1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18

Такое повседневное функционирование морали, развертывающееся в рамках взаимодействия общего и индивидуального морального сознания, общественной и индивидуальной деятельности, позволяет отнести этот процесс к области социальной регуляции поведения. Моральная регуляция и психические механизмы регулятивной деятельности человека представляют собой различные взаимосвязанные аспекты более общего процесса – социальной регуляции[8].

Судя по нарисованной Л.М. Архангельским картине, в отечественной этике не было сколько-нибудь основательного опыта рассмотрения морали в контексте кибернетического подхода к обществу как сложной системе, сформировавшей в ходе своего развития перекрестные регулятивные структуры. В работах последних лет – обстоятельной монографии Р.Г. Апресяна «Идея морали и базовые нормативно-этические программы»[9] и фундаментальном учебнике для вузов «Этика» А.А. Гусейнова и Р.Г. Апресяна[10] – тоже не используются возможности, которые открывает для исследователей морали такой подход.

Между тем приведенные рассуждения Л.М. Архангельского довольно отчетливо показывают, что этическая мысль близка к проникновению в кибернетическую природу общества. И в этом смысле у нас есть основания считать, что до некоторой степени «ответ совпал». Однако – только до некоторой степени. Остановимся на расхождениях, ибо они принципиальны.

Традиционным для марксистской этики является утверждение, что мораль есть средство приведения в соответствие интересов индивида с интересами общества, поскольку последние признаются доминирующими. В таком случае мораль предстает перед нами в виде суммы требований, стихийно или с помощью этики вырабатываемых общественным сознанием и подлежащих внедрению в сознание индивидов для того, чтобы они реализовались в их поведении, а тем самым и в общественной практике. Фактически речь идет о таком регулировании, сутью которого является принуждение к «добровольному повиновению».

Подобное толкование не позволяет сколько-нибудь убедительно объяснить то решающее, на протяжении веков характеризующее моральные отношения обстоятельство, что «конечной инстанцией», определяющей нравственное поведение индивида, является он сам. Разумеется, существуют нравственные ориентиры – хранимые в общественном сознании моральные ценности. Существуют моральные санкции – положительные и отрицательные, в виде общественного мнения и демонстрационного (знаково-символического) поведения окружающих, представляющие собой реакции на конкретные поступки. Но предпочтение тех или иных ценностей[11], выбор поступка из возможных вариантов всегда остается за индивидом и, как говорится, «обжалованию не подлежит» (если, конечно, этот поступок лежит в границах его моральной компетенции). Почему так происходит? Каким образом могло случиться, что в обществе не возникло никаких государственных служб, способных воспрепятствовать свободному выбору индивида, как это имело место при формировании института права?

Великий немецкий моралист XVIII в. Иммануил Кант увидел объяснение данного обстоятельства в том, что человеку априорно (вне опыта, независимо от опыта) дан некий нравственный закон, которым и определяется его выбор той или иной максимы поведения в каждой конкретной ситуации. Кант назвал этот закон Категорическим Императивом, подчеркнув, что он имеет всеобщий обязательный характер и проявляет себя в виде веления долга. Следуя ему, человек отказывается от своекорыстия, но остается верным самому себе, поскольку хотя тут и есть принуждение к поступкам, но это «принуждение одним лишь разумом и его объективным законом»[12]. В связи с данным положением философ Э.Ю. Соловьев не без оснований замечает:

Истолкование морали как антиприспособленческой разумности и как меры неподатливости индивида по отношению к социальному подкупу, может быть, никакому другому веку не понятно до такой степени, как нашему, двадцатому[13].

XX век создал условия и для того, чтобы понять, каким образом могло возникнуть у Канта представление об априорности Категорического Императива. Логика развития кибернетических систем еще раз подтвердила справедливость основного закона эволюции: каждая новая, более сложная система содержит в себе в снятом виде механизмы, определявшие существование предшествующих систем. Социум возникает не на пустом месте, и отрицать его связи с предшествующими формами организации значит лишать себя возможности увидеть максимально возможное богатство смыслов его сегодняшнего и завтрашнего бытия. Мораль, действительно, – явление социальное, она формируется вместе с социумом как кибернетической системой новой степени сложности. Однако, как мы уже отмечали, предпосылки для ее формирования определились на предшествовавших стадиях развития кибернетических систем. Они проявились в виде инстинкта – генетической установки на необходимую для выживания биологического вида согласованность действий индивида и общности. А носителем этой установки, носителем записанной в генах информационной программы, управляющей жизнедеятельностью вида, является каждая биологическая особь. Столь важное обстоятельство нельзя игнорировать, говоря о возникновении морали[14].

Нельзя этого делать прежде всего потому, что именно данное обстоятельство сыграло решающую роль в том, как произошла трансформация регулятивных структур, когда формирующееся человеческое общество оказалось перед необходимостью самостоятельно программировать свою жизнедеятельность. Не будем повторять того, о чем уже говорилось, подчеркнем только: потребовался громадный исторический период, чтобы генетическая установка на согласованность поведения одного и всех – как безусловный рефлекс особи – подкрепилась у перволюдей условными рефлексами участия в коллективных производственных действиях, приведшими в итоге к возникновению осознаваемых моральных отношений.

Эту глубинную связь между генетической установкой биологического вида «человек» и опосредующими ее моральными отношениями в социуме, действующую как добрая воля, и уловил И. Кант. Его «априорно данный нравственный закон», носителем которого выступает каждый человек, следуя ему в силу своего разума и воли, есть трансформировавшаяся в ядро сознания установка на согласованность действий, определяющая надежное, устойчивое существование и человека, и общества. Вчитываясь в строки его «Критики практического разума», исследователи еще не раз убедятся в прозорливости великого немецкого мыслителя, не сразу понятого и современниками, и потомками. Он нашел куда более сложное и глубокое объяснение сущности моральных отношений, чем принятое его критиками. Мораль вызывается к жизни не для того, чтобы преодолеть противоречия между интересами индивида и общества, а для того, чтобы предотвратить формирование таких противоречий в случае, когда появляется возможность их возникновения.

Моральные отношения строятся не на требованиях общества к индивиду, а на доброй воле индивида к согласованию интересов, продиктованной осознанием их совпадения. Именно необходимость такого согласования, претворенная в добрую волю индивида, есть объективно данный нравственный закон. На этой основе изначально формируется механизм морального регулирования жизнедеятельности общества (именно так: не поведения индивидов, а жизнедеятельности общества). Поскольку же периодически складываются условия, при которых противоречия заявляют-таки о себе и этот механизм оказывается недостаточно эффективным, постольку к жизни вызывается еще одна регулятивная структура – право. Однако и тогда мораль не утрачивает своего назначения, напротив, она расширяет его, в частности, опосредуя эффективность права. В известном смысле это подтверждает вывод Р.Г. Апресяна о том, что

объективно мораль как бы предзадана человеку – не только в социокультурном, но и в эпистемологическом плане: человек не познает, но лишь осознает, осваивает, практикует мораль. Мораль трансцендентна повседневному опыту человека как социального субъекта и дана ему абсолютно[15].

А теперь вспомним: одновременно и благодаря становлению сознания индивидов в процессе складывавшейся производственной деятельности формировалось общественное сознание, обогащалась трудовая практика (кто-то же изобрел колесо!), появлялись у людей представления, которые мы сейчас называем моральными ценностями. Новое и сегодня входит в общественное сознание через сознание индивидуальное, через творческую деятельность индивидов, осознающих себя членами общества, – иного пути нет. И это – прямое следствие той меры свободы от внешнего диктата (творческой свободы!), которой человек оказался наделен в силу того, что у него возник диктат внутренний: нацеленность на поведение, не разрушительное для общности. Иначе говоря, у него сформировалась моральная установка, т.е. система внутренних побуждений к исполнению нравственного закона готовность действовать в соответствии с ним. Моральная установка проявляет себя прежде всего как веление долга. По этому поводу Кант писал хотя и велеречиво, но убедительно:

Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушило бы естественное отвращение в душе и пугало бы, ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может снискать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение); перед тобой замолкают все склонности, хотя бы они тебе втайне и противодействовали[16].

Сердцевину долга, его объективное начало определяет связь с генетической установкой на согласованность действий как условие выживания одного и всех, – связь, трансформирующаяся на уровне осознания в предписание такого поведения, которое не было бы вредоносным. Отсюда – изначальная гуманистичность морали. А вот императивность (повелительность) предписания, сила голоса долга зависит и от многих субъективных моментов, в частности, от условий формирования человека, от его способности к осознанию явлений реальной действительности. Различие этих субъективных моментов и служит предпосылкой разного уровня моральности разных людей.

Однако моральная установка реализуется не только благодаря предписаниям долга. Она включает в себя и другие побуждения, которые также нашли отражение в категориях этики: ответственность, совесть, достоинство, честь. Наряду с долгом они «срабатывают» всякий раз, когда человек попадает в ситуацию принятия решения, т.е. оказывается перед выбором отношения, поступка, линии поведения. Мы слышим их «голоса», предписывающие выбор, направляющие нашу волю. И это нормально, это признак нравственного здоровья. А вот если «голоса» умолкают или если человек заставляет их замолчать, то есть все основания для тревоги: аморальность – путь к девиантному (отклоняющемуся от нормы) поведению, признак асоциальности...

Среди ученых-этиков не прекращаются споры о том, какую из категорий следует считать основной, или базовой, для логического выведения из нее всех остальных. Между тем дело не в иерархии. Для получения системного знания о морали принципиальное значение имеет не «ранг» той или иной категории, а четкое различение функциональной определенности тех структурных элементов моральных отношений, которые такими категориями обозначаются. Столь четкое различение важно еще и потому, что оно существенно проясняет характер связи индивидуального и общественного сознания в сфере морали. Если посмотреть на категориальный аппарат современной этики с данной точки зрения, то обнаружится, что моральные отношения отражены в нем с трех функционально различных сторон. Это дает основание представить его в виде трех групп категорий.

Категории первой группы – долг, ответственность, совесть, достоинство, честь – отражают совокупность побуждений, входящих в моральную установку. Этот внутренний инструментарий сформировался у человека для реализации нравственного закона в пору становления социума и воспроизводится в индивиде каждого нового поколения (именно об этой группе мы пока и вели речь).

Категории второй группы – благо, добро, зло, смысл жизни, счастье – отражают те «точки отсчета» для ценностной ориентации, те критерии морального поведения, которые общество выработало в совместной созидательной деятельности и содержательно обогащает на протяжении всей своей истории[17], создавая при этом возможности для освоения их каждым новым поколением.

В третью группу входят категории идеал, добродетель, порок, которые отражают представления о диапазоне морального развития личности и тем самым образуют шкалу оценок этого развития на основании проявлений в поведении человека тех или иных нравственных качеств. Представления такого рода, будучи результатом нравственного опыта человечества, хранятся в общественном сознании и обогащаются вместе с опытом, являясь для каждого нового поколения предметом освоения в процессе нравственного становления[18].

Таким образом, моральное сознание общества выступает по отношению к индивиду не столько носителем определенных требований к его поведению, сколько хранителем морального опыта человечества. Требования в структуре морального сознания общества представлены, но лишь постольку, поскольку они есть результат обобщения внутренних предписаний индивидов. Эти требования выполняют не императивную функцию, а функцию эталонов позволяющих «измерить» уровень моральности членов общества и способных скорректировать моральную установку человека если есть такая необходимость. А она может возникнуть уже в силу того, что изначальный уровень моральности людей не одинаков. Осознанно включаясь в процесс самостоятельных нравственных исканий, стимулируемых институтами гражданского общества, человек получает возможность самосовершенствования. Он сам формирует свою жизненную позицию, т.е. систему взглядов и убеждений, выступающих в качестве ориентиров при реализации моральной установки в каждом конкретном случае выбора действий (определение максимы с опорой на Категорический Императив).

Что касается самих внутренних предписаний, через которые воплощается моральная установка и которые отражаются в категориях долга, ответственности, совести, достоинства и чести, то они оформляются в индивидуальном сознании личности во многом по аналогии с тем, как оформлялись в общественном сознании в пору его формирования[19]. Под влиянием генетической установки биологического вида «человек» на согласованность действий ребенок, общаясь с ближайшим окружением, представляющим институты гражданского общества (прежде всего это семья), постепенно наполняет свой внутренний мир моделями поведения, которые закрепляются в условных рефлексах и осознаются, «озвучиваются» им по мере взросления. Но вот то, насколько они осознаются и как «озвучиваются», зависит от качества окружения, от качества общения.

Моральный долг родителей заключается именно в создании условий, способствующих тому, чтобы ребенок в опыте взаимодействия с ними воспринял такие модели поведения, осознание которых обеспечивает трансформацию генетической установки биологического вида в моральную установку социального существа без каких-либо «сбоев».

Как видим, нравственное становление личности в развитом обществе включает в себя три одинаково важных процесса:

– трансформацию генетической установки на согласованность действий биологического вида «человек» в моральную установку социальной личности;

– нравственные искания личности, которые предполагают освоение ею накопленного обществом нравственного опыта, зафиксированного в разных формах общественного сознания, и определение своих предпочтений в области критериев и моделей поведения;

– стимулирование нравственного самосовершенствования личности общественными структурами, прежде всего посредством создания необходимых условий.

История свидетельствует о том, что непонимание сущности этих процессов и недооценка их важности не только приводят к негативным явлениям в нравственном развитии общества, но и отрицательно сказываются на состоянии социума в целом. Так, стремление вытеснить нравственные искания личности жестко направленным формированием системы нравственных ценностей со стороны властного аппарата тоталитарных государств, как правило, обрекает общество на стагнацию, на снижение его творческого потенциала. Если же происходит ухудшение условий жизни, обострение групповых интересов и проявляется пренебрежение общественных структур обязанностью стимулировать нравственное самосовершенствование личности, то резко обостряется естественно возникающая проблема «отцов и детей». Она оборачивается таким разбросом ценностей в массовом сознании, при котором реальной угрозой становятся серьезные социальные катаклизмы.

А теперь коснемся понятия «нравственность». Как можно было заметить, на протяжении всех наших размышлений оно употребляется в качестве синонима понятия «мораль» – такая традиция установилась в этике. И в этом опять «виновата» этимология: русское слово «нравственность» образовано от слова «нрав», а по-латыни «нрав» – «mores», «относящийся к нравам» – «moralis». Однако со времен Гегеля наметилась тенденция различать эти понятия по смыслу. Нельзя сказать, что Гегелю или кому-то другому из философов удалось найти однозначное основание для разведения терминов. Но одно бесспорно: исследовательская мысль подошла к пониманию того, что, говоря о морали, мы опускаем какой-то весьма существенный компонент моральных отношений, требующий особого наименования. Пока удовлетворительного объяснения этому не дано. Так что и мы до поры до времени будем считать мораль и нравственность синонимами...

Почему же мы столько внимания уделяем размышлениям о морали? Дело в том, что журналистика и мораль тесно связаны. Впрочем, сказать «тесно связаны» – значит, ничего не сказать.

Их отношения столь многоплановы, что не поддаются схематизации. Я пробовала нарисовать такую схему – не вышло.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18