Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
Однако тогда это тоже был ребеночек преждевременный. Да и был ли мальчик? Если иметь в виду изначальное лукавство с выжиданием момента, этот цветочек даже на свет появился бессмертником. А потом вообще «Перекличку» превратили в некий особый записанный на пленку жанр, помесь жабы с пауком (выражение, которым незабвенный «ВД» – Владимир Дмитриевич Трегубов, мой первый главный редактор, сопроводил мой первый «комментарий»). В общем, получилась куколка, обряженная в несколько интервью из разных мест на заданную тему, жанр очень статичный, не имеющий никакого отношения к событиям быстротекущей жизни, лишенный даже элементов полемики. Но опять же, что-то такое ведь поначалу было, что-то проклевывалось, что-то носилось в воздухе... И вот, наконец, «задул ветер перемен». У первого, кто произнес эти слова, наверное, потом развился нервный тик. А ветер все-таки задул. Близились девяностые годы. К нам в редакцию посадили главным бывшего секретаря парткома Гостелерадио А.П. Болгарева. К нам! В чапаевский отряд! Да мы... Щас шашки наголо, бурки за спину!.. А тут – Болгарев. Аккуратный, застегнутый, жутко морально устойчивый и всё – по часам (у нас только выпуски – по минутам и секундам, а остальное – гуляй-не хочу, хоть круглые сутки работай в полное свое удовольствие, некоторые так и делали, просто жили на работе: Пелехов, Яша Смирнов). И вот же случилось, что при исполнительном чиновнике Болгареве – как мы тогда его воспринимали – и под его водительством, как правило, сдерживающим, а также при его участии идеями и делами, на «Маяке» произошла революция. Появилась «ПАНОРАМА» – интенсивное информационное вещание в лучшее время с утра и под вечер. Появилась фигура ведущего: это журналист, который знает, что такое новость, умеет ее подать, не теряется в неожиданных ситуациях и имеет собственное мнение, а это слушатели всегда распознают, даже если он ни словом, ни интонацией не выкажет своего отношения. Ничего подобного не допустил бы ни Болгарев, и никто другой на его месте, сколько бы мы ни махали шашками. А просто настала пора. Прорвало. Заговорили. Конечно, в это время бессловесный диктор уже становился анахронизмом. Да, безукоризненная дикция, прекрасные голоса, артистические модуляции, но – только текст, от и до, ни одного живого слова. Разве что в концерте по заявкам: «Агафья Мафусаилллна прожила долгую трудную жизнь. Война... разруха... дети... работа...» И далее как под копирку: долгую трудную жизнь, конечно, прожила и дорогая Наталья Дмитттна, а также Магдалина Соломоннна и Сикоку Харакирьна, и всем им теперь в награду и утешение песня «Ах, какая женщина!». Все ясно, действительно пора: и жизнь оживилась, и новость пошла косяком, и не осознанная пока, но уже настоятельная потребность, чтобы с тобой разговаривали по-человечески. Так по какому поводу бои? А по-любому. И как назвать, и в какое время вещать, и сколько бригад, и сколько начальников. Сражались даже из-за того, сохранить ли музыкальному «Маяку» свою автономию на ул. Качалова или все-таки переехать в Останкино и дать себя подмять ненавистным информационщикам. Анекдот? Двадцатилетняя дылда по имени «Информационно-музыкальная радиостанция «Маяк» разбросала части тела по всей Москве и никак не могла собрать в кучку свои руки-ноги. Вот и было: выпуск заканчивается каким-нибудь зарубежным (у нас их еще не случалось) стихийным или иным бедствием с убитыми и ранеными, и тут же, в подхват, грянут «Ка-а-а-нфетки бар-раночки!». А однажды Николай Иванович Рыжков навещал российскую глубинку, и по этому поводу был на «Маяке» репортаж. После которого немедля включилась песня «Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй!». Болгареву удалось переманить первую группу музредов, именно под «Панораму», и хоть одним домом мы стали жить гораздо позже, это уже было грандиозное завоевание. Но главные кровопролития происходили на еженедельных ристалищах вокруг КОНЦЕПЦИИ. Попробуй только один в сомнении поднять брови, как другой уже осведомлялся: «А у тебя есть КОНЦЕПЦИЯ?» В результате их наковали во множестве, с вариациями, с шипами и с ядом, и с напалмом, и просто потяжелее и покруглее, чтоб как ядро на ноге каторжника. Не вовлеченный в баталии народ ходил в растерянности, по временам поднимая вопрошающий взгляд на борцов-затейников. Кого-то ведь могли и конями затоптать, умчавшись вдаль на сверкающих колесницах... А перехлест шел со всех сторон. Отличный редактор, удалая душа, поэт и хулиган Жетвин рвался на волю, в пампасы, снять галстук и еще чего-нибудь, расковаться и хлопать всех по плечам. Четкая, мудрая Марина Новицкая, знающая цену слову, мастер тонкого, тактичного интервью, тоже переходила на крик, едва заслышав речь о панораме: «Да не расковаться он хочет, а распоясаться!» В Безяеве просыпался профсоюзный деятель, и наш Владимир, удивительнейшим образом вращая глазами по и против часовой стрелки, уже вставал грудью на защиту интересов будущих тружеников ночи, требуя дополнительной оплаты за работу в экстремальных условиях. Главному редактору больше всего хотелось точно знать, кому объявлять выговор за ляп в эфире: ведущему, редактору или визирующему. Я возвышала голос до писка, предлагая заключить договор «О разграничении полномочий». Труднее всего было понять: а есть у нас чего сказать, кроме готового текста из сообщений агентств да вот той эпохальной фразы: «Ну что, Петя, как у тебя там?» И в чем заключается это нечто, долженствующее отделить, отличить тебя от диктора-чтеца? Кроме, конечно, хромающей дикции. Ну да, да, у Ленина тоже были с дикцией проблемы, но ведь слушали его? Эк, куда замахнулся! Так и не договорившись ни до чего, начали, прямо по Наполеону: главное ввязаться, а там посмотрим. Первым делом ошеломили Слушателя. С большой буквы. Всего. В целом. Раньше как: был один диктор, ну два – девочка и мальчик. Всё ясно и четко. Пять минут информации (можно пропустить, главное погоду бы в конце), двадцать пять минут музыки. Утром, правда, ритм пожестче, но тоже привычно. И вдруг! Возникает девочка. Говорит: здравствуйте, я такая-то, а со мной еще музыкальный редактор – такой-то, а еще редактор международной информации, сякой-то. Мамочки! И говорят они как-то не так, тараторят, смеются, ошибаются, да еще имеют наглость извиняться! Не-е-т... ну-ка, ну-ка, о чем он там? Ну, дает! Ну, парень, не усидеть тебе на этом месте... Смотри ты, еще держится. Маттть-честная, опять он! Так их стали узнавать, ведущих. К одним стали прислушиваться, на других брызгать кипятком, одного требовали выбросить из эфира, другому хотели внимать круглые сутки. Письма пошли тяжелым потоком, ничего подобного раньше не было, только заявки на песню. Теперь появились заявки такого рода: «Сестра, тут у нас, сама понимаешь, с мылом напряженка. Ну и папирос хорошо бы. Я курю «Беломор». Когда есть. Но нет. Еще из белья бы чего. Да, и когда пойдешь посылку посылать, знай, что к нам нельзя больше десяти кг». А от Нейча млели девушки. Голос! «Дорогой Николай Иванович! Приезжайте к нам в Вологду. Мы с подругой очень ждем. Возьмите с собой товарища, и мы все вместе пойдем в лес собирать ягоды и грибы». Тогда у нас был отдел писем, там разбирали почту и прикалывали ярлычок, на предмет чего письмо. На этом было указано: «О грибах». Внутрисемейное примирение в редакции, хоть и весьма относительное, наступило чуть ли не в один миг. И способствовало этому письмо такого примерно содержания: «КАК ОНА СМЕЕТ?! А ОН КТО ТАКОЙ?! И КТО ВАМ ВСЕМ ДАЛ ПРАВО?!» Тут мы и успокоились: внешний враг на пороге, надо объединяться. Набив себе порядком шишек, привыкли к прямому эфиру, но чтоб распоясаться... Бывали, конечно, заскоки, но в основном получилась программа, если и без галстука, но в пиджаке. Или в свитере. До трусов не разоблачались. Жетвина, правда, два или три раза изгоняли из эфира за вольности с сановниками, но слушатели любили его за храбрость. Очень хорошо знали Ольгу Василенко. И никто из слушателей не догадывался, что после четырехчасовой «панорамы» в прямом эфире, где она была и серьезной, и легкой, и свободной, и жизнерадостной, с заразительным смехом, – что она выходит из студии с красными пятнами на щеках с диким давлением. Эта «легкость» давалась очень нелегко. Правда, Безяев Владимир, пулемет и тараторка, фонтан шуток и острых словечек, мог отсидеть и две «панорамы» подряд, а потом еще – в монтажную что-то готовить на следующую смену. Не уходил домой Нейч. По-моему, никогда. Хотя как же: я ведь бывала у них дома, и его тоже там видела... Но в основном жил на работе, ваял свою нетленку. И зачем? Все равно самые лучшие его штучки врывались в эфир неожиданно даже для него самого. Людмила Семина – женщина из женщин, с этакой легкой хрипотцой. И что было стараться, готовиться, задергать всю бригаду, намонтировать интервью, обставиться и текстами, и музыкой, и стихами – это оценит дежурный редакционный критик, да, а вся мужская часть слушателей просто поплывет от звука голоса. Александр Рувинский – спокойный, очень сдержанный, медлительный, какой-то даже холодный, с совершенно неожиданным ироническим подтекстом и проблеском теплоты – ах... Конечно, не просто ах-ох, ягодки-грибочки. За всем этим – тройная линия окопов, вырытых накануне, в день подготовки, а также крепостные стены и разводные мосты, построенные за всю сознательную жизнь на радио, в журналистике. Никто из ведущих не позволял себе являться в студию с пустыми руками, пустой головой. Он должен знать цену информации, которую читает, а чтобы знать – требуется попробовать самому её раздобыть. В этом и было главное отличие «Маяка» от всех последующих станций, соединявших музыкальный ряд с речевым: мы понимали, что говорим. Стремились понимать – определенно. ...Вдруг, нечаянно, оказываешься дома, и вокруг никого. Включаешь «Маяк». А там кто-то свой. Ты его любишь или наоборот. Но в любом случае, ты абсолютно точно знаешь: тот, кто сейчас говорит в микрофон «Маяка», там, далеко, в студии, он говорит именно с тобой, он в твоем доме. Прошу прощения: кажется, надо было глагол «знаешь» поставить в прошедшем времени. Но не хочется. Вера Щелкунова Непомнящий Борис Вениаминович Родился 10 июля 1945 года. В 1969 году окончил Уральский университет. С 1984 по 1989 год – главный редактор радиостанции «Юность», 1989–1991 год – главный редактор радиостанции «Маяк», 1991–1995 годы – зам. генерального директора телерадиокомпании «Останкино», ген. директор информационного телевизионного агентства (программа «Время»), 1995–1996 годы – вице-президент, зам. генерального директора Московской независимой вещательной корпорации (ТВ-6), 1996–2000 годы – зам. председателя ВГТРК, главный редактор программы «Вести». С 2000 года – руководитель Центрального окружного межрегионального территориального управления Министерства Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций. Награжден орденом «Знак Почета», медалями. Согласитесь, не так уж много политического опыта у человека, который руководил радиостанцией «Юность», а тут сразу стал главным редактором «Маяка», которой во многом был «политической составляющей» – такой термин стали позже употреблять в нашей стране, стоявшей на пороге «сердцевинных» перемен. Так вот, сидит новоиспеченный главный за длинным столом, где собрались на летучку зубры радийной журналистики. Идет разбор утреннего-ночного эфира. Ерзая на руководящем кресле, новый начальник задает присутствующим вопрос: почему ночью в эфире не прозвучало сообщение о смерти Андрея Дмитриевича Сахарова? Все агентства только об этом, а мы – нет! Ответ прост: «тассовки» не было. – А почему в 10 утра сообщили? – Так на съезде народных депутатов сказали! – Но ведь «тассовки» не было и в это время! Как решились-то?
|
|
|
|
|
