1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21

Что касается штемпельного сбора, то им были обложены все непериодические издания политического и социально-экономического содержания размером до 10 листов и от 50 до 70 квадратных дециметров, все газеты и повременные издания размера до 3 листов и от 25 до 32 квадратных дециметров и все романы-фельетоны, печатаемые в газетах или приложениях к ним. Были установлены три размера сбора: в 5, 2 и 1 сантим. Произведение, оплаченное пятисантимным сбором, бесплатно пересылалось по почте в пределах всего государства; при двухсантимном сборе бесплатная пересылка ограничивалась пределами местного и соседнего департаментов.

Этим же законом устанавливалось, чтобы всякая статья религиозного, философского или политического содержания непременно подписывалась настоящей фамилией автора, такая же подпись требовалась вообще от всякой статьи, трактующей какие-либо индивидуальные или коллективные интересы. Этим требованием имелось в виду, с одной стороны, умалить влияние редакции, как целого, а с другой – заставить прекратить газетную работу тех лиц, которые по разным причинам не могли или не хотели открыто принимать в ней участие. Наконец, право, предоставленное законом 21 апреля 1849 г. каждому гражданину свободно распространять в течение 4 дней печатные произведения, относящиеся до выборов, было отнято. Исключение было допущено лишь для циркуляров и программ, которые могли, после представления экземпляров прокурору, свободно обращаться в течение 20 дней.

Как бы ни были реакционны Учредительное и Законодательное собрания, все же проведенные через них законы о печати подвергались более или менее разностороннему обсуждению и здесь еще можно было услышать хотя и слабый и бледный, но, во всяком случае, отзвук народной воли. Порядок упростился после переворота 2 декабря 1851 г. Так, уже 31 декабря 1851 г. декретом президента (а не законом) все преступления печати отнесены к компетенции исправительного трибунала. Одна из существенных гарантий правосудия, именно суд присяжных по делам печати, была отнята по личному желанию президента. Теперь можно было всего ожидать, так как президент был облечен чрезвычайной властью, а конституция 14 января 1852 г. хранила полное молчание на счет свободы печати.

Сравнивая искусную, филигранную работу Людовика-Наполеона в области печати с прежними законоположениями, нельзя не заметить, что им было восстановлено, подновлено и во многих частях заново обстроено то самое здание законодательства последних годов июльской монархии, которое в первые месяцы второй республики подверглось решительному разгрому. Очевидно, разгром был лишь военной хитростью в расчете на известное психологическое воздействие на общественное мнение. Но венцом его законодательного творчества по отношению к печати нужно признать декрет 17 февраля 1852 г. Еще в прокламации к французскому народу, объявленной вместе с конституцией 11 января 1852 г., Людовик-Наполеон доказывал, что «так как он ответствен, то нужно чтобы деятельность его была свободна и беспрепятственна». Одним из средств гарантировать эту «беспрепятственность» был органический декрет 17 февраля 1852 г., выработанный известным сотрудником Наполеона III, Руэром.

Органический декрет был выработан в тех же заседаниях, где и конституция. Дело в том, что через несколько дней после переворота 2 декабря Людовик-Наполеон собрал в Елисейском дворце наиболее приближенных лиц для выработки конституции. Последняя была намечена в том смысле, что императору предоставлялась полная свобода действий: представительные учреждения сохранялись лишь в виде декорума, обстановки. Естественно, что печать, ставшая могущественным фактором политического воспитания народа, не преминула бы указать на истинное значение подобной организации. Следовательно, давая жизнь конституции, нужно было убить прессу. Убийств в этом роде уже довольно было на совести императора, и затруднение представляла не перспектива предстоящей расправы, а выбор наиболее бесшумных способов. С этой целью Руэру было поручено привести в порядок старый арсенал законов о печати. Свое поручение он выполнил, хотя и заметил, что его работу следовало бы бросить в печь. Действительно, кодекс законов о печати и плебисцит, давший президенту власть 7481280 голосами против 647292 голосов, были несовместимы или, по крайней мере, могли бы воспрепятствовать успеху дальнейшего плебисцита, утвердившего за президентом титул императора французов.

Как бы прозревая грядущее, Руэр предложил остроумную комбинацию, «оставивши газетам номинальную возможность писать что угодно, сделать редактором изданий их же собственными цензорами, создавши для них постоянную угрозу последовательных предостережений, из которых третье влекло бы за собой приостановку газет. При таком порядке никто не подвергался цензуре, но в то же время все находилось под надзором самих писателей, так как безопасность самой газеты становилась стимулом, сдерживающим излишества журналистов». Проект системы «даровых чиновников, предупреждающих нападки на конституцию и охраняющих порядок в интересах правительства», был принят с восторгом.

Всей своей тяжестью органический декрет обрушился на политическую периодическую печать: из 37 его статей 34 касались именно последней. На основании декрета ни одно периодическое издание, занятое обсуждением политики и социальной экономии, не могло возникнуть без предварительного разрешения правительства, т.е. министерства полиции. Это разрешение могло быть дано только совершеннолетним полноправным французским подданным. Всякие изменения в составе ответственных издателей, главных редакторов и других администраторов должны были происходить с ведома правительства. Заграничные газеты могли циркулировать только с разрешения министерства полиции, причем данное разрешение отбиралось во всякое время в зависимости от донесений префектов.

По закону 27 июня 1849 г., вследствие осуждения одного и того же издания по двум преступлениям в течение года или после однократного осуждения за наиболее тяжкое преступление, периодическое издание, по приговору суда присяжных, приостанавливалось на два месяца. Декрет в этом отношении установил некоторую льготу, а именно: годовой срок совершения преступлений продлил до двух лет, но зато приостановка была заменена совершенным закрытием издания. Право на закрытие издания принадлежало, во-первых, президенту республики, который был обязан напечатать об этом декрет в «Bulletin des lois», во-вторых, министерству полиции в течение двух месяцев со времени осуждения ответственного издателя за преступление печати.

Помимо прекращения, в распоряжении администрации было еще право приостановки выхода изданий сроком до 2 месяцев. Это мог сделать министр полиции после двух мотивированных предостережений. В последних-то и заключался гвоздь новой системы. В циркуляре 30 марта 1852 г. по этому поводу министр писал префектам: «Право приостановки газеты министерским распоряжением после двух мотивированных предостережений будет одной из самых действительных гарантий, к которым может прибегать администрация против систематически враждебных правительству газет. Ею вы будете пользоваться со справедливой твердостью всякий раз, когда газеты, не подвергая себя опасности определенного судебного наказания или преследования, будут, однако, благодаря известным приемам своих редакций, положительно опасны для общественного порядка, религии и нравственности».

Новый режим предостережений очень ярко был охарактеризован в речи Тьера. По его мнению, «установили вместо цензуры, осуществлявшейся накануне, цензуру, имевшую место на другой день. Писателей обязали еще с вечера осведомляться о мнении полиции, но их заставляли ждать ответа до следующего дня или даже целых сорок восемь часов, но и после этого полиция могла им сказать: "Вы возбудили ненависть и неуважение к правительству, я делаю вам предостережение"; и если они через месяц впадали в ту же ошибку, то наступала приостановка или запрещение. О! отсрочить цензуру на двадцать четыре или сорок восемь часов и заставить оплачивать эту отсрочку возможностью приостановки или запрещения – это действительно было очень остроумно».

Дальнейшие постановления органического декрета хотя и не представляются в такой степени остроумными, как система предостережений, но все же заслуживают внимания. Залоги и штемпельный сбор были не только сохранены, но и возвышены. Политические газеты и журналы департаментов Сены, Сены-и-Уазы, Сены-и-Марны и Роны, при выходе в свет более трех раз в неделю, должны были представлять 50000 франков залога; при выходе три раза в неделю и реже – 30000 франков; во всех других департаментах в городах с населением в 50000 и более – 25500 франков, с меньшим населением – 15000 франков. При меньшей периодичности залоги соответственно понижались до 12000 франков и 7500 франков. Следовательно, по сравнению с залогами по закону 16 июля 1850 г. максимум был поднят более, чем вдвое (с 24000 на 50000), а минимум – более, чем вчетверо (с 1800 на 7500 франков). На внесение залога редакциям изданий был дан двухмесячный срок, по истечении которого издания, не внесшие залога, почитались выходящими без залога, при этом штраф от 100 до 2000 франков и тюремное заключение от 1 месяца до 2 лет назначался не только издателям, но и типографщикам.

Штемпельный сбор был отделен от почтовой пошлины, высота его была поставлена в зависимость от места выхода издания, а самые размеры увеличены с 4 и 2 сантимов до 6 и 3 сантимов. Штемпельный сбор поглощал от 40 до 60% продажной цены периодического издания, величиной не более 72 квадратных дециметров, выходившего в департаментах Сены, Сены-и-Уазы. Кроме уродливо высокого тарифа, сбор этот не отличался ни равномерностью, ни пропорциональностью – качествами, обязательными для всякой фискальной меры.

Говорят, что свойство деспотических правительств – тайна. Это вполне подтвердилось воспрещением органического декрета печатать отчеты о заседаниях Сената, Государственного Совета и судебных учреждений. Таким образом прессе был закрыт вход в Палату; избиратели потеряли возможность контроля над своими избранниками; деятельность судебных трибуналов была поставлена вне сферы общественного мнения.

Весьма суровыми взысканиями было обложено «всякое воспроизведение ложных новостей». А кто не знает, как охотно правительства объявляют «ложным» все, что касается закулисной стороны их деятельности или разоблачает произвол низших агентов. В логической связи с воспрещением «ложных» известий стоит обязанность редакций бесплатно помещать в ближайшем номере газеты и притом на заглавной стороне все официальные документы, разъяснения, ответы и поправки. На языке министра полиции снабдить должностных лиц подобным правом – значило дать «обществу и государственной власти одну из наиболее действительных гарантий, какие вообще можно желать по отношению к злоупотреблениям печати».

Под угрозой тюремного заключения от одного месяца до двух лет и штрафа за круговой порукой издателя и типографщика в размере от 500 до 3000 франков за каждый выпущенный номер воспрещалось продолжать издание, приостановленное или совсем прекращенное, хотя бы издание выпускалось и под другим названием. Круговая же порука издателей и типографщика по уплате штрафа от 1000 до 5000 франков была установлена за напечатание по социально-политическим вопросам статьи лица, присужденного к какому-либо позорящему или бесчестящему наказанию.

Отделяя овец от козлищ, правительство Людовика-Наполеона постаралось при помощи излагаемого декрета создать своего рода фонд рептилий. С этой целью префектам было предоставлено право назначать ежегодно издания, в которых должны были печататься судебные объявления. Тариф на эти объявления зависел от усмотрения префекта, и, следовательно, всякое издание могло быть вознаграждено по заслугам.

Регламентация книжной торговли также не оставалась без внимания правительства. До 17 февраля 1852 г., на основании декрета 5 февраля 1810 г. и закона 21 октября 1814 г., для занятия книготорговлей требовалось получить от правительства патент и принести профессиональную присягу. Карая книготорговцев за каждое преступление промысла в отдельности, правительство не установило карательной санкции за самое основное нарушение, за невыборку патента. Органический декрет восполнил этот пробел, назначив за беспатентную торговлю книгами закрытие магазина, тюремное заключение от 1 месяца до 2 лет и штраф от 100 до 2000 франков. Выполнение всех формальностей законности напечатания книг, гравюр, литографий, медалей, эстампов или эмблем еще не обеспечивало их свободной циркуляции, для каковой требовалась выборка особого разрешения, установленного еще законом 27 июля 1849 г.

Минуя менее значительные положения декрета 17 февраля, в заключение упомянем, что им были внесены существенные изменения в судопроизводство по делам печати. Наполеон III с настойчивой последовательностью стремился к упразднению суда присяжных в этой области. Законами 28 июля 1849 г. и 16 июля 1850 г. в судебную процедуру были внесены существенные удобства для администрации, декрет 31 декабря 1851 г. в ведении присяжных оставил лишь самые тяжкие преступления печати (crimes), преимущественно провокации к какому-либо преступлению, а декрет 17 февраля 1852 г. доставил полное торжество режиму «исправительной полиции». Впрочем, окончательное уничтожение юрисдикции суда присяжных последовало через несколько дней, а именно по декрету 25 февраля 1852 г. Что же касается органического декрета, то им, кроме того, категорически были воспрещены свидетельские показания относительно истинности фактов, опубликование которых послужило поводом к возбуждению дела о диффамации.

Создав для печати режим, в котором она находилась еще при Наполеоне I, правительство имело ли мужество сознаться в этом? Нет. И на этот раз в циркуляре министра полиции, обращенном 30 марта 1852 г. к департаментским префектам, писалось: «Правительство, совершенно обеспечивая законную свободу за выражением мнений и обнаружением мыслей, желало предохранить общество от злоупотреблений и излишеств, которые уже столько раз ставили его в опасное положение... оно смотрело на призвание прессы, как на высокую деятельность, которая должна проявляться только во имя серьезных интересов и которая, если хотят ею злоупотреблять для способствования страстям и пробуждения дурных инстинктов, должна встретить со стороны закона непреоборимое препятствие».

При режиме 1852 г. в Париже осталось только 11 политических газет. Интерес к политической литературе не находил себе удовлетворения и за счет иностранной прессы, так как заграничные, особенно бельгийские и английские периодические издания, могли обращаться только с предварительного разрешения.

Покушение Орсини на жизнь императора повело за собой новый разгром деятелей печати при помощи драконовского закона 27 февраля 1858 г. Над Францией снова повисли обновленные «сентябрьские» законы. Но это было предрассветное сгущение мглы.

Окутав почти непроницаемой тьмой государственные дела, Наполеон III все еще не мог успокоиться и придумывал различные военные авантюры, чтобы окончательно отвлечь внимание от происходящего внутри страны. Чего не удавалось достигнуть политикой отвлечения, то достигалось административной опекой и цензурными мерами. Беспокойных людей сажали в тюрьмы, высылали в Кайенну и Алжир. Однако недовольство правительственным гнетом непрерывно возрастало. Во главе недовольных стали выдающиеся деятели: Тьер, Жюль Фавр и Гамбетта. Правительство почувствовало надвигающуюся опасность и сделало попытку ослабить полицейскую опеку.

Заря освобождения была возвещена декретом 24 ноября 1860 г. За ним последовали сенатус-консультус[18] 2 февраля 1861 г., закон 2 июля 1861 г. и сенатус-консультус 28 июля 1866 г. Наконец, в знаменитом манифесте 19 января 1867 г. император торжественно объявил о предстоящих улучшениях в законодательстве о печати. В это время политических газет в Париже выходило 65, а 269 издавалось в департаментах. Проект обещанного закона был внесен в Законодательный Корпус почти через два месяца после данного императором обещания. Пока шло обсуждение проекта, министр внутренних дел беспощадно преследовал оппозиционную прессу: не проходило недели, чтобы какой-либо из редакторов не был подвергнут тюремному заключению или денежному взысканию. Наконец, пройдя многочисленные комиссии и обсуждения, 11 мая 1868 г. проект был утвержден императором.

Новый закон сохранил в силе и залоги, и штемпельный сбор, и суд исправительной полиции, но было уже благодеянием введение явочного порядка для издания периодических органов и лишение администрации права на предостережения, приостановки и запрещения. Менее чем за один год число периодических изданий возросло на 140, возникших в одном Париже. Но если правительство отказалось от мысли затруднять появление периодических изданий, то оно не ослабило энергии по части их преследования. Так, в течение шести месяцев, последовавших за опубликованием закона 11 мая 1868 г., исправительными трибуналами было вынесено 64 обвинительных приговора, по которым в совокупности было назначено 66 месяцев тюрьмы и более 120000 франков штрафа.

Благо народа требовало коренного обновления всей системы управления и вполне искреннего доверия к творческим силам страны. Наполеон [III – Прим. ред.] не мог понять запросов времени и, уступая напору обстоятельств, ограничивался неизбежными уступками. Но запоздалые реформы пресеклись 2 сентября 1870 г. Седан  показал, насколько было развращено правительство и расстроено внутреннее состояние государства.

Сдача 80-тысячной армии маршала Мак-Магона и 175-тысячной армии (не считая 36000 больных) маршала Базена, потеря Эльзаса и Лотарингии, позорный мир с уплатой 5 миллиардов франков контрибуции – все это отрезвило французский народ и показало ему, что бесправие и безгласность населения лучшие друзья внутренних врагов, которые, преследуя личные хищнические цели, доводят государство до такого состояния упадка, в котором оно становится легкой добычей врагов внешних.

Империя Наполеона III пала спустя шесть месяцев после плебисцита, давшего ему 7,5 млн. голосов. В течение осады Парижа пресса пользовалась неограниченной свободой. Декретом 10 октября 1870 г. была отменена система залогов, а другим декретом 27 октября преступления печати возвращены» к компетенции суда присяжных. После сдачи Парижа, как известно, повторились июньские дни 1848 г. Рабочие провозгласили коммуну. Началось страшное кровопролитие, окончившееся победой войск.

15/22 апреля 1871 г. Национальное собрание вотировало закон о преступлениях печати. В общем это был сравнительно либеральный закон. Им снова восстановлялся закон 27 июля 1849 г. о преступлениях печати и постановления 1819 г. о допущении суда присяжных по делам о диффамации должностных лиц. Что же касается оскорбления в печати частных лиц, то в этих случаях была сохранена компетенция исправительного трибунала.

Интересно, что защитником суда присяжных по делам печати на этот раз выступил крайний монархист герцог Брольи. «Главный аргумент, – говорил он, – тот, что всякое преследование правонарушений в области печати, чтобы быть целесообразным, должно быть заранее продиктовано или, по крайней мере, post factum ратифицировано общественным мнением. Мы испытали во Франции все системы в области печати. И что же? Все эти системы, милостивые государи, или безуспешны в зависимости от того, пользовались ли они сочувствием общественного мнения или, наоборот, встречали с его стороны противодействие. Все системы, даже полная безнаказанность, были полезны и успешны, когда общественное мнение, пробужденное общественной опасностью и формированное долгим политическим воспитанием, само умело расправляться с уклонениями печати своим негодованием или пренебрежением. Наоборот, все, даже цензура, оказывалось безуспешным, раз общественное мнение становилось сообщником писателя, само пополняло то, что он обходил молчанием, объясняло его намеки, толковало его эзоповскую речь, словом – раз оно помогало мысли пробивать себе путь через все препятствия, которые закон хотел ей ставить».

Роялисты рассчитывали, что свобода печати поведет к таким крайностям, которые напугают широкие круги буржуазии и толкнут ее на поддержку монархистов. В действительности же оказалось, что большинство на выборах стояло за республику.

Декретом 18 мая 1871 г. Комитет общественного спасения объявил 10 изданий закрытыми и, кроме того, что ни один периодический орган не может возникнуть до окончания войны, что все статьи должны быть подписаны авторами, что все покушения на республику будут подлежать разбирательству военных судов. Невольно приходят на память законы, изданные около месяца тому назад. Но нужно заметить, что апрельские законы не оказали большого влияния на положение печати. Во-первых, Париж и большая часть департаментов оставались в осадном положении, которое дает правительству широкую возможность закрывать неприятные для него издания. Во-вторых, он был дополнен другим законом 6 июля 1871 г., которым отменялся октябрьский декрет правительства Национальной обороны и вводилась система залогов даже для периодических изданий не политического содержания. Залоги колебались в пределах от 3000 до 24000 франков.

В руководящих кругах тогдашней Франции реакция была до того сильна, что закон о залогах прошел большинством 314 голосов против 197. Господствующее большинство не ограничилось одной одержанной победой. В том же году 1/16 сентября еще был проведен закон, поставивший новый барьер между читателем и прессой. На этот раз, взамен штемпельного сбора, был установлен специальный налог в 20 франков со 100 килограммов бумаги, употребляемой для печатания газет и всякого другого рода периодических изданий, обязанных залогом.

Пресса была связана с различных сторон, а между тем ей предстояла ответственная миссия внести успокоение в страну, где господствовала смута, поддерживаемая осадным положением, военными судами и смертными приговорами против деятелей коммуны. Всякая попытка вернуть страну к законам мирного времени, всякий протест против узаконенной кровавой расправы вызывали строгое преследование.

Темные силы абсолютистов заволокли светлый гений революционной Франции, но им не удалось его уничтожить окончательно. За 17 месяцев, протекших с 24 мая 1873 г., времени падения Тьера и замещения его Мак-Магоном, 28 газет были закрыты, 20 временно приостановлены, 163 была воспрещена розничная продажа. Но из этих 211 случаев расправы 191 относится к органам республиканского направления. Даже в течение 26-месячного президентства Тьера прессу постигло 52 административных взыскания, а ведь Тьера нельзя было назвать снисходительным к печати. И, несмотря на все эти истязания, победа осталась за печатью, закаленной в вековой борьбе с абсолютизмом: 27 февраля 1875 г. во Франции была провозглашена республика, а с ней в конце концов настала новая эра и для прессы.

С введением республиканского строя исчезло осадное положение. С 29 декабря 1875 г., благодаря закону о кольпортаже, произведения печати снова получили право свободного обращения в публичных местах. Кольпортаж был поставлен в зависимость от разрешения префекта, но при этом в циркуляре министра внутренних дел префектам писалось: «Нужно ожидать, что вы никогда не откажете в этом разрешении, ни возьмете его обратно, за исключением случаев самых серьезных: что вы при этом никогда не будете руководиться соображением, что продаются такие-то, а не другие издания». Понятно, пока кольпортаж по закону ставился в зависимость от разрешения префекта, он оставался далеко еще не освобожденным, несмотря ни на какие циркуляры.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21