда сложилась. Со страниц прессы на аудиторию обрушилась лавина призывов к расправе с новой властью. Еще 15 октября 1917 г. эсеровское «Дело народа» писало: «Против объявленного похода большевиков революция должна собрать все силы. Пусть грозный и дружный отпор будет ответом на призыв к преступному выступлению в эту тяжелую для страны минуту». В документальном репортаже «10 дней, которые потрясли мир» Джон Рид, американский журналист, восклицал: «...какой бурный поток воззваний, афиш, расклеенных и разбрасываемых повсюду, газет, протестующих, проклинающих и пророчащих гибель! Настало время борьбы печатных станков, ибо все остальное оружие находилось в руках Советов».

«Дело народа» призывало: «Наш долг – разоблачить этих предателей рабочего класса. Наш долг – мобилизовать все силы и встать на защиту дела революции». Эсеровский орган предупреждал: «Не верьте обещаниям большевиков! Обещание немедленного мира – ложь! (Ленин уже сознался в этом.) Обещание хлеба – обман! Обещание порядка, обещание земли – сказка!.. Спасайте республику, пока не поздно!» Газета «Дело народа» отражала настроения правой части партии эсеров, но ее позиция была типичной для открыто оппозиционной периодики. Против именно такой прессы и был направлен Декрет о печати: «Всякий знает, что буржуазная пресса есть одно из могущественнейших оружий буржуазии. Особенно в критический момент, когда новая власть, власть рабочих и крестьян только упрочивается, невозможно было целиком оставить это оружие в руках врага, в то время, как оно не менее опасно в такие минуты, как бомбы и пулеметы. Вот почему и были предприняты временные и экстренные меры для пресечения потока грязи и клеветы, в которых охотно потопила бы молодую победу народа желтая и зеленая пресса». Интересно совпадение аргументации при определении границ свободы печати этого документа и программного заявления П.Н. Врангеля на встрече с ведущими редакторами газет Крыма (1920 г.): «во время войны, а тем более гражданской, орудием борьбы являются не только пушки и ружья, но и идеи».

В Декрете о печати подчеркивался его временный характер. В нем говорилось, что «всякие административные воздействия на печать будут прекращены, для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом, согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону», даже в критические моменты «стеснение печати допустимо только в пределах абсолютно необходимых». В постановляющей части документа определялись эти пределы. Закрывались лишь те издания, которые призывали «к открытому сопротивлению или неповиновению рабочему и крестьянскому правительству, ... к деяниям явно преступного, т.е. уголовно-наказуемого характера, ... сеяли смуту путем явно клеветнического извращения фактов».

Таким образом, Декрет о печати не был, как иногда представляют, обычным юридическим законом о печати. Он не ликвидировал буржуазную и мелкобуржуазную прессу, а преследовал призывы к открытому сопротивлению и неповиновению Советской власти, ложь и клевету. Он имел и агитационный характер, о чем свидетельствует его лексика. В нем объяснялось, что буржуазный лозунг «свободы печати» всегда был «либеральной ширмой», которая фактически скрывала «свободу для имущих классов захватить в свои руки львиную долю всей прессы, невозбранно отравлять умы и вносить смуту в сознание масс».

На основании Декрета о печати с октября 1917 г. по июнь 1918 г. были закрыты или прекратили существование по другим причинам более 470 оппозиционных газет. Он, без сомнения, был одним из программных документов большевиков, и вокруг него вскоре развернулась острая борьба. «Вопросы о свободе печати были в ноябре 1917 г. одно время в центре политических партий», – признавался Л.Д. Троцкий. Во ВЦИК декрет был оглашен на другой день после его принятия Совнаркомом и сначала был воспринят как необходимый революционный акт. И лишь когда он послужил основанием для закрытия ряда партийных изданий («Друг народа», «День», «Революционный набат» и др.), фракцией левых эсеров (29 членов ВЦИК) был предпринят демарш, отразивший также настроение меньшевиков и части большевиков, подогревавшийся межпартийной и внутрипартийной борьбой по вопросу о создании «однородного социалистического правительства». Лидеры меньшевиков Л. Мартов и Р. Абрамович «3 ноября предъявили ультиматум: никаких переговоров, пока правительство не прекратит арестов и закрытия буржуазных газет».

Джон Рид свидетельствует: «Но и в самом Смольном в рядах большевистской партии нарастала сильная оппозиция политике Ленина. В ночь на 17 (4) ноября огромный зал ЦИК был набит битком. Атмосфера зловещая. Большевик Ларин заявил, что уже приближается срок выборов в Учредительное собрание и что пора покончить с «политическим террором». Необходимо смягчить мероприятия, принятые против свободы печати. Они были необходимы во время борьбы, но теперь не имеют никакого оправдания. Печать должна быть свободна, поскольку она не призывает к погромам и мятежам». На этом заседании ВЦИК Ю. Ларин предложил резолюцию, отменяющую Декрет о печати. Его поддержали левые эсеры А.Л. Колегаев, В.А. Карелин, Б.Ф. Малкин и др., видевшие в декрете «нарушение основных принципов демократии». Б.Ф. Малкин призывал к «политическому великодушию для всех политических и классовых противников», к действию «обаянием революционного движения». Позицию большевиков изложил В.А. Аванесов в предложенной им резолюции: «Закрытие буржуазных газет вызывалось не только чисто боевыми потребностями в период восстания и подавления контрреволюционных попыток, но и являлось необходимой переходной мерой для установления нового режима в области печати, такого режима, при котором капиталисты – собственники типографий и бумаги не могли бы становиться самодержавными фабрикантами общественного мнения». В резолюции предлагалось конфисковать частные типографии и запасы бумаги, передать их в собственность Советской власти в центре и на местах с тем, «чтобы партии и группы могли пользоваться техническими средствами печатания сообразно своей идейной силе, т.е. пропорционально числу своих сторонников».

«Затем выступил Ленин, спокойно, бесстрастно, – пишет в своем репортаже Джон Рид. – Он морщил нос, говорил, медленно подбирая слова; каждая фраза его падала, как молот». Ленин напомнил, что именно в ходе Февральской буржуазно-демократической революции были закрыты «царистские газеты». В создавшейся конкретной ситуации в молодой республике, по словам Ленина: «Мы не можем дать буржуазии возможность клеветать на нас... мы не можем к бомбам Каледина добавлять бомбы лжи». Он считал, что необходимо создать комиссию для расследования зависимости буржуазных газет от банков, так как: «Мы должны уйти от этой свободы печати, зависящей от капитала». В поддержку резолюции большую речь произнес Л.Д. Троцкий: «В условиях гражданской войны запрещение враждебных газет есть мера законная. Необходим, конечно, переход к определенному режиму печати. К такому режиму мы и хотим перейти. Буржуазная монополия печати должна быть разрушена. Иначе нам не стоило бы брать власть! Каждая группа граждан должна иметь доступ к бумаге и типографскому станку. Право собственности на типографии и бумагу принадлежит прежде всего рабочим и крестьянам и только после них буржуазным партиям, составляющим меньшинство».

ВЦИК большинством голосов («за» – 34, «против» – 24, воздержался – 1) принял резолюцию большевистской фракции о поддержке политики Совнаркома в области печати. Левые эсеры после голосования резолюции выступили с заявлением об отказе сотрудничать с большевиками, выходе их представителей из ВРК, штаба, уходе со всех ответственных постов. Они характеризовали резолюцию ВЦИК как «яркое и определенное выражение системы политического террора и разжигания гражданской войны». В известном смысле протестом против резолюции было заявление группы народных комиссаров В.П. Ногина, В.П. Милютина, А.И. Рыкова, И.А. Теодоровича и др. о том, что они снимают с себя ответственность за политику Совнаркома и слагают звания наркомов. Их поддержал ряд ответственных работников (Ю. Ларин, Д.Б. Рязанов, А.Г. Шляпников и др.).

6 (19) ноября собрание уполномоченных Союза рабочих печатного дела, руководимое меньшевиками, решило начать всеобщую забастовку протеста против закрытия газет. ЦК меньшевистской и эсеровской партий, Петроградская городская дума, Союз рабочих печатного дела создали особый Комитет борьбы за свободу печати. Его воззванием открывался 12-й номер журнала «Печатное дело» (15 ноября 1917 г.). Однако забастовка не состоялась, несмотря на поддержку меньшевистскими союзами печатников Москвы, Харькова, Нижнего Новгорода и др., так как большинство полиграфистов было против нее. Газета «Правда» публиковала письма рабочих типографий, возмущенных этим «контрреволюционным актом».

Основная часть интеллигенции встретила Декрет о печати негативно. 26 ноября 1917 г. Союз русских писателей выпустил специальную однодневную «Газету-протест. В защиту свободы печати». Издание объединило представителей разных слоев интеллигенции: 3.Н. Гиппиус, Е.И. Замятина, В.И. Засулич, В.Г. Короленко, Д.С. Мережковского, А.Н. Потресова, Ф.К. Сологуба, П.А. Сорокина и др. Вот названия некоторых статей этого издания: «Слова не убить», «Красная стена», «Осквернители идеала», «Протесты против насилий над печатью» и т.д. Со страниц этой газеты 3.Н. Гиппиус заявляла, что «отменена вся печать кроме большевистской», а П.А. Сорокин увидел в закрытии враждебных Советской власти газет «возврат к средним векам», А. Редько – «убийство общественной мысли».

Формой протеста интеллигенции против большевистского декрета стали однодневные газеты «Петроградская свободная печать», однодневка Клуба московских писателей, вышедшая в декабре 1917 г. под лозунгом «Слову – свобода!», и др. Этим же настроением были проникнуты отклики на декрет «Новой жизни», цикл статей М. Горького «Несвоевременные мысли», статья В.Г. Короленко «Торжество победителей», помещенная в «Русских ведомостях» и «Деле народа», в которой он обвинял Советскую власть в походе против демократии.

Лидеры большевиков отстаивали свою точку зрения. В.И. Ленин писал: «Только Советская Россия дала пролетариату, и всему гигантскому трудящемуся большинству России, невиданную, невозможную и немыслимую ни в одной буржуазной демократической республике свободу и демократию, отняв, например, дворцы и особняки у буржуазии (без этого свобода собраний – лицемерие), отняв типографии и бумагу у капиталистов (без этого свобода печати для трудящегося большинства нации есть ложь), заменив буржуазный парламентаризм демократической организацией Советов, в 1000 раз более близких народу, более демократичных, чем самый демократичный буржуазный парламент». «Одним из главных обвинений против нас в устах буржуазии, ее газетчиков, ее политиков, ее ораторов, – говорил Л.Д. Троцкий 13 декабря 1917 г. в речи перед гренадерским полком, – является наша политика по отношению к буржуазной прессе. Говорят, что мы являемся душителями свободы. Это обвинение размягчает сердца так называемой интеллигенции. И даже такие люди, как Горький и Короленко, люди несомненно честные, но проникнутые предрассудками мещанской среды, готовы проливать свои слезы по поводу насилия над нововременскою свободой печати».

Однако сомнения и колебания по поводу того, как же в тех условиях решать проблему свободы слова и печати, испытывали и многие большевики, что отразилось на характере местных декретов о печати. В Москве проект такого документа был выработан М.Н. Покровским и И.И. Скворцовым. Он был одобрен Московским ВРК 6 ноября 1917 г. В декрете о печати Московского совета объявлялось, что «в Москве могут беспрепятственно появляться все органы печати, без различия направлений». Но Комитет предупреждал, «восстанавливая свободу политической печати», что «никакие воззвания, призывающие к восстанию против Советов, допущены не будут. Органы, где появятся подобные воззвания, будут конфискованы, авторы же их будут преданы революционному суду». 8 декабря обнародован декрет о печати Московского Совета. В нем регламентировались меры преследования за клевету, ложную информацию в прессе, порядок публикации опровержений, меры наказания (закрытие издания или штраф).

Порой в решении проблемы свободы печати дело доходило до курьеза. Так, 10 декабря 1917 г. на заседании Архангельского ревкома рассматривался вопрос о закрытии газеты «Архангельск». Были предложены две резолюции:

1.       «Учитывая весь имеющийся материал и озлобленное настроение масс, Архангельский ревком высказывается за закрытие газет «Архангельск» и «Северное утро»,

2.       «Считая невозможным по принципиальным соображениям прибегнуть к закрытию местных газет, как к нарушению одного из первейших завоеваний революции – свободы слова, ревком, учитывая настроение масс, явно враждебное и могущее повести к серьезным осложнениям, доводит до сведения газет «Архангельск» и «Северное утро» о таковом настроении масс».

За обе резолюции было подано одинаковое число голосов (5 – «за», 2 – «против»).

Декрет о печати Совнаркома был направлен на подавление журналистики, выступавшей против Советской власти. Однако оппозиция в ответ на закрытие ряда изданий использовала старый прием революционной прессы: издание вновь воскресало под измененным названием. Так, газета «Голос солдата» (Петроград) за три месяца сменила 9 названий: «Солдатский голос», «Искры», «Солдатский крик», «Мира, хлеба и свободы», «За свободу», «За свободу народа», «Революционный набат», «Набат революции». В ответ на такую тактику Совнарком 28 января 1918 г. принял Декрет о революционном трибунале печати. В нем предусматривались наказания за «нарушение узаконений о печати, изданных Советской властью», и более суровые меры за преступное использование периодики. Революционный трибунал печати состоял из трех лиц, избиравшихся Советом не более чем на 3 месяца. Характерной чертой трибунала была широкая гласность его работы. Дело слушалось публично после работы следственной комиссии, при участии обвинения и защиты. Весь ход трибунала освещался в журналистике.

Декрет определял целую систему наказаний, включая штрафы, лишение свободы, политических прав, конфискацию в общенародную собственность типографий, полиграфического имущества лиц, привлеченных к суду. Большинство этих наказаний стало использоваться на практике. Так, были оштрафованы газеты: «Петроградский голос», «Вечерние огни», «Новые ведомости» – на 5 тыс. руб.; «Новая газета», «Дзенник народовый», «Наш век», «Сведения о Латвии» – на 10 тыс. руб.; «Новый вечерний час» – на 20 тыс. руб.; «Новая жизнь» – на 50 тыс. руб. и т.д. Трибуналами были закрыты «Кабаре», «Чертова перечница», «Новая жизнь», «Дело народа», «Луч», «Заря», «Знамя борьбы» и др., арестованы в качестве заложников редакторы «Огонька» Бонди, «Эры» Анисимов и др.

28 января 1918 г. «Правда» сообщила о том, что состоится первое публичное заседание Петроградского революционного трибунала печати. 31 января слушалось дело газеты «Питер», известной еще до революции под названиями «Маленькая газета», «Русь», «Новая Русь» и др., отличавшейся черносотенным характером. На заседании Революционного трибунала печати был вскрыт состав преступления газеты: «Не останавливалась перед самой грубой ложью», в доказательство чего приведены изобличавшие ее факты, названия статей, содержавших клевету на Советскую власть и рабочих. Одним из обвинителей газеты «Питер» выступил Союз металлистов, который в письме в Революционный трибунал печати просил «привлечь редакцию газеты «Питер» за клевету с целью дискредитирования профессионального союза металлистов и возбуждения против него масс рабочих». Комиссариат по делам печати в обвинительном акте считал, что «одно закрытие газеты «Питер» не достигнет цели, ибо этот грязный листок по примеру прошлого возродится под новым названием. Комиссариат постановил: подвергнуть задержанию всех наиболее деятельных сотрудников и предать их суду Революционного трибунала за систематическую ложь, клевету и контрреволюционную пропаганду».

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29