Муратов С.А. Телевизионное общение в кадре и за кадром. ДИАЛОГ вопрос собеседник суть

Социолог, комментирующий этот диалог, подчеркивает, что искусство спрашивать требует от интервьюера умения как бы выйти из круга понятий, в которых он вырос.

Студент видит мир иначе, чем его мать-домохозяйка, чем отец – машинист тепловоза или соседка – продавщица продовольственного магазина. У каждого из них свое восприятие жизни. И если мы хотим обрести контакт с собеседником, вопрос необходимо поставить правильно и задать единственно верным тоном.

«Кого ты больше любишь – папу или маму?» – небрежно интересуется взрослый у малыша. Трехлетний Никита забивается в угол и отказывается разговаривать с невоспитанным гостем. После некорректного вопроса иного интервьюера в угол телестудии не забьешься. Но собеседник может уйти в себя. Отделываясь от ведущего обезличенными ответами, он лишь присутствует в кадре, поддерживая видимость разговора. Журналист обескуражен. Он долго готовился к этой встрече, а собеседник неразговорчивый. Чертовское невезение!

Дабы не потворствовать этому искусительному стремлению, объяснять свои промахи исключительно происками потусторонних сил, вероятно, и разработаны многочисленные принципы ведения интервью и требования к формулировкам вопросов. Учебные пособия и методические инструкции, рекомендуемые интервьюеру, содержат десятки правил. Беда в одном: чтобы не нарушать их, надо обладать воистину дьявольской памятью.

Вот почему мы коснемся здесь только некоторых из этих заповедей.

Заповедь первая: ясность и краткость.

Если собеседник не понял вопроса, виноват интервьюер, а не собеседник. Задавая вопрос, он не учел образовательного уровня своего партнера, привычного ему лексикона, обусловленного профессией или возрастом.

Хороший вопрос формулируется по возможности на языке собеседника. «Оставьте редкие выражения поэтам, а глубокие – философам! – восклицает автор старинного руководства по красноречию. – Сказать об ораторе, что он глубок, – значит нанести ему страшное оскорбление».

Как и у всякого правила, у этого есть исключение – тот случай, когда язык собеседника имеет мало общего с языком телезрителя.

...На экране – интервью о проблемах пассажирского транспорта. Речь идет о новых маршрутах, о часах пик, об очередях на автобусных остановках – словом, о вещах, которые касаются едва ли не всех, поскольку большинство из нас – пассажиры. Собеседник в ответ на вопрос журналиста достает указку: «Несмотря на принципиальные меры по обеспечению пассажирского потока в данном районе...» Сыплются цифры – слишком много, чтобы успеть их осмыслить. Сменяются карты – слишком быстро, чтобы успеть их рассмотреть. Ведущий же вместо того, чтобы перевести разговор на язык пешеходов и пассажиров, сам уподобляется собеседнику «Поясните, Владимир Иванович, как вводятся новые типы подвижного состава...» (А речь-то идет об обычных автобусах!).

Трудно представить себе, чтобы знакомый, с которым вы говорите по телефону, на вопрос «А чем вы сейчас занимаетесь?» вместо «смотрю телевизор» ответил: «Я наблюдаю за изображением на экране телевизионного приемного устройства супергетеродинного типа». Между тем услышать нечто подобное в телевизионной передаче – совсем не редкость.

Чтобы вопрос был ясен для собеседника, он должен быть ясен интервьюеру. Но и это самоочевидное правило соблюдается не всегда. На всесоюзном семинаре по телевизионному репортажу журналистка, проводя интервью-анкету, спрашивала: надо ли наказывать детей? При этом немалое время каждый раз уходило на то, чтобы переформулировать суть проблемы. Наказывать ли детей – вопрос недискуссионный. Наказывать приходится и взрослых (иначе зачем уголовный кодекс?). Другое дело – какие формы наказания предпочесть. (Умение наказывать Сухомлинский считал проявлением высшего педагогического мастерства, почти искусством, смысл которого – искупление ребенком своей вины.).

Классическая ошибка начинающего интервьюера – Стремление задавать по несколько вопросов одновременно. Собеседник теряется: он не знает, на какой вопрос отвечать вначале, а после ответа не помнит остальных, так что все равно их приходится повторять.

Выслушав длинный ультиматум, жители Лаконии, как известно, вежливо ответили, что начало ультиматума они позабыли, конца же не поняли, поскольку забыли начало.

Лакония завещала миру понятие «лаконизм». «Не говорите длинно, ибо жизнь коротка». Высказывание это предельно ясно, а говорить ясно и значит говорить коротко.

Победа над словом в глазах историков не уступает иной победе на поле брани. Забываются удачные сражения, но не фразы. Когда Филипп, царь Македонский, осадив упомянутую Лаконию, категорически уведомил население: «Если вы не сдадитесь, и я захвачу ваш город, то пощады не ждите», – ответом было всего одно слово: «Если...»

Заповедь вторая: не допускайте односложных ответов.

«Если, например, спросить: “В чем суть вашего успеха?”, то толково ответит не всякий. Я такой вопрос слышал недавно в одной из передач. Ну, человек начал туда-сюда метаться и не знает, что сказать. Тогда ведущий начал ему рассказывать: наверное, говорит, суть в том, что вы любите свою работу? А это был, между прочим, республиканский чемпион пахарей. Тот отвечает: “Да, люблю”. Ведущий продолжает: наверное, суть еще в том, что вы увлеклись спортивным интересом к этим соревнованиям? Наверное, говорит, суть в том, что вам помогали старшие? Тракторист соглашается: “Да, конечно, суть в этом...”. Так ведущий получил те ответы, которые и сам знал раньше, а не те, которые мог бы услышать и он и люди у телеэкранов»[24].

Эту печальную и столь знакомую экранную ситуацию анализирует не критик, а телезритель – директор Научно-исследовательского института земледелия А. Будвитис. (В наши дни телезрители – самые суровые критики.).Что же касается репортеров, то иные из них ведут свои передачи со скоростью курьерского поезда, следующего без остановок по заданному маршруту, так что оторопевший собеседник даже и не рискует вскочить на полном ходу на подножку. Фактически роль его сводится к подтверждению небогатых сведений журналиста.

Вопрос, предполагающий односложный ответ, уместен в ситуации, когда с его помощью ведущему удается избежать подробного представления гостя («Вы один из тех, кто принимал активное участие в разработке проекта?») либо если мы хотим, чтобы собеседник вынес решающее суждение или подытожил мысль («И все же в целом одобряете вы или осуждаете, соглашаетесь или не соглашаетесь, за или против?»). В последнем случае формулировка вопроса должна быть предельно точной.

Заповедь третья: нельзя ли конкретнее...

Старая притча рассказывает о страннике, остановившем прогуливающегося мудреца, чтобы узнать, далеко ли еще до города. «Ступай», – односложно ответил тот. Озадаченный странник продолжил путь, размышляя о грубости местных жителей. Но не прошел он и полусотни шагов, как услышал: «Постой!» Мудрец стоял на дороге: «До города тебе еще час пути». – «Почему же ты не ответил сразу?» – воскликнул странник. «Я должен был увидеть, каким шагом ты идешь», – пояснил мудрец.

Эта притча приходит на ум, когда слышишь вопросы интервьюера типа «Много ли вы читаете?» или «Часто ли вам удается бывать в кино?». Задавать такие вопросы – все равно что забрасывать в море дырявые сети. Улова не будет. Даже если собеседник ответит со всей допустимой определенностью: мол, читаю много, а в кино бываю не часто, то, что это значит – читаю много? Много по сравнению с кем? Один проглатывает две книги в неделю, полагая, что этого явно мало, а другой не осилит такой порции и за год. Прежде чем судить об избытке и недостаче, не стоит ли договориться о том, что такое норма? Скажем, в 70-е годы норма для кинозрителя – 18 посещений за год. То есть в среднем каждый житель нашей страны проводил перед киноэкраном около двух часов в месяц (у телеприемника – два часа в день). Это, по крайней мере, дает возможность поговорить о портретном сходстве собеседника со «среднестатистическим» кинозрителем.

Конкретно поставленные вопросы – свидетельство знания материала.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25

Евгений