1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26

Граф П.А. Валуев – государственный деятель новой для России формации. Отличительными чертами его, по мнению историка В.Г. Чернухи, были широкое образование, поразительная работоспособность, умение улавливать и веяния времени, и настроения верховной власти. Для нас же особенно важно отметить то, что Валуев оценил значение и силу журналистики, знал журналистику изнутри, так как сам был публицистом, представлял характер творческого процесса и т.д. В одной из первых своих записок императору он утверждал:

«Влияние прессы не подлежит никакому сомнению. Ни одно правительство, допускающее печатные толки в делах общественных, не пренебрегает пользою, которую может оказать ему печатный орган его собственных воззрений». В записке от 26 июня 1862 г. «О внутреннем состоянии России» Валуев подчеркивает: «Пресса стала неоспоримой силой. Это факт не исключительный, а общий, который вытекает из универсальных форм цивилизации». Затем министр внутренних дел дает характеристику отношений печати к власти: «Наша пресса вся целиком в оппозиции к правительству. Органы прессы являются или открытыми и непримиримыми врагами, или очень слабыми и недоброжелательными друзьями, которые идут дальше целей, какие ставит себе правительство. Его собственные органы неспособны или парализованы». В последнем случае речь идет о «Русском инвалиде», «Санкт-Петербургских ведомостях», «Северной почте». П.А. Валуев считает: «Для того чтобы правительственная пресса могла действовать, нужно, чтобы она могла говорить. Для того чтобы она могла говорить, нужна и программа, и некоторая свобода слова. Мы не имеем ни того, ни другого».

Уже после отставки в письме своему преемнику А.Е. Тимашеву (1869 г.) граф П.А. Валуев утверждает, что «положительно признанная в правительственной среде сила» общественное мнение «не имеет у нас никакого представителя, кроме прессы. Этого мало. Оно не имеет другого сподручного пособника или руководителя... Одна пресса энциклопедически и бесцензурно подготовляет, внушает или сочиняет то самое общественное мнение, которое она же одна, впоследствии, систематически проповедует» (выделено мною. – Г.Ж.). Валуев полагал, что «Россия представляет первый пример страны, где действие политической печати допускается без противовеса».

Вот почему в программе министра внутренних дел графа П.А. Валуева большое место отводилось журналистике, этим объясняется и то, почему он стремился взять ее под свой контроль. В каждом направлении правительственной деятельности он учитывал фактор наличия такой силы, как журналистика. Это проходит через большинство его докладов и записок Александру II, начиная с записки от 15 сентября 1861 г. по итогам осуществления крестьянской реформы за истекшие полгода, и вытекает из его основной идеи сотрудничества правительства с благонамеренными общественными кругами – местное самоуправление (земство) и центральное представительное учреждение. Внутриполитическая стабильность, по мнению графа Валуева, обеспечивается участием в местном и центральном управлении определенных слоев общества, в первую очередь дворянства. Идея сотрудничества с правительством непосредственно касалась и журналистики. Цензурные репрессии никак не способствуют этому сотрудничеству. Необходимо в политике по отношению прессы противопоставить народившейся оппозиции определенный проправительственный противовес. «Противопоставляя одну сторону другой, – заявлял Валуев, – правительство может с большею безопасностью господствовать над обеими, и, охраняя общественный порядок, удерживать за собою надлежащий простор для собственно ему принадлежащей власти». Министр внутренних дел подходил к журналистике дифференцирование, выделяя оппозиционную печать: заграничную, подпольную, легальную революционно-демократическую и особенно обличающую «недостатки». Поддерживающая правительство периодика включала официальные, субсидируемые правительством частные издания и, так называемую, правую печать. Валуев именно на базе этой прессы стремился создать противовес всей оппозиционной, постепенно отвоевывая у нее аудиторию, отсюда у него сложились такие своеобразные отношения с «Московскими ведомостями». В специальной записке, а затем докладе императору (октябрь, декабрь 1861 г.) граф Валуев обосновал необходимость выпуска ежедневной универсальной газеты Министерства внутренних дел, которая, широко распространяясь, воздействовала бы на аудиторию в нужном для правительства направлении. Все ведомства должны были поставлять информацию в официальную печать о тех преобразованиях, которые они проводят, чем показывалась бы дееспособность правительства, его работа (записка от 5 июля 1862 г.).

Выходивший «Журнал Министерства внутренних дел» (1829–1861) не удовлетворял нового руководителя этого ведомства. П.А. Валуев понимал, что тип журнала ограничивает общение с читателями. Информационная инициатива остается в руках частных – «не всегда благонамеренных журналов». «... Представляется совершенно необходимым иметь такой орган, через который бы правительство могло официально и открыто выражать свое воззрение на окружающие общества», – говорилось в докладе Валуева Александру II, где подробно давалась программа газеты, обосновывался ее тип и задачи. Проект министра был осуществлен в «Северной почте», вышедшей под редакцией академика А.В. Никитенко 1 января 1862 г. Для нас представляет интерес более позднее замечание Валуева из его письма 1879 г. к И.В. Гурко: «Смысл и значение т.н. официальной прессы заключается, по моему мнению, прежде всего в уменьшении числа читателей неофициальных изданий, а затем уже и в некотором опровержении всегда тенденциозного и почти всегда недобросовестного содержания этих изданий».

Граф Валуев добился того, что через «Северную почту» вся журналистика получала информацию о законодательных документах, расследованиях политических дел и процессов и др. Эта практика была закреплена циркулярами министерства. Публицистика «Северной почты», ее руководящие статьи естественно выражали правительственную точку зрения, раскрывали деятельность бюрократии. Благонамеренные редакторы других изданий могли всегда руководствоваться ими. Однако официальная печать по установленному канону не могла на своих страницах опускаться до полемики. Будучи настоящим публицистом, Валуев отчетливо понимал, что полемические статьи активно воздействуют на аудиторию, поэтому он считал необходимым учредить специальное издание с этой целью или использовать уже выходившее. 19 октября 1861 г. он предложил императору докладную записку «О приобретении негласного влияния правительства на одну из ныне издаваемых газет». Основной задачей новой тактики было «противодействие вредному влиянию прессы». «Если нужно полагать пределы влиянию вредному, – говорил Валуев, – то едва ли и еще не в большей мере правительство обязано покровительствовать тем изданиям, в стремлении которых оно встречает явные залоги общественного спокойствия и порядка».

Здесь необходимо обратить внимание на то, что именно П.А. Валуев стал основателем нового более сложного и гибкого подхода в создании цензурного режима в государстве: регулирование взаимоотношений с журналистикой не только через цензурный аппарат, но и через другие средства, объединенные понятием «покровительство правительства», но негласного, «чтобы не уронить доверия публики к изданию, на которое тотчас может упасть обвинение в подкупности». С другой стороны, покровительствовать надо тем изданиям, которые вызывают «интерес у читателей», ведутся талантливо. Под покровительством подразумевалось субсидирование издания, долевое участие в нем правительства. Александр II внял министру. Этим началась новая страница в истории цензуры: определенные издания стали получать разные правительственные льготы и оплачивали их своим содержанием. Граф П.А. Валуев добился того, что такой газетой стало «Наше время» (редактор Н.Ф. Павлов), затем более авторитетная газета «Голос» (редактор А.А. Краевский), позднее в конце 70–80-х годах газеты «Отголоски», «Берег». Все эти издания не имели популярности в аудитории, поэтому вполне справедлива реплика газеты «Новое время» (редактор А.С. Суворин) от 3 января 1881 г. по поводу кончины «Берега»: «Казенные и частные субсидии могут дать газете кратковременное существование, но не могут дать читателей».

Естественно то, что министр внутренних дел граф П.А. Валуев искал союзников среди тех, кто имел определенный вес в глазах общества и в консервативной, правой периодике. «При нынешнем настроении умов было бы полезным, – внушал он императору, – поощрить учреждение журнала, коего консервативные тенденции простирались бы далее консервативных видов самого правительства. Учредителями могли бы быть некоторые из значительнейших землевладельцев». Поиск союзников в рядах авторитетов не представлялся таким простым, как с изданиями, существовавшими на денежную поддержку правительства. В записке «О внутреннем состоянии России» Валуев сетует: «Министерство народного просвещения оплачивает всех профессоров Петербургского университета за то, что они ничего не делают и ни один из них не берет свое перо по доброй воле для службы правительству». Министерство внутренних дел получает отказы на свои просьбы такого рода: так было с Б.Н. Чичериным, Н.П. Гиляров-Платоновым и др. Особенно характерны в этом плане взаимоотношения правительства, в том числе и Валуева, с «Московскими ведомостями», их редактором М.Н. Катковым, которые, несмотря на имеющуюся литературу, раскрыты не до конца.

М.Н. Катков (1818–1887) – талантливый публицист и редактор. Его первый биограф С.Г. Неведенский так заканчивает книгу о нем: «Катков был одним из самых блестящих стилистов своего времени, вообще обильного литературного дарования. Живость, ясность, легкость и находчивость его литературной речи могут быть поставлены в образец... но главная сила катковских статей заключается в едких, убийственных сарказмах и задевающей заживо иронии. Многие из употребленных Катковым выражений вошли в поговорку». Одним из первых Катков осознал управленческую силу печати, сумев создать такие влиятельные ее органы («Русский вестник», «Московские ведомости»), с которыми правительству приходилось считаться. «Московские ведомости», например, получили всемирную известность. «The foremost journal in Russia» – так отзывался о катковской газете корреспондент лондонской «Times». «Allgemeine Zeitung» писала в 1886 г. о Каткове: «Почти четверть столетия всегда с равным успехом он был политическим заправителем».

Надо сказать о том, что деятельность Каткова до сих пор недооценена. И дело здесь, на наш взгляд, не в идеях, которые он разделял и за которые ратовал. Его деятельность внесла существенный вклад в развитие отечественной культуры, особенно в развитие журналистики, информационной службы общества. Субъективные моменты характера Н.М. Каткова приводили его к крайностям, переоценке своих возможностей, своей незаменимости. «”Московские ведомости” мечтают о разделении власти между собою и правительством: ему предоставляют они пока вещественную, а себе умственную диктатуру... Они считают себя всесильными, способными под эгидою московских оваций бороться даже с властью», – писал в дневнике А.В. Никитенко, который как цензор полагал, что каким бы ни было правительство, «но пока оно не свергнуто, рядом с ним не может быть терпима сила, стремящаяся за одно с ним управлять государством».

Эпизод с М.Н. Катковым надо отнести за счет неразвитости взаимоотношений в тот период между властью и журналистикой. Такие случаи в последующие годы, когда эти отношения будут более или менее отрегулированы, уже не произойдут. Любопытно и то обстоятельство, что «Московские ведомости», несмотря на конфликты с разными представителями управленческой бюрократии, явно получали правительственную поддержку – не только, так сказать, моральную. Тот же П.А. Валуев в уже цитированном письме к И.В. Гурко вспоминал: «...у нас собственно не бывало системы субсидий... Слабые попытки в этом роде, сделанные в начале 60-х годов, не были поддержаны. Но известные контрактные привилегии, данные «С.-Петербургским», а в особенности «Московским ведомостям», составляют действительную, и даже весьма значительную субсидию». Правда, вопрос о поддержке изданий Каткова требует более тщательного изучения. С.Г. Неведенский вообще ее отрицал, иллюстрируя свое мнение, главным образом, публичными отказами Каткова от предложений министров народного просвещения и внутренних дел. Конечно, Катков не мог открыто принять субсидии правительства. Это вело к потере авторитета газеты у аудитории.

Но, без сомнения, в целом «Московские ведомости» были такой газетой, в которой преобладали охранительные тенденции. Она составляла опору власти, а благодаря умелой тактике, проводимой ее редактором, имела большую популярность у читателей. «Московские ведомости» рассматривались властью как противовес наиболее популярным оппозиционным изданиям, например «Современнику», что явствует из обозрения журналистики, составленного членами Совета министра внутренних дел, за 1863 и 1864 гг.: «По общему направлению своему в 1863 г. периодическая литература наша может быть разделена на две категории, соприкасающиеся между собою и крайними точками которых были с одной стороны журнал «Современник», а с другой – «Московские ведомости». При этом направление последних характеризовалось «как соответствовавшее мероприятиям правительства, стремлениям консервативной среды нашего общества, патриотическому направлению масс и условиям серьезного публицизма».

Одной из важных сторон программы министра внутренних дел П.А. Валуева в области журналистики было регулирование диапазона ее информации. Министр быстро оценил то, что журналистика несет обществу разностороннюю информацию. В этом была одна из основных забот любого издания. В связи с этим перед цензурным ведомством открывались новые возможности. Не обязательно было действовать только запретами. Так, период реформирования общества сопровождался обострением его внимания к проблемам политики. Министр внутренних дел стремился предоставить прессе такое поле деятельности, которое отвлекало бы ее от сосредоточенности на политических вопросах, а именно – проблемы общественной и хозяйственной деятельности («земско-хозяйственные учреждения, новые предприятия, банки, заводы, железные дороги и т.д.»). «Это будет питать активность значительной части прессы, наряду с людьми, – замечал П.А. Валуев в записке императору 26 июня 1862 г., – которые шумят и фрондируют в настоящее время потому, что им нечего делать».

Таким образом, программа П.А. Валуева в области журналистики усиливала цензурный режим. Он теперь поддерживался не только новым цензурным ведомством, но и целым рядом своеобразных мер, регуляторов социальной информации общества. Министерство внутренних дел, встав на этот путь при П.А. Валуеве, затем продолжит и разовьет его традиции в этом.

в начало

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЦЕНЗОРОВ-ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ

«Широкая популярность некоторых цензоров». Комитет цензуры иностранной при Ф.И. Тютчеве, Сокращение «запретительных решений». Попытки согласовать действия цензуры с современностью.

Однако в решении проблемы была и альтернатива, которая могла бы осуществиться при другом стечении как субъективных, так и объективных обстоятельств. В эпоху реформ Александра II отчетливо проявилась просвещенческая функция цензуры не только в словах ее руководителей, но и в практике цензоров (В.Н. Бекетова, И.А. Гончарова, Н.Ф. фон Крузе, Н.И. Пирогова и др.) и Комитета цензуры иностранной (КЦИ). Публицист, юрист, профессор Петербургского университета К.К. Арсеньев писал: «К этому времени относится явление, небывалое ни прежде, ни позже: широкая популярность некоторых цензоров (в особенности Бекетова и Крузе), скоро сходивших с официальной сцены, но оставивших по себе добрую память, до сих пор соединенную с их именами».

Известный русский хирург и педагог Н.И. Пирогов, бывший сначала попечителем Одесского учебного округа, а затем в 1856–1858 гг. председателем местного цензурного комитета, одновременно участвовал в редактировании «Одесского вестника», сгруппировавшего вокруг себя радикально настроенную интеллигенцию. «Одесский вестник» при Пирогове выходил фактически под собственной цензурой. Возмущаясь бесправностью местной прессы, Пирогов писал князю П.А. Вяземскому весной 1857 г. о том, что провинциальная печать находится в неравном положении по сравнению со столичной. Он озабочен тем, что ему как высшей цензурной инстанции приходится запрещать обличительные статьи, которые свободно выходят в Петербурге или Москве. По доносам местного начальства 7 июля 1858 г. Главное управление цензуры, объявив замечания цензорам, решило отдать «Одесский вестник» в ведение генерал-губернатору, который должен был назначать его редактора. Н.И. Пирогова перевели в Киевский учебный округ.

Писатель, член-корреспондент Петербургской Академии наук И.А. Гончаров был в 1856–1860 гг. цензором С.-Петербургского цензурного комитета, с 1863 по 1865 г. – членом Совета по делам книгопечатания, с 1865 по 1867 г. – членом Совета Главного управления по делам печати. Он способствовал выходу в свет запрещенных произведений М.Ю. Лермонтова, восстановлению многих купюр из его произведений, сделанных цензурой, а также печатанию без значительных изменений сочинений И.С. Тургенева, Н.А. Некрасова, Ф.М. Достоевского, Н.Г. Помяловского и др. Гончаров получил выговор за пропуск «с очень маленькими помарками» романа А.Ф. Писемского «Тысяча душ», и, как признавал сам писатель: его драма «Горькая судьбина» с помощью Гончарова увидела «свет Божий в том виде, в каком она написана». Для иллюстрации процитируем доклад цензора И.А. Гончарова от 11 марта 1859 г. о разрешении поместить в новом издании сочинений М.Ю. Лермонтова часть текста, исключенного цензурой в прошлом:

«Рассмотрев представленные в цензурный комитет к новому изданию сочинения Лермонтова, я нашел между прочим в поэмах «Боярин Орша», «Демон» многие, ниже показанные места, которые, по неизвестным мне причинам, были когда-то исключены, удобными для одобрения в печать по духу ныне действующей цензуры».

Интересна аргументация цензора:

Во-первых, «исключение некоторых показанных мест имело значение в свое время и могло иметь какое-нибудь отношение к личности и судьбе автора, но теперь составляет забытое прошлое».

Во-вторых, Гончаров ставит проблему поэтических образов (ангелов, демонов, монашеская келья и т.п.), вызывавших сомнения у духовной цензуры. Он ссылается на творчество Дж Мильтона, Ф.Г Клопштока, Е.А. Баратынского, В.А. Жуковского, М.И. Козлова, А.С. Пушкина, «…из чистых представлении и образов поэзии не может произойти никакого соблазна», – замечает Гончаров. Особо выделяет он «клятву демона» «Клянусь я первым днем творенья», считая, что «тут, кроме блестящей верификации, безвредного эффективного набора слов, решительно нет ничего. Между тем запрещения в печать этих мест у Лермонтова, как писателя классического, подают и будут подавать повод к перепечатыванию его поэм в заграничных типографиях».

Цензор предлагает одобрить в печать произведения Лермонтова в основном без исключения мест еще и потому, что они

«появятся в полном собрании сочинении Лермонтова и не возбудят внимания, ибо места эти всем давно известны из рукописных тетрадей».

К столь дотошной аргументации в Главном управлении цензуры прислушались. И.А. Гончаров не только как писатель, но и как цензор немало сделал полезного для отечественной культуры.

Ярким примером реформаторства в области цензуры, проявления ее просвещенческой функции служит деятельность поэта, члена-корреспондента Петербургской Академии наук Ф.И. Тютчева, назначенного в 1858 г. председателем Комитета цензуры иностранной, проработавшего до этого цензором десять лет (с 1848 г.). Заняв место «казенного человека» А.И. Красовского, Тютчев перестраивает деятельность КЦИ, о чем он рассказывает в первом же своем отчете в министерство:

«При назначении меня в апреле 1858 г. Председателем Комитета цензуры иностранной, я считал первою обязанностью привести в более рациональное положение действия иностранной цензуры, желая удовлетворить потребностям читающей публики и принимая в соображение развитие русской литературы, я старался дать больший простор и иностранной, не выходя впрочем при этом из законных пределов и держась точно смысла Устава о цензуре».

Здесь знаменательна последняя фраза, так как с 1828 г., когда был принят устав, императоры и Главное управление цензуры Министерства народного просвещения внесли в него сотни дополнений и изменений.

Прежде всего новый председатель КЦИ определил принципы деятельности иностранной цензуры, о которых он говорил неоднократно, но наиболее отчетливо и подробно они изложены в «Мнении Председателя Комитета цензуры иностранной о предположениях и мерах к сокращению делопроизводства иностранной цензуры, представленных тайным советником Мартыновым и действительным статским советником Варадиновым г. Министру внутренних дел в донесении о произведенной ими в июне 1865 г. ревизии Комитета». Документ имеет дату 27 ноября 1865 г., т.е. в нем отражены размышления цензора с более чем 15-летним стажем. Ф.И. Тютчев называет эти принципы «основаниями», на которые, став председателем КЦИ, он прежде всего обратил внимание. Он должен был сообразовываться в своих действиях с Уставом о цензуре, но

«многие цензурные вопросы не предусмотрены Уставом и буквальное исполнение его теперь и прежде не согласовывалось бы с требованиями Правительства и времени. Но дело в том, что буквальное исполнение самого точного закона о печати должно бы теперь и в будущем оказаться делом бесполезным и даже вредным (выделено мною – Г.Ж.). Оно никак не соответствовало бы назначению цензуры, при учреждении которой имелось Правительством в виду ограждать общество от вредных учений и начал. А если принцип сей был начертан в немногих параграфах Устава, то стало быть – на обязанности цензуры оставалось и остается исполнять задачу свою разумно, т.е. различать в делах печати полезное от вредного, – понятия – переходные, обусловливаемые уровнем просвещения. Отсюда ясно, что принцип цензуры – оставался все один и тот же, но действия цензуры должны были изменяться по мере того, как изменялись взгляды Правительства, понятия в обществе и силы вещей вообще».

Исходя из этих предпосылок, Ф.И. Тютчев стремился «согласовать действия цензоров с современностью, соблюдая при том полную солидарность с Правительством, т.е. не выходя из начертанного законом принципа – ограждения общества от действительно вредного и предосудительного». Работа КЦИ на таких «основаниях» вела к сокращению «запретительных решений», возвращению обществу того, что было отнято у него предыдущей деятельностью иностранной цензуры: «масса запрещенных книг со времени учреждения Комитета» превысила цифру 10000. Тютчеву удалось добиться пересмотра запретительных решений своего предшественника. 17 февраля 1862 г. при содействии министра народного просвещения А.В. Головнина последовало Высочайшее повеление о пересмотре в КЦИ запрещенных в разное время книг. Одновременно предлагалось представить в Главное управление цензуры соображения: какие из запрещенных сочинений «нужно подвергнуть пересмотру».

Естественно, не было смысла возвращаться к рассмотрению всех 10000 запрещенных произведений. На это потребовались бы годы. В этой работе Ф.И. Тютчев исходил из запросов публики, ее «потребности ознакомиться с заграничными корифеями науки и литературы». В связи с чем в своем «Мнении...» он с гордостью замечает:

«К результатам сих усиленных занятий Комитета должно отнести: прежде запрещенные, а ныне позволенные в целости или с исключениями мест многие сочинения известных авторов, как например: Гизо, Бастиа, Спиноза, Тьер, Дюма, Гюго, Занд, Ламартин, Сю, Карлейль, Диккенс, Теккерей, Шлоссер, Гервинус, Моль, Блунтшли, Улс, Вебер, Гейне, Берне, Гуцков и весьма многие другие».

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26